молочником и прочими поставщиками. Не ночью же она с ними разговаривает! Значит, она выходит за дверь при дневном свете и видит окрестности.
- А если они сами входят в замок и там с ней беседуют? – спросила Талочка. – Тогда ей нет необходимости выходить на улицу.
- Это противоречит словам Генриха о том, что барона боятся, поэтому поставщиков приходится упрашивать доставлять в замок продукты. Если страх этих людей так велик, что они готовы отказаться от клиентов, то они и шагу не сделают внутрь опасного строения.
- Возможно, - вынуждена была согласиться Талочка.
- А теперь вернёмся к её поведению в столовой при бароне и без него. Джон наблюдает за страдающей девушкой, в которую вообразил себя влюблённым, правда, вначале как будто сомневается в своём чувстве. Он так за ней следит, что описывает каждый её вздох. Но он хоть раз, пусть вскользь, сказал, что она выразила страх, когда барон был ещё в столовой? Нет, она предпочитает замирать и прятать лицо, что Джону представляется следствием завораживающего влияния барона, а барону – крайней застенчивостью в присутствии молодого человека. Но едва дядюшка уходит, она сразу оживает и демонстрирует страх, скорбь и прочее. Понятно, что она не могла себе позволить такое при бароне, ведь, как бы ни был он рассеян, но непременно заинтересовался бы её мимикой. А уж на свободе она изображает и ужас, и провалы в памяти, и слабость.
- Верить ей или не верить… - начала Маруся.
- … дело вкуса, - закончила за неё Талочка. – То, что вы сказали, Василий Георгиевич, звучит убедительно для тех, кто желает быть убеждённым. Может, она лживая и нарочно настраивала Джона против барона, а может, и нет. Но почему вы считаете, что Джон только воображает, что влюблён в неё?
- А вот она, без всяких сомнений, полюбила его, - сказала Маруся. – Наверное, и сейчас страдает из-за того, что он в сумасшедшем доме, а она не может решиться вызволить его оттуда, рассказав о жестокости барона.
- Джон не любил её, - убеждённо проговорил Василий Георгиевич. – Вы заметили, как мало внимания он уделяет своему чувству на страницах рукописи? Истинно влюблённый не переставал бы говорить о предмете своей любви, а он лишь временами словно спохватывается и принимается писать о Марте как о милой девушке, а не просто как о жертве барона. Потом он снова возвращается к по-настоящему волнующим его проблемам. А все эти мелочи вроде перехватывания дыхания, усиленного или, наоборот, прекращающегося сердцебиения в те минуты, когда она оказывается совсем рядом, а то и касается его руки, - не любовь, а робость и чувственность юноши, никогда не общавшегося с девушками.
Василий Георгиевич взглядом дал понять заволновавшейся было Зинаиде Михайловне, что не собирается говорить больше, чем это позволительно в обществе молоденьких барышень.
- А о любви Марты я вообще не буду упоминать, - заявил он. – Если вы согласитесь с моим объяснением тайны замка, то потом сами решите, испытывала она хотя бы симпатию к гостю или была к нему равнодушна. Итак, мы поговорили о бароне и Марте, а теперь вкратце перечислим события. Надеюсь, что я убедил вас в том, что встреча Генриха и Джона не была случайной…
- Погоди, князь Василий! – остановила его Надежда Николаевна. – А что ты расскажешь о Фрице?
- Пока ничего. О нём мы будем вспоминать лишь при его появлении, а это случается редко.
- Но есть ещё Генрих, - сказала Зинаида Михайловна.
- С ним Джон неразлучен, поэтому о нём мы говорить не перестанем. Сначала несколько слов о дороге. Генрих постоянно заводит разговор на мистические темы, а указав на камень между деревьями, заговаривает о странной смерти своего отца, произошедшей при бароне. Потом он соблазняет Джона посещением старого баронского замка, а этот любитель готических романов, конечно же, предвкушает всякие тайны и увлекательные ужасы, которые хороши лишь в книгах. Он уже стал восприимчив к внушению. Проходя через кладбище, Генрих заговаривает об оживших мертвецах и приплетает сюда изуродованного слугу. Дальше они приходят в замок, Джона представляют барону, Генрих якобы ворует хлеб с ветчиной, чтобы заморить червячка перед поздним обедом. В начале обеда происходит знакомство с Мартой. Но перед этим была прогулка по заброшенной части замка, во время которой разговор то и дело касается мистики и всяких странностей. В конце концов, Джон принимает решение прогуляться по пустым залам ночью, причём Генрих его усердно отговаривает, но, когда тот уже готов отказаться от затеи, вдруг решает идти вместе с ним. Вроде, ничего особенного в этом нет, ведь в юности совершаешь много нелепых поступков, а уж тяга ко всему таинственному в этом возрасте особенно сильна. Дальше Джон пишет, что был бы рад, если бы его менее смелый друг вновь принялся его отговаривать, и тогда он отказался бы от предприятия без ущерба для гордости, но тот уже смирился с необходимостью сопровождать гостя на ночной прогулке. Сначала им послышался какой-то звук, словно скрипнула извёстка под чьей-то ногой, потом недовольно мяукнула кошка, а затем мимо них что-то пронеслось, и, как правильно сказал Генрих, это была кошка. Окончательно их напугал ещё какой-то звук, который они объяснили по-разному: стоном, вздохом, или же тем, что провезли по полу какой-то предмет. Они бросились бежать, и Генрих, не теряя направления почти в полной темноте, выводит друга к жилым комнатам. Утром они вернулись, ничего, разумеется, не нашли, затёрли грязные следы в коридоре, и на этом можно считать происшествия первого дня законченными. На второй день барон с наслаждением показывает гостю свой музей и очень доволен, что тот оказывается умным и знающим молодым человеком, к тому же благодаря нему барон задумал кое-какие переделки в композиции греко-римского зала. Из всех гостей замка, а я убеждён, что их было немало, Джон стал для барона самым приятным. Но в музее есть помещение, где представлены средневековые орудия пыток, и Марта будто бы до дрожи боится одного из кресел. Генрих упомянул, что ей даже кажутся на нём пятна крови. «Ужас, боль, стыд», - шепчет девушка словно в забытьи. У Джона сейчас же создаётся впечатление чего-то ужасного. Позже на повторной прогулке по заброшенному замку он находит обрывок тесьмы с платья Марты. Генрих добродушно расспрашивает её, но та отрицает, что на её платье есть такой дефект, причём, делает это очень неубедительно. Ещё Джон будто бы случайно видит на руках девушки синяки и повязку, которые обычно она скрывает под длинными рукавами. Её страх перед креслом для пыток, синяки и повязка тесно сплетаются в сознании Джона с образом барона, в котором он подозревает вампира. А тут ещё отказ Марты выходить на прогулку при дневном свете, потому что это ей запрещает дядюшка, нерешительность, с которой она идёт к нему за позволением пройтись вокруг замка. Фантазия Джона работает в полную силу. На прогулке девушка опирается на его руку и делает всё возможное, чтобы он почувствовал себя рыцарем, обязанным вырвать её из рук жестокого барона.
