оставим на потом.
- С барона, - предложила Талочка.
- Нет, с Марты, - возразила Сансана.
- Если вспомнить последовательность событий, - сказал Василий Георгиевич, - то первым Джон увидел Фрица, потом барона, а уж затем Марту. Фриц его напугал, и это понятно.
- Ещё бы! – содрогнулась Маруся. – Человек ли он? Не выходит из замка, старается никому не попадаться на глаза, не разговаривает, прячет под платком то, что у него вместо лица, а глаза белёсые, как у покойника. У покойника ведь белёсые глаза?
- Мутные, - уточнил Василий Георгиевич. – О Фрице я скажу в своё время. Сейчас поговорим о бароне. Что о нём известно? Считайте, что сдаёте ещё один экзамен на внимательность и непредубеждённость.
- Он улыбается, не показывая зубов, и разговаривает, почти не открывая рта, - сообщила Талочка
- О чём это говорит?
- Отдельно – ни о чём, но вместе с остальными странностями - о том, что он вампир. Он поэтому и зеркал не держит в замке.
- Мы не были в его комнатах, - возразил Василий Георгиевич. – И Джон там не был. Откуда же нам знать, что у него там нет зеркала? А что касается его манеры улыбаться и разговаривать, почти не раскрывая рта, то я знаю немало людей с выпавшими зубами, которые скрывают этот недостаток подобным же образом.
- А почему он ничего не ест за столом? – спросила Сансана.
- Или из-за больных зубов, или из-за больного желудка, - объяснил князь. – А так как это часто сопровождается неприятным запахом изо рта, и это всем известно, то барон на всякий случай не подходит к собеседнику близко и отступает, если нарушается установленная им дистанция. Заодно сразу отмечу, что приказ слуге подать ему после обеда в кабинет то, о чём они говорили, может быть вызван теми же причинами. Он поест позже, наедине, и только то, что выдерживают его зубы или желудок.
- Как у вас, Василий Георгиевич, всё просто! – заметила Талочка сердито. – Но ведь вы сами сказали, что эта история не имеет готового ответа. Вдруг вы и доктор Шульц ошиблись?
- Такое возможно, поэтому продолжим рассуждения. Если я обнаружу в своих выводах противоречие, то охотно пересмотрю их.
- Придётся пересмотреть, - убеждённо сказала девушка. – Или вы, действительно, верите, что у барона ещё и глаза больные? Что-то слишком много у него больного.
- У человека с больным желудком или больными зубами могут быть больные глаза, - вмешалась справедливая Маруся. – У него и поясница может болеть, и мигрень быть. Но я уверена, что он не вышел бы из замка днём даже с повязкой на глазах. Он боится света, потому что для вампиров это смерть.
- Мне пока ещё не доводилось встречаться с вампирами, поэтому утверждать это не могу, - признался Василий Георгиевич. – Но я не думаю, что барон боится света. Может, яркий свет болезненно отражается на его глазах, я не знаю, но не дневной свет вообще.
- Почему же он выходит на прогулку редко и только поздно вечером? – спросила Сансана.
- Потому что днём у него на это нет времени. Барон занимается своим музеем, много читает, у него лаборатория, где он ставит опыты. Любитель он или настоящий учёный, я не знаю, но он увлечён своими занятиями и не отрывается от них весь день. Иногда, прервав труды, он выходит на позднюю прогулку, когда работать при свечах становится невмоготу.
- Это противоречит словам Джона, - победоносно объявила Талочка.
Василий Георгиевич не ожидал, что его доводы встретят такое яростное сопротивление, и воспринял это с удовольствием. Он был уверен в своей правоте, но спор с девушками или докажет её или опровергнет, а он не был упрямцем, не признающим поражение.
- Каким словам? – спросил он.
- Когда они впервые встретились, а это было в гостиной… ведь в гостиной?
- Да.
- Там было почти полностью занавешено окно, но барон посмотрел на него так, словно ему очень мешал даже такой тусклый свет. Как вы это объясните?
