безжизненной, но я видел, что она подавлена и предпочитает молчать. Лишь раза три она подавала голос, прерывая «дядюшку» и что-то ему говоря. Один раз она произнесла моё имя, и я подумал, не просит ли она его не причинять мне вред. Изменение в её поведении лишь подчёркивало приближение зловещего события. Благородная девушка уже пыталась спасти меня, убеждая брата увезти меня из замка, а теперь отважилась напрямую обратиться к барону. Она не подозревала, что я сделаю всё от меня зависящее, чтобы не дать опыту состояться.
Я рассчитывал, что барон покинет нас в обычное время и я немного побуду наедине с Мартой, а тогда сумею шепнуть ей, что она не одинока в своём несчастье. Возможно, нам даже удастся уговориться, как действовать, помогая друг другу. Однако мой враг был предусмотрителен и просидел за столом до самого конца ужина.
Марта разлила нам всем чай, хотя барон даже ни разу не поднёс его к губам, но не предложила мне ещё, как это бывало, когда мы с ней и Генрихом оставались одни. Потом она попрощалась со мной и «дядюшкой» и пожелала нам спокойной ночи. Барон проводил её глазами и слегка растянул губы, изображая улыбку. Я не понял последовавшую за этим фразу, но из слов «junges» и «Mädchen» догадался, что он пытается объяснить чопорность Марты и её уход застенчивостью молодой девушки.
Я тоже встал, чем, кажется, его порадовал. Мы любезно пожелали друг другу доброй ночи и разошлись каждый в свою сторону, словно примерный хозяин и благодарный гость.
Я не чувствовал бодрости, как это бывало. Одна чашка чая не могла её дать, раз я уже привык выписать по несколько, но и изнеможения тоже не было, и это радовало. Только бы не повторилось обострение болезни и я не слёг бы, почти умирающий, в самый неподходящий момент! Ещё несколько часов, и начнётся то, к чему я готовился все эти дни. Когда совсем стемнеет, я проберусь в столовую и возьму там нож. Это, конечно, не кинжал, а обычный столовый нож, но он сможет оказать мне очень большую услугу.
Я знал, что могу погибнуть, но не наслаждался оставшимся кратким отрезком жизни и безопасности. Нет, я изнывал от необходимости ждать. Неизвестность того, что должно было произойти в подвале, неопределённость нашего с Мартой будущего мучили меня. Уж скорее бы всё кончилось!
Чтобы чем-то себя занять, я проверил знаки на подоконнике и возле двери. Они были нетронуты. Я построил несколько предположений, но пришёл лишь к выводу, что или на меня не нападут здесь, в этой комнате, или на того, кто собирается придти, такие запреты не действуют. Потом я принялся обтачивать колышки, чтобы сделать их более гладкими. На случай, если «великий опыт» начнётся раньше, чем я ожидал, я сел у двери.
Сумерки за окном сгустились, и скоро мне можно будет выйти в тёмный коридор, чтобы запастись оружием в виде столового ножа. Тянуть тоже не следовало, иначе я мог бы встретиться с бароном или Фрицем, вышедшими из своих комнат, чтобы увести девушку и начать свой опыт. Я прислушался, но всё было тихо. Тогда я осторожно открыл дверь и, прикрывая свечу рукой, прошёл к столовой. Она была пуста, и один из ножей, как я хорошо помнил, лежал на том краю стола, который был ближе к двери. Я схватил его и поспешил назад. В то время я не думал, как смогу его применить. Почему-то, когда речь идёт о вампире, представляешь его мерзким существом со всеми признаками мертвеца, при виде которого возникает единственное желание – вонзить ему в сердце осиновый кол. Вот и я не думал, что ночью барон сохранит свой обычный человеческий облик, из-за чего у меня рука не поднимется его убивать.
В дверь очень тихо постучали, и глаза невольно обратились на магический знак.
- Кто там? – спросил я.
- Не открывайте дверь, Джон, - прошептала Марта.