- Василий Георгиевич, вы передаёте события так, словно хотите показать их нелепость, а Марту и Генриха выставить злоумышленниками, - сказала Талочка. – Но ведь, если последовать вашему примеру, можно исказить смысл любой книги.
- Вы повзрослели и стали очень умной, Талочка, - отметил тот. – Вы правы. Но пока я не могу указать на несообразности в рукописи и лишь подчёркиваю, что Джон находился под чужим влиянием, а самостоятельно не смог бы придти к своим выводам. Постараюсь излагать события беспристрастно. При возвращении с прогулки выясняется, что Марта боится саркофага в прихожей, а Генрих замечает на нём пятно и очень ненавязчиво, но эффективно обращает на него внимание Джона. Ночью происходят первые серьёзные события. Сначала раздаётся царапанье в дверь. Джон, разумеется, пугается. Но обратите внимание, какая у него выдержка и рассудительность, как он умеет сдерживать чувства и эмоции. Жаль, что при этом он не умеет сдерживать фантазию.
- О какой фантазии вы говорите? – возмутилась Сансана. – Царапанье не было плодом его воображения, ведь на двери остались следы когтей.
- Не обязательно когтей, - поправил её Василий Георгиевич. – Марта объяснила это тем, что случайно провела по двери спицами.
- Неужели вы ей поверили? – удивилась Маруся.
- Конечно, нет. Такое попросту невозможно. Если дверь и была поцарапана спицами, то не из-за того, что девушка наклонилась за упавшим клубком. Но вы торопитесь, Мария Ивановна, и слишком поспешно приписываете царапины чьим-то когтям. Царапины были на самом деле, однако ни зверя, ни его когтей никто не видел. Давайте придерживаться фактов. Ночью в дверь Джона царапались. Это побудило юношу выйти в коридор и пройти дальше, к саркофагу. Он оказался открыт, а в нём виднелись следы ног, испачканных извёсткой, по-видимому, мужских, а также царапины и тёмные полосы, может, краски, может, крови. Когда Джон вернулся к себе, то обнаружил, что одеяло и подушка откинуты, словно в его постели что-то искали. Наутро Джон и Генрих осмотрели саркофаг, но он был чист, остались лишь царапины. Этим можно завершить события второго дня.
- И что же всё это означает? – спросила Маруся.
- Понятия не имею, но итог очевиден: Джон убедился, что в замке происходят таинственные и страшные вещи. На следующий день Марта была слаба, ей снился дурной сон, странно перекликающийся с тем, что Джон видел ночью. Но он понимал, что следы в саркофаге не могли быть оставлены девушкой, а это говорит о его рассудительности. Ещё нас должен заинтересовать длинный и очень подробный рассказ о том, как молодые люди исследовали ту часть подвала, где собран упаковочный мусор, то есть где устроена свалка. Сначала они бродили по замку, который Генрих очень любит, где прекрасно ориентируется, знает все ходы и выходы, даже пытается разъяснить Джону сложную систему расположения помещений и переходов и, заметим, убеждается, что тот заблудится, если окажется один. Но вдруг он словно бы сомневается, как пройти в подвал, и хочет проверить, точны ли его воспоминания. Вам не кажется, что он попросту заманивает туда Джона? Это лишь моя догадка, но ведь и в дальнейшем Генрих постоянно подсказывает Джону, что ему надлежит делать и куда идти. И вот они в подвале. Разумеется, Джон думает о вампирах и прочей нечистой силе и разыскивает подозрительные ящики, которые могли бы служить их гробами. А Генрих несколько раз упоминает о неприятном запахе, который Джон не чувствует, а потому не обращает внимания на слова своего спутника. Что последовало затем? Исследователи разделились, но Генрих вскоре присоединяется к Джону и признаётся, что ему страшно. А ещё он сказал, что здесь запах не такой мерзкий. Опять этот запах! В одном из ящиков оказалось тельце умершей крысы или подобного зверька. Генрих каким-то образом определяет, что брюшко повреждено, а Джон ничего этого не видит, но принимает его слова на веру. И постоянно, ненавязчиво и очень к месту, Генрих намекает на нежить. То вспомнит об их детских поисках тронутых могил, то упомянет о том, что лишь человек способен убивать ради забавы. Потом Джон лазает по груде хлама, а Генрих, который, вроде, очень беспокоится за своего безрассудного
