кабинете или лаборатории. А если, против ожидания, барон окажется не на привычном месте, объяснение всегда найдётся. Она могла бы даже завести разговор о госте. Но Джону это в голову не пришло, и он страдает от того, что может остановить девушку, но боится попасть в смешное положение. Кстати, я с ним согласен: по этой причине мы часто не решаемся помочь своему ближнему.
- А если бы он остановил её? – спросила Сансана.
- Наверное, она сделала бы вид, что вышла из транса, очнулась, вздрогнула бы, непонимающе взглянула на Джона и сказала, что не знает, почему оказалась в коридоре. А что ещё ей оставалось бы делать? Но Джон её не остановил, поэтому у неё появилась возможность изобразить крайнюю слабость, когда она позвала его и Генриха обедать. Но сама она к столу не вышла, словно бы обессиленная, а барон пропустил обед, якобы занятый своей дьявольской деятельностью.
- А почему он не вышел к обеду? – спросила Сансана.
- А как иначе Марта смогла бы остаться у себя в комнате, изображая его жертву? Конечно, барон ни о чём не подозревал, а всего лишь поддался соблазну не отвлекаться от работы. Джон верно подметил, что барон считал долгом хозяина высиживать положенное время в столовой, но тяготился этим. Мы многое делаем из вежливости, хоть нам это зачастую неприятно. Может быть и даже скорее всего, он не так скрупулёзно выполнял такие правила при других гостях, но Джона он выделял и как иностранца, и как знатока средневековых обычаев. А Марта, увидев, что он увлечён своим делом, а ведь он постоянно им увлечён, убедила его один раз пропустить обед, а она, мол, за него извинится. Барон легко на это пошёл.
- Какое коварство! – вздохнула Надежда Николаевна, но тут же опомнилась. – Правда, как же ей не хитрить, если она борется за свою жизнь? В подвал её затащили, с этим не поспоришь, к столу привязать собирались. Это, как ты, Вася, говоришь, достоверные факты.
- Барон укладывал её на стол, это верно, - подтвердил Василий Георгиевич. – Но пока что она и барон всего лишь не вышли к обеду.
- Извините, но я опять возвращаюсь к вашей просьбе возражать вам, - заговорила Талочка. – Нет доказательств тому, что она действовала по своей воле и именно так, как вы считаете.
- Нет. Я напоминаю вам основные события и объясняю их по-своему. А точку зрения на них Джона вы знаете. Не исключено, что у кого-нибудь из вас сложится совсем другое представление о произошедшем. Я нахожу подтверждение своим догадкам в поведении Генриха. Перед обедом он вдруг принёс поднос с чаем и закуской, сказав, что не нашёл Марту, а в кухне Фрица не было, поэтому он сам позаботился о неожиданной трапезе. Какая забота перед самым обедом! Потом он заговорил о недавней прогулке вдоль реки и рассказал ещё немало историй об этих местах, а они навели Джона на вопрос, не жили ли в этих местах люди, отличавшиеся от остальных. Таким окольным путём дошли до странностей барона и отношения к нему соседей. И тут оказалось, что его сторонятся, а Марте трудно убеждать мясника, молочника и прочих поставлять в замок продукты. Не противоречит ли это предыдущим записям?
- Каким? – растерялась Маруся.
- Ведь Джон описывал приветливость местных жителей. А во время вечерней прогулки вокруг замка молодым людям встретилась женщина, которая с ними поздоровалась без всякой опаски. Генриху даже пришлось придумывать объяснение её поведению. Но подумайте сами, стала бы женщина проходить в полутьме возле самого замка, хозяин которого внушает ужас, да ещё радостно приветствовать его обитателей?
- Я бы не решилась, - согласилась Маруся. – Василий Георгиевич, как у вас получается находить такие противоречия? Я очень внимательно прослушала рукопись, но не догадалась бы при чтении одного эпизода вспоминать тот, который был вначале. Вы очень умный человек.