Пока я вспоминал значение глагола «aufmachen», у которого в предложении приставка отлетела в самый конец, я непроизвольно толкнул дверь, но она встретила сопротивление, и это помогло мне уяснить смысл сказанного. Девушка не хотела, чтобы я вышел в коридор и тем самым привлёк внимание возможных сторожей.
Она заговорила медленно, подбирая простейшие слова, чтобы я её понял. Наверное, её губы почти касались двери, а моё ухо было к ней почти прижато, и мне казалось, что мы совсем рядом. Я передам то, что сказала Марта, своими словами, так, как мне кажется верным.
- Вы не очень хорошо себя чувствуете, Джон, и я знаю причину. Когда я уйду, выгляньте за дверь и заберите поднос. Там всего лишь чай, но мне известно, что он вам помогает. После этого заприте дверь и никому не открывайте. Окно тоже закройте. Заклинаю вас: не выходите, если что-то услышите. Прощайте и… теперь я не боюсь признаться, что… люблю вас.
- Я тоже люблю вас, Марта, - пылко ответил я. – Ничего не бойтесь. Я спасу вас.
- Не беспокойтесь обо мне и думайте о себе. Не выходите этой ночью, а завтра уезжайте, чтобы…
Раздался тихий вскрик, и я услышал, как она отскочила. Её дверь закрылась медленно и осторожно, однако скрип всё-таки был слишком громким. Но ведь меня никто не видел, поэтому девушка могла найти убедительную причину, почему она вышла в коридор.
Я подождал, но никто не появлялся. Тогда я открыл дверь, поднял оставленный на полу поднос и внёс в комнату. По-видимому, Марта захотела сделать мне последнюю приятную вещь, которая была ей доступна. Она превосходно заварила чай, а к нему добавила тарелку с мелким бисквитным печеньем, которое расположила так, что получилось сердечко. Наверное, она не надеялась, что сможет выговорить признание, и изобразила символ любви. У меня чуть слёзы не выступили на глазах от этого трогательного прощального подарка.
Время для меня тянулось медленно, но неотвратимо. Чтобы взбодриться, первую чашку чая я выпил быстро, а последующее чаепитие затянул, чтобы иметь хоть какое-то занятие в часы ожидания. Я не знал, в полночь ли наступит решающий момент, чуть раньше или намного позже, а может, и вовсе под утро. Мне стало невыносимо сидеть под дверью и прислушиваться, мышцы требовали движения, постоянное напряжение сводило с ума. Я то вскакивал, потому что мне казалось, что за Мартой уже идут, и тогда мной овладевало крайнее возбуждение, то вновь опускался на пол, твердя себе, что надо успокоиться, ведь немыслимо пребывать в таком состоянии часами, а развязка может наступить именно тогда, когда понадобятся все физические, умственные и душевные силы.
Напряжение росло, и постепенно я терял контроль над собой. Не надо меня за это осуждать, а лучше представьте себя на моём месте. Я должен был бороться с могущественным противником. Если мне очень повезёт, я сумею его уничтожить, но на это рассчитывать нельзя. Моей главной задачей было спасти девушку и разоблачить барона. Если станет известно, кто он, то ему придётся спешно бежать из этих мест. Там, где он поселится под вымышленным именем, начнут исчезать люди, но я слишком слаб, чтобы преследовать его по всему свету (если останусь в живых). Зато я избавлю Марту от мучений, которым он её подвергает, а в реке перестанут вылавливать изуродованные тела. Если вы, читатели, сумели представить всё достаточно ярко, то добавьте к этому неизвестность того, что вас ждёт и с кем вам придётся сразиться помимо барона и Фрица, а также сознание, что вам предстоит умереть, причём будет счастьем, если это будет просто смерть и вы не окажетесь одним из живых мертвецов, носферату, существом, лишённом души или всего доброго, что в ней должно быть.
