Только сахар она не положила, так что действуй сам сообразно со своим вкусом. Сообразно. Подходящее слово для будущего юриста. Так и просится в какой-нибудь документ. А ты не тяни время и пей свой чай. Но пей не залпом, а неторопливо. Пей и думай, как эта волшебная жидкость успокаивает, прочищает твои мозги…
- Мозги помещаются не там, куда проваливается чай, - возразил я, страдая из-за ужаса, который испытывает девушка перед «великим опытом».
Генрих подавился чаем и долго откашливался.
- Хорошо, что у меня во рту не было печенья, - сипло проговорил он. – Даже жидкость чуть не спровадила меня на тот свет, а уж сухие крошки точно обеспечили бы мне место в чистилище.
Мой друг оказался прав, и крепкий чай, точнее, возбуждающие вещества, которые в нём содержатся, вернули мне ясность мыслей и… нет, не хорошее самочувствие, а очень бодрое. Определение «хорошее» здесь не подходит, потому что со мной было что-то не в порядке.
- Вот таким я тебя люблю! – воскликнул Генрих. – Деятельный, предприимчивый, в глазах огонь. Но не настаивай на том, чтобы вновь спуститься в чёртов подвал. С меня довольно.
- Я не настаиваю. Мы собирались погулять. Можно вдоль реки, а ещё лучше – по лесу.
Генрих поморщился.
- Поляну с камнем я не найду, - сказал он, предполагая, что я хочу втянуть его в очередное неприятное приключение. – И это далеко.
- Я о ней не думал. Просто походим между деревьями. Я читал, что какие-то из них дают силу и здоровье, другие лечат от разных болезней.
- Подлечиться никому не помешает, даже здоровому человеку, но для меня важно развеять неприятные ощущения. Я до сих пор чувствую на своём горле холодные скользкие пальцы. А эта мерзость, которую мы еле смыли?.. Зачем я о ней заговорил?
Во мне росло улегшееся было раздражение. Мой друг слишком много болтал, а мне надо было обдумать приблизительный план будущих действий при всех возможных поворотах событий. Если бы я мог отвязаться от Генриха и уйти на прогулку один, я был бы счастлив.
Сначала мы прошлись вдоль реки. Мой спутник не умолкал, но я не помню ничего из того, о чём он говорил. Мне была нужна осина. Я плохо разбирался в растительном мире, но смог бы отличить осину от берёзы, а также помнил, что у осины ствол зеленовато-серый, а листья с округлыми зубчиками. Но больше всего я рассчитывал узнать нужное дерево по характерному шелесту, потому что помнил легенду. Иуда был в таком ужасе от своего предательства, в таком раскаянии, что отдал полученные деньги и повесился на осине, а она с тех пор дрожит своими листьями. Я должен узнать их непрерывное трепетание.
Мне удалось обнаружить несколько маленьких осинок, но они не годились для моей цели, так как были слишком тонки и хрупки. Но даже если бы это были единственные осины в округе, я не мог сломать их из-за Генриха. Он ни на шаг от меня не отходил.
- Ты не очень внимателен, - отметил он. – Такая история! Где твоё писательское чутьё?
Я был как в лихорадке, меня временами даже трясло, а возбуждение достигло предела того, что может выдержать человек. В обычном состоянии я бы испугался, что потерял способность думать о своём, а краем сознания отмечать всё, что вижу и о чём мне говорят, но в тот день слова друга пролетели мимо меня, а я уловил их смысл лишь после того, как он их повторил.
- Мыслями я всё ещё в подвале, - придумал я оправдание. – Не могу поверить, что на нас набросился бродяга, а о змее и думать не хочу.
Генрих принялся пространно доказывать, что оба его предположения возможны, но я сразу же перестал его слушать, впервые порадовавшись, что он способен говорить один, без ответных реплик, и не отрывает меня от моих забот.
