впечатлительном мальчике? Он и до встречи с Генрихом был близок к сумасшествию, а с приездом в замок, да после всех ужасов, с которыми столкнулся, совсем разума лишился.
- Вот в этом вы ошибаетесь, - возразил Василий Георгиевич. – Он был на удивление разумен. Вспомните хотя бы вспышки раздражения и как он с ними справлялся. Не каждый человек на это способен. А эта раздражительность тоже должна вам кое-что подсказать, ведь она не была в его характере, а стала появляться лишь в замке и быстро расти, под конец доходя до ярости.
- Сходил с ума, - твердила своё Надежда Николаевна. – Перед тем как убить барона, он и вовсе временами переставал сознавать, что делает. Но сумасшедший ли он или в своём уме, а злодея, ставившего опыты на живых людях, он остановил и Марту спас. Неважно, плоха она или хороша. На её месте могла оказаться любая другая девушка.
- Пусть так, - уступил князь. – Но всё же помните о растущей раздражительности Джона и переходах от необыкновенной активности и возбуждения до полного изнеможения. И ещё не забывайте о заботе о нём Генриха. Однако вернёмся к переполоху у саркофага. Впрочем, мы его уже разобрали, а потому пойдём дальше. Происшествия той ночи ещё не закончились. Барон увёл переволновавшуюся воспитанницу, Генрих и Джон поговорили и пошли бы к себе, но Джон всё ещё возбуждён и хочет убедиться, что с Мартой всё в порядке. Генрих пытается звать её через дверь, а сам гонит Джона спать. Тот поворачивается, идёт к своей двери, но слышит, как охнул и выронил свечу Генрих, а потом от сильного толчка сам чуть не падает, а в это время по коридору пробежал кто-то или довольно маленький или лёгкий, если судить по звуку шагов. При этом Генрих якобы считает, что его толкнул и выбил из рук свечу гость.
- Может, искренне так считает, - возразила Маруся.
- У меня доказательств нет, - признался Василий Георгиевич, - но я считаю, что это было наскоро подстроено, чтобы ещё сильнее воздействовать на молодого человека, уже перенёсшего большое потрясение. Свечу Генрих сам выронил, он же толкнул Джона, а по коридору пробежала Марта, возможно, босиком. После этого Генрих уводит Джона в его комнату, успокаивает, обещает посмотреть, всё ли в порядке с Мартой и оставляет его одного. Пока его нет, за окном что-то появляется, нервы Джона не выдерживают, и он теряет сознание. Заметьте, что все происшествия происходят в отсутствие Марты или Генриха. Когда Джон приходит в себя, оказывается, что он лежит на кровати, хотя это, вроде, невозможно. Полагаю, что его перетащил туда Генрих, чтобы ещё больше запутать, а предмет, который видел за стеклом Джон, был спущен сверху Мартой на какой-нибудь бечёвке. Генрих говорит, что его сестра крепко спит у себя, бледная, как смерть, и не просыпается. Но это лишь слова Генриха, а сам Джон её не видел. Юношу, пережившего столько потрясений за короткий промежуток времени, всего трясёт, и это пугает Генриха. Он объявляет, что больше не позволит другу осматривать подвал и прочие места, способные его взволновать. Разумеется, такому решению пришёл бы любой человек, но безмерно заботливый Генрих, то подносящий другу воду, то добывающий для него внеочередной чай с закуской, но следующий день вновь ведёт его в подвал. Вам это не кажется странным?
- Я говорила, что ему не следовало потакать фантазиям Джона, - напомнила Надежда Николаевна. – Но теперь я вижу, что ты прав, Вася: Генрих не просто соглашался с Джоном, а сам направлял его в опасные места, особенно в подвал. Не хотел ли он натравить друга на барона, чтобы тот защитил Марту? Сам он не решался на такое, потому что то был его дядя, вот и использовал Джона.