Итак, я уже сказал, что напряжение становилось невыносимым. Для успеха задуманного мне была необходима помощь Генриха, поэтому лучше было бы, чтобы «великий опыт» начался как можно позже и мой друг успел вернуться из поездки, но я боялся, что к тому времени не выдержу волнения и упаду без сил или повторится приступ болезни.
У меня начало мутиться в голове, мысли путаться, а сознание временами словно бы исчезало, и я понял, что гнездившийся во мне недуг скоро овладеет мной. Я уже ловил себя на том, что не могу уследить за своими действиями и не помню, почему вскакивал и бросался к окну, а попросту внезапно обнаруживал себя стоящим у окна. Если придётся ждать дольше, то мне не удастся спасти девушку. Но я должен, обязан продержаться…
Тут я понял, что решающий момент наступил. Кто-то прошёл по коридору и остановился между нашими с Мартой дверями. Раздался скрип, и я приготовился выскочить из комнаты. Я сжимал в руке нож, не задумываясь, как пущу его в дело. Нельзя допустить, чтобы девушку утащили в подвал, ведь там на помощь барону бросится вся нежить.
Я услышал испуганный голос Марты.
- Нет, прошу вас, не надо. Я не хочу, - умоляла она.
Потом что-то упало, а девушка слабо вскрикнула и вновь принялась упрашивать:
- Пощадите! Оставьте меня! Пожалуйста…
Она умолкла, словно ей заткнули рот, и раздался топот, какой бывает, когда кого-то тащат, а он сопротивляется. Мне надо было предстать перед врагом неожиданно, поэтому я с силой, очень резко налёг на дверь, и меня отбросило назад. Одним из последних проблесков сознания была догадка, почему барон не позаботился перенести свой дьявольский опыт в другое место. Моё вмешательство удалось предотвратить очень просто. Меня не убивали, не оглушали, не связывали, а всего лишь заперли в комнате, подсунув снаружи под дверь какой-то предмет.
Я бросился к окну и убедился, что до земли далеко, а рядом нет ни ветвей деревьев, до которых можно было бы попытаться допрыгнуть, ни даже ненадёжного плюща.
Не помню, что я делал. Наверное, метался по комнате, налетая на предметы, потому что позже на моём теле оказались синяки, и не знаю, сколько времени так продолжалось, но потом я обнаружил себя в коридоре. Наверное, подпорка от частого сотрясения двери под моим натиском упала, и я оказался на свободе.
Потом я могу вспомнить только отдельные сцены. Вот я у стены замка ищу потайную дверь. Наверное, это действие, требующее сосредоточенности, позволило мыслям сконцентрироваться на чём-то одном. Я подумал, что нападения на нас с Генрихом, совершённые в тёмном подвале и не причинившие никому из нас вреда, имели целью не отпугнуть нас, а прежде всего меня, от места проведения «великого опыта», а, наоборот, привлечь меня, заманить. Меня не потребовалось тащить, как Марту. Я сам по доброй воле иду туда, где меня ждут. Может быть, именно сейчас я нужен барону и именно для меня приготовили второй стол. Но я не могу не идти туда, потому что обязан спасти Марту.
Дверь я отыскал и открыл, но не знаю, каким образом это случилось. Потом я помню, что, вроде, на меня кто-то напал и я отчаянно с ним боролся, а сознание то мутилось, то прояснялось. Раздался ужасный крик Марты, я рванулся, высвободился из удерживающих меня рук и бросился на свет. Да-да, я видел, куда должен спешить.
Мне трудно ясно и чётко описать всё, что произошло потом. Я не замечал ничего вокруг, взгляд сосредоточился только на бароне, который укладывал на стол девушку, обессилевшую, но пытавшуюся биться в его руках и кричать. Я подскочил к ним. Не могу понять, откуда у меня в руке появился хорошо наточенный нож с заострённым концом. Возможно, он предназначался для опыта, а я схватил его бессознательно. Ещё помню широко открытые глаза барона и его движение. Он не желал отдавать девушку и заслонил её от меня, словно защищая свою