- Очень просто: это написал Джон, а не барон и даже не вы, Талочка.
- Так вы же сами говорили, что можно верить каждому написанному слову, - растерялась Маруся.
Зинаида Михайловна и Надежда Николаевна слушали внимательно, но пока не вмешивались в беседу. Помалкивала и Матрёна.
- Можно и нужно, - подтвердил Василий Георгиевич. – Но Джон писал уже в больнице, когда произошли все печальные события, убеждённый, что избавил мир от чудовища, поэтому в его голове первоначальное восприятие могло невольно исказиться. Какую информацию он даёт на самом деле? Что барон посмотрел на почти занавешенное окно. А уж как он посмотрел, это уже фантазия автора. По мнению Джона, он посмотрел так, словно ему мешал даже этот тусклый свет. А другой написал бы, что барон посмотрел на него с удивлением, не понимая, почему занавеси не раздвинуты и затеняют комнату. А что подумал сам барон и подумал ли что-нибудь о шторах, нам не дано знать.
- Но он и в столовой точно так же посмотрел на окно, - напомнила Сансана.
- Могу лишь повторить уже сказанное. Мы не можем заглянуть в мысли барона.
- Но если он не боится света, то почему же шторы везде задёрнуты?
- Возможно, из-за Джона. Мы не знаем, что барону сказали об этом юноше. Может, уверили, что у гостя больные глаза. Но есть и другое объяснение. Марта могла указать барону на запущенность замка и даже жилых помещений и убедить его в необходимости создать полумрак, скрывающий трещины и пятна.
- Хорошая хозяйка так бы и сделала, - подтвердила Зинаида Михайловна. – Когда приближается время ремонта, я тоже наполовину задёргиваю шторы, чтобы гости это не поняли.
- И никому в голову не пришло заподозрить в вас вампира, - заметил Василий Георгиевич.
Все засмеялись.
- Согласна, что это возможно, - сказала Талочка с таким выражением, что все стали ждать сокрушительного опровержения. – Но почему же тогда барон сидит в тёмном музее? Только из-за Джона он не стал бы наглухо задвигать шторы и зажигать свечи, он бы оставил просвет. Он сам боится солнца, а терпит не полностью задвинутые шторы в гостиной и столовой из-за гостя, чтобы вампирская светобоязнь не бросалась в глаза.
- Он не солнца боялся, Талочка, а того, что на солнце экспонаты музея выгорят или как-то иначе попортятся. Попробуйте снять со стены картину, и вы увидите прямоугольник невыгоревших обоев на общем более светлом фоне и удивитесь, какой насыщенный цвет был у обоев прежде.
Талочка была смущена, но не желала сдаваться.
- А почему же Марта скрывает шею? – пришла ей на помощь Сансана.
- Потому что у неё на шее нет следов от клыков вампира, - сказал Василий Георгиевич. – А ей очень хотелось, чтобы Джон заподозрил их наличие. Недаром она словно бы в рассеянности, но очень демонстративно прикладывала руку к высокому вороту платья, а потом вздрагивала якобы от страха, что это заметили.
- А если это не демонстрация, а так и было на самом деле? – спросила Маруся. – То, что происходило в подвале и в заброшенной части замка, доказывает, что барон – страшный человек или не совсем человек, а его Фриц не менее страшен. И ещё хотелось бы мне знать, что они с Фрицем делали, уединяясь ночью в комнатах барона.
- Берегись, князь Василий! – предупредила Надежда Николаевна. – Сейчас мои девочки заставят тебя отказаться от всех твоих выводов, и ты признаешь, что барон ставил опыты над живыми людьми, а может, и над мёртвыми тоже. Ты считаешь, что мы все напрасно предубеждены против барона, а выяснится, что это вы с Матрёной предубеждены против Марты и Генриха, не имея на то веских оснований.