- А утром Генрих сказал, что ночью закрыл окно, - продолжила рассказ Зинаида Михайловна. – Джона это поразило, он пытался разгадать новую загадку, а его попросту обманули. Доверчивый юноша!
- А проснулся он совсем без сил, - заметил Василий Георгиевич.
- Я этому не удивляюсь, - сказала Надежда Николаевна.
- Тогда заботливый Генрих заговорил о привычке англичан пить чай, - говорил князь. – В этот раз он его не принёс, но стал предлагать ему в таких случаях пить стакан воды, чтобы взбодриться, и она странным образом помогала. Ещё Генрих сказал Джону, что у того ночью был бред.
- Как же после всего пережитого не быть бреду? – задала Маруся риторический вопрос.
- А что бы вы, Мария Ивановна, сделали, если бы сначала вашу подругу трясло, а потом она начала бредить?
- Я бы перепугалась, подняла на ноги весь дом, послала за врачом…
- Вот именно, - подхватил Василий Георгиевич. – Если человеку очень плохо, посылают за врачом, а Генрих сидел у постели друга и пассивно пугался. Такое возможно?
Ответом было общее смущение.
- Вот поэтому среди своих подсказок я упомянул доктора.
- Вы бы пояснили, что доктора не было, - упрекнула его Сансана. – Так бы и сказали: «Доктор не был вызван».
- Василий Георгиевич рассчитывал, что ты до этого додумаешься сама, - ответила Талочка.
- Не рассчитывал, но надеялся. Продолжать?
Все горячо выразили согласие.
- Утром Марта изображала слабость, её покачивало, и она была вынуждена придерживаться за стенку, а когда сказала о приснившемся кошмаре, поднесла руку к горлу, словно не сознавая, что делает. Но Джон немного успокаивается, видя, что она не мертвенно-бледна, какой, по словам Генриха, была ночью, а лишь бледновата. А я добавлю, что таким и подобает быть человеку, несколько дней не выходившему на солнце. Барон проявляет особенную любезность к романтичному юноше, будущему писателю, но тот видит в этом лишь род насмешки. Джон настроен против этого человека и теперь в любой мелочи видит подтверждение своему мнению о нём. Рукопись великолепно показывает, как легко человек может быть опорочен и насколько крепко бывает заблуждение на его счёт. Не перестаю удивляться, как легко мы принимаем на веру чужие слова, если они касаются человеческих недостатков, но с каким скептицизмом воспринимаем описание чужих достоинств.
- Когда мы принижаем окружающих людей, то кажемся себе более значительными и даже более праведными, - объяснила Надежда Николаевна. – Но ты, Вася, не отвлекайся на нравоучения.
- Хорошо. Мы разбираем пятый день пребывания Джона в замке. Происшествия нарастают, а его начинает сильно тревожить состояние здоровья. Он далеко не случайно так подробно описывает свои физические ощущения. Он никогда прежде ничего подобного не чувствовал и не может понять, что с ним происходит. Любой человек сначала пытается себя успокоить, объясняя всё невинными причинами. Вот и Джон обвиняет во всём крепкий кофе и чай.
- Он их пил в неразумном количестве, - согласилась Зинаида Михайловна.
- А кто ему подливал кофе и чай? – осведомился Василий Георгиевич. – Но если бы в его состоянии были повинны только эти напитки, оно бы не ухудшалось так стремительно. А от стакана обычной воды изнеможение не проходит.
- Вы думаете, ему давали какое-то снадобье? – спросила Талочка.
- Когда я читал про перепады в его самочувствии, возбуждение, сильное сердцебиение, дрожание рук, резко обостряющиеся чувства и мыслительные способности, потом так же резко затухающие, я сразу это заподозрил. Ему давали наркотическое средство, подмешивая в напитки. Пока Генрих отвлекал его внимание, Марта наливала чай или кофе и добавляла наркотик. А в воду Генрих сам подсыпал его, если это было сыпучее вещество, или подливал, если то была жидкость. Я специально вчитывался в нужные места рукописи и выяснил, что во время этой процедуры Джон всегда был чем-то занят и не мог видеть, что делают с его питьём.