Когда мы вступили в небольшой лесок, я начал то и дело отходить от друга, словно интересуясь каким-нибудь деревом, кустиком или травкой. Генрих не то не замечал этого, не то воспринимал как вполне допустимое проведение человека в лесу. Наконец, мои старания были вознаграждены. Я услышал лёгкий шелест и увидел молодую осину с ветками достаточной толщины и низко расположенными. Я легко сорвал две из них, удалил ненужное, а полученные палки сломал в двух местах, чтобы можно было спрятать их под одеждой.
Когда работа была закончена, Генрих спохватился, что долго меня не видит.
- Джон, где ты?
- Здесь, - откликнулся я. – Странные создания эти муравьи. Всё время куда-то спешат, ни минуты не постоят спокойно. Неужели они никогда не устают?
- Не знал, что ты любитель насекомых. А я уж испугался, что потерял тебя. Настолько привык к твоим неожиданным идеям, что не удивился бы, если бы выяснилось, что ты отправился на поиски той поляны.
Должно быть, я ответил что-то смешное, потому что помню, как захохотал мой друг.
Мне трудно описывать этот день. Он частично выпал из памяти, и я способен воссоздать лишь фрагменты.
За обедом присутствовали все. Барон был со мной вначале насмешливо-любезен, а потом будто бы забыл обо мне. Потом он, выполнив обязанности хозяина, пожелал нам хорошего аппетита и ушёл. Я не заметил, что он подал знак Марте, но, вероятно, так и было, потому что она встала, едва затихли его шаги.
- Извините меня, - пролепетала она, не глядя на нас. – Я вас покину.
Больше всего я боялся, что она повернёт в сторону его комнат, ведь я не мог остановить её, но она отправилась к себе, и я услышал, как скрипнула её дверь.
Генрих, с которого можно было бы ваять бога изумления, если таковой есть в какой-нибудь религии, теперь опомнился.
- Терпеть не могу, когда скрипят двери, - сообщил он. – Словно проводят по нервам. Фрицу следовало бы почаще смазывать петли, но я ему об этом, конечно, не скажу.
Через какое-то время после обеда мне стало плохо. Пища была в этом неповинна, и желудок у меня не болел. Но я сохранил воспоминание, что лежал на кровати в полубессознательном состоянии, а возле меня находился белый от испуга Генрих. Не знаю, сколько прошло времени, пока я не почувствовал себя в состоянии двигаться и говорить, но мне стало лучше ещё до ужина.
- Я сам чуть не умер, глядя на тебя, - пожаловался мой друг. – Что с тобой случилось?
Этого я не знал.
- Сначала ты метался по комнате, ничего не замечая, - рассказывал Генрих. – Хорошо, что мы были у тебя и я запер дверь, иначе ты переполошил бы Марту и дядю. Потом ты стал спотыкаться, шататься. Я довёл тебя до кровати, и ты рухнул на неё. Я не знал, что делать.
То, чего я опасался, началось: гнездившаяся во мне болезнь обострилась. Лишь бы продержаться остаток этого дня и ночь!
- Мне лучше, - сказал я. – Скоро я смогу встать.
- Но тебе, правда, лучше? – допытывался Генрих. – Ты не пытаешься меня успокоить?
- Лучше. Долго это продолжалось?
- Твоё буйство… Даже не знаю. Мне некогда было смотреть на часы. А потом ты лежал и бредил.
Я перепугался.
- О чём?
- Трудно разобрать бред вообще, а уж бред писателя – тем более. Мне кажется, ты вспомнил все книги на твою любимую тему, которые прочитал за свою жизнь да ещё приплёл к ним отрывки из своего будущего романа. Если у тебя в голове постоянно такая путаница, то я тебе не завидую, хотя и признаю, что интереснее размышлять обо всём этом, чем о будущем обеде или о том, где найти деньги на ремонт фундамента или покупку новых штанов.
Ему ещё предстояло вместить в список тем для размышления пункт о том, что он называет мистикой. Это случится сегодня ночью, и я сожалел об этом и сочувствовал ему.
- Потом ты успокоился, - продолжал Генрих, - и у меня отлегло от сердца, но я тут же начал опасаться, что ты вот так тихо и незаметно покинешь этот мир. Слава богу, этого не произошло.