- Нет, я не хочу влиять на ваши симпатии и заключения, - запротестовал Василий Георгиевич. – Я лишь говорю, что надо учитывать лишь факты, а не их объяснения, сделанные другими. Мария Ивановна спросила, чем занимались ночами барон и Фриц, когда уединялись в комнатах барона. Я же задам встречный вопрос: а они уединялись?
- Но Джон написал именно это, - напомнила Маруся. – Вы не раз повторяли, что можно и нужно верить каждому его слову.
- Каждому, - уточнил Василий Георгиевич. – Каждому, а не отдельно взятой фразе. Джон не писал, что он лично видел, что вечером или ночью Фриц прошёл в комнаты барона и остался там. Ему об этом сказал Генрих, а он принял это за истину. Я не знаю, может, для каких-то сложных опытов барона и могла потребоваться помощь слуги, но не мог же он заставлять человека не спать сутками.
- А человек ли это? – усомнилась Сансана.
- Даже вампиры укладываются спать, - уступил Василий Георгиевич. – И ожившие мертвецы перестанут подавать признаки жизни, если не будут отдыхать. Вы, девушки, и, как я подозреваю, вы, Зинаида Михайловна, считаете барона вампиром, приняв точку зрения Джона. Но помните, что Джон очень быстро заподозрил в нём чудовище и писал своё повествование в этом убеждении, поэтому любой его поступок и взгляд, даже самый невинный, истолковывал по-своему, так, как это подходило к нарисованному им образу. Ведь хорошо известно, что каждое слово и движение нашего врага кажется нам исполненным злого умысла, а такие же слова и движения друга мы наделяем добрым смыслом. Давайте постараемся научиться отделять действительные события рукописи от их истолкования Джоном или кем-то другим.
Барон – скупердяй, - сказала Сансана. – Это не доказывает, что он вампир, но говорит против него.
- А почему вы решили, что он скуп? – спросил Василий Георгиевич.
- Это же очевидно. Генриху приходилось выпрашивать чай и воровать еду.
- А Джон видел это? Он принимает слова Генриха на веру. Хорошо, что в своей рукописи он всё время указывает, кто и что ему сказал. Это очень помогает выяснить правду. А у кого Генрих якобы выпрашивает чай? У Марты. А та смущается, теряется, но с сомнением обещает добыть чай. На свете бывает и не такое, но в нашем случае это нельзя принимать за истину. Джон ни разу не видел, чтобы барон или Фриц выразили неудовольствие. И ни разу не почувствовал. Бывает ведь, что хозяйка или хозяин, вроде, радушно принимают, а в их доме кусок в горло не лезет, так и чувствуешь, как они следят, сколько съел. Джон ничего такого не ощутил. И на еде экономии не было. Если бы Генрих с самого начала не убедил Джона в скупости дяди, сам Джон этого бы не заподозрил. Пища была сытная и вкусная. Он наедался полностью и, кстати, написал про Марту, что она была стройна, но не худа, а значит, такой рацион шёл ей на пользу. Уже потом Джон, настроенный против барона, начал выискивать, к чему бы придраться. А уж если задаться такой целью, то и достоинство можно превратить в недостаток. Позже Генрих и сам понял, что не надо было наделять дядю таким пороком, как скаредность, и попытался исправить положение, объясняя приступы слабости у Джона отсутствием привычного чая с сэндвичем или печеньем, которые дополняли бы еду. Затем он и вовсе стал говорить, что барон благоволит к гостю, поэтому на стол подаётся непривычно много еды. Барон не скуп. Он попросту почти разорён своей страстью к коллекционированию, а это всепоглощающая страсть, не меньшая, чем тяга заядлых игроков к азартным играм. Коллекционер готов продать всё своё имущество, лишь бы приобрести редкий экспонат.
- Василий Георгиевич, вы объясняете каждую странность барона не так, как Джон, а совсем наоборот, - сказала Сансана, коротко посовещавшись с Марусей и Талочкой. – Но мы не переубеждены в том, что он не вампир. Как быть с многочисленными смертями от якобы коварного течения реки? Как вы опровергнете