- А не мог он сам принимать это средство? – спросила Надежда Николаевна. – Я знаю, что есть люди, приучившие себя к опиуму или другим наркотикам и уже не способные от них отказаться.
- Тогда его состояние не вызывало бы у него удивления. А ведь оно быстро ухудшалось. Под конец он уже не мог справляться с возбуждением и пугался этого. Вспомните, что он даже принимался бегать по комнате. Он боится, что сходит с ума, недаром постоянно это отрицает и ищет себе оправдания. У Генриха и Марты, разумеется, не было опыта в применении подобного средства, они знали об этом лишь в общих чертах, может, их просветил тот, кто достал им снадобье, поэтому они давали его на глазок, меняя дозы. Генрих не случайно так часто спрашивает, как тот себя чувствует. Если бы Джон не был здоров и крепок, его организм вряд ли выдержал бы такое испытание. Но наркотик оказывает действие не только на тело, но, прежде всего, на мозг, поэтому то Джону кажется, что он приобрёл способность ясно размышлять сразу о многих предметах, то у него путаются мысли. Он и прежде не замечал ошибок, которые допускали молодые негодяи, а теперь не может распознать даже очевидные нелепости. Генрих и не заботится о логике в подстраиваемых ужасах, считая, вероятно, что мистика ей не подчиняется, а поэтому чем больше кошмару он напустит, тем это будет выглядеть убедительнее. Но всему должен быть предел, даже рукотворному страху. А уж его-то с каждым днём становилось всё больше. Генрих использовал любую возможность, чтобы вселять в Джона всё новые и новые подозрения о сущности барона. Он посвятил этому даже прогулку после завтрака. Сначала он обратил его внимание на место с примятой травой, потом, идя вдоль реки, засыпал Джона сказаниями и легендами, в том числе о поляне с камнем в центре. Разумеется, перевозбуждённый юноша попытался как-то приспособить их к колдовским обрядам барона-вампира. А вид реки, к тому же, вызывал желание говорить о людях, выловленных из её коварных вод. Джон, как, впрочем, и вы, не заметил очередного противоречия в словах Генриха. Тот в подробностях рассказывал о пропаже людей, волнении их родных, о том, как на поиски собирались люди. Но как он мог знать об этом в деталях, если, по его словам, крайне редко навещал дядю и Марту? А подобные несоответствия попадаются через каждые несколько страниц.
- Я бестолкова и ничего этого не заметила, - покаялась Надежда Николаевна.
- Все мы оказались такими, - сказала Зинаида Михайловна.
- Не бестолковы, а легковерны, - поправил их Василий Георгиевич. – Не отделяете факты от их восприятия Джоном, не учитываете, что именно Джон видел своими глазами и о чём говорил с чужих слов, а ведь даже то, что мы видим сами, часто имеет не тот смысл, который мы этому приписываем. Но закончим поскорее разбор рукописи. После прогулки Джон заметил, что кто-то рылся в его вещах, начал строить всевозможные предположения, причём, разумеется, во всём видел злую волю барона. А уж когда Марта предлагает сделать очень сложную перестановку мебели и перевести Джона из его удобной комнаты в гостиную, он сразу понимает, что вещица, которую разыскивают, очень важна.
- А что это за вещь? – с любопытством спросила Маруся.
- А существовала она на самом деле? – поинтересовался Василий Георгиевич.
- Наверное, нет, но было бы интереснее, если бы она существовала.
- А барон оказался бы гнусным вампиром, - добавила Талочка.
- Вампиром он не был, а душегубом был, - стояла на своём Надежда Николаевна.
- Страдальцем он был, бедняжка, а не упырём, - не выдержала Матрёна.
- Посмотрим, кем он был, а точнее, кем я его вижу, - поторопился Василий Георгиевич прервать старуху. – Я высказываю свои догадки, а ваша