Я сел, и это обрадовало моего друга. А я должен был любыми средствами заставить себя свободно двигаться и не чувствовать слабости и головокружения.
- Сейчас принесу тебе чего-нибудь подкрепляющего, – сказал Генрих. – Что ты хочешь? Кофе? Чай?
- Второй раз за день? – спросил я. – Как это воспримут?
- Никаких проблем! Когда недавно я выходил от тебя, я видел, что Фриц ушёл куда-то туда. – Он показал в сторону заброшенной, то есть основной, части замка. – А раз его нет, то можно посвоевольничать на кухне.
- Тогда чашку очень-очень крепкого чая, - попросил я.
- Будет сделано.
Его долго не было, а когда он вернулся, то вид у него был озабоченный и смущённый. Я понял, что случилось что-то непредвиденное, и заподозрил, что барон хочет оградить свой «великий опыт» от моего вмешательства, а для этого требует, чтобы Генрих немедленно увёз меня из замка. Если это произойдёт, то я, хоть убеждениями, хоть силой, заставлю друга пробраться в подвал через потайную дверь и ждать там, сколько потребуется.
- Какие-нибудь неприятности? – спросил я. – Тебя застукал Фриц?
- Нет, он здесь ни при чём. Я принёс тебе чай, как ты просил, очень крепкий. Даже не знаю, сможешь ли ты его выпить. На всякий случай я захватил кипяток, чтобы его разбавить. И ещё бутерброд, если у тебя есть аппетит. У меня аппетит был, но пропал после разговора с дядей, поэтому я не присоединюсь к тебе.
- И что он тебе сказал? – осторожно спросил я, скрывая отчаяние.
- Об этом я и хочу с тобой посоветоваться. – Вид у него был хмурый, словно он не знал, на что решиться. – Когда я от тебя вышел, я был занят мыслями о чае и надеждой, что он принесёт тебе пользу, но тут из своего музея вышел дядя и поманил меня к себе. Я удивился, потому что это не в его обычае, но, конечно, не заставил себя ждать, а подскакал достаточно прытко. А он велел мне собираться и немедленно отправляться в ближайший город и передать письмо по адресу на конверте. Ты представляешь, в каком я положении? Другу плохо, он чуть ли не умирает у меня на глазах, а я должен его бросить и куда-то ехать. В другой раз я бы попытался поспорить и убедить его подождать до завтра, но сейчас не решился. Он какой-то странный… Кого другого я бы назвал грозным, но дядя никогда не проявлял такую строгость. Может, опять непорядок в музее? Вдруг встала под сомнение подлинность ещё одного саркофага?
Я не знал, радоваться мне или огорчаться. Меня не отсылали из замка, значит, я смогу караулить выход Марты и вовремя остановить её, но зато лишали поддержки друга. Барон оказался хитёр. Одному мне будет трудно помешать опыту, и морально и физически.
- Вот я и хочу тебя спросить, как ты на самом деле себя чувствуешь. Не опасно ли оставлять тебя одного? Я уж хотел на тебя сослаться…
- Ты сказал, что я болен?
- Нет. Решил сначала поговорить с тобой. Просто я намекнул, что я-де здесь не один, а с другом, как, мол, я его покину? А дядя подумал, что я собираюсь захватить тебя с собой.
Я жадно ждал продолжения рассказа. По-моему, с этого момента я почувствовал, как отступает болезнь. Такое иногда случается. Очень больные, иногда даже смертельно больные, люди, на которых внезапно обрушивается посторонняя забота, отвлекаются на неё, собирают все силы, чтобы с ней справиться, и чудесным образом выздоравливают. Моя болезнь меня не покинула, а затаилась, но для меня эта временная передышка была важна.
- И что он сказал? – спросил я.
- Почему-то запретил мне это. Сказал, что ты прекрасно обойдёшься без меня, что тебе будет даже интереснее запасаться впечатлениями в одиночку, а то я отвлекаю тебя своей болтовнёй. Но, по-моему, он заподозрил, что я хочу гульнуть вместе с тобой на свободе. Он вообще не пьёт, поэтому кружка доброго пива кажется ему началом пьянства. Ну, теперь я