- Не умнее других, но, надеюсь, не глупее всех, - деликатно ответил тот. – Всё дело в различии, с которым мы отнеслись к рукописи. Меня специально просили высказать своё мнение, поэтому я отмечал и запоминал каждую мелочь, а для вас она была лишь развлечением, поэтому вы не были так внимательны. Но вернёмся к Генриху. Когда Марта голосом умирающей сказала, что ни она, ни дядюшка не выйдут к обеду, он поспешил к ней, а вернувшись, рассказал, как она бледна и измучена, что она почти в невменяемом состоянии бормочет о великом опыте, который состоится в следующую ночь. Время, к которому должен быть готов Джон, вроде, определено, однако выбор слова был неудачен. «Следующая» ночь может быть и ближайшей и последующей, так же как «эта» ночь может быть прошедшей и будущей. Джон переспрашивает, а Генрих, чтобы сохранить общий стиль рассказа о посещении Марты, вынужден ответить не определённо, а неуверенно. Это скоро доставит ему лишние хлопоты. Когда молодые люди вышли из комнаты, чтобы отправиться в столовую, они увидели, что пол не совсем чист, а покрыт лёгким налётом. Джон не решается указать на это Генриху, но тот, опасаясь, что Джон ничего не заметил, сам заговорил о плохо вымытом поле и о том, что кому-то понадобилось посетить нежилую часть замка. А уж тому достаточно лёгкого намёка, чтобы его воображение нарисовало страдающую жертву, насильно уведённую в подвал. В столовой тоже происходит интересная для нас сцена. Вспомните, как испугался Генрих, когда Джон сказал, что ему пора уезжать. Ведь он буквально умолял гостя задержаться хоть ненадолго, то есть до следующей ночи. Талочка, я знаю, что вы мне сейчас будете возражать, и согласен, что у меня нет доказательств, но такое его поведение не противоречит моему мнению о его роли во всей этой истории. В заключение Генрих охотно согласился погулять по замку. После обеда пол в коридоре оказывается чист, и это лишний раз убеждает Джона в его правоте. Перед тем как идти в нежилую часть, Генрих наведывается к Марте и говорит Джону, что она спит, то есть теперь тот убеждён, что девушка находится в своей комнате и нет надобности высматривать её в подвале. Когда Джон предлагает на всякий случай захватить с собой фонарь, Генрих, в предыдущую ночь сидевший возле постели метавшегося в бреду гостя, не отказывается вновь подвергнуть его нервы испытанию, что противоречит роли заботливого друга. А ещё он очень ловко разъясняет ему, где именно находится сердце, причём показывает это на себе, а не на нём. Это тоже не доказательство моих выводов, но согласуется с ними. Если хочешь, чтобы человек ударил кого-то ножом или другим оружием в строго определённое место, показывать надо именно на себе, а то есть риск, что удар будет с другой стороны. Генрих изобразил своего дядю, а Джон увидел, куда именно ему метить.
- Верно, - согласилась Талочка. – Иначе он мог бы ударить слева от себя, а не наоборот.
- Заодно Генрих ещё раз проверил познания Джона в немецком языке и убедился, что они поверхностны. Поводив гостя по пустым залам, он вывел его к следам на полу возле скрытой двери в подвал и сам на них указал. Вы опять скажете, что это не доказательство его злого умысла, но слишком уж последовательно он как бы случайно подталкивает Джона к нужным действиям. Раз есть следы и есть спуск в подвал, тот устремляется туда. Сначала Джон неудачно выбирает направление, но Генрих быстро доводит его до уже неинтересной для того свалки и возвращает назад. Не исключено, что он лишь говорит о близости свалки, а на самом деле она ещё далеко. Теперь они идут в нужную сторону, и вскоре на них нападает существо с очень крепкими когтями.
- Василий Георгиевич, как ни старайтесь, но вы не сможете убедить нас в том, что его не было, - заявила Маруся
- Я и не отрицаю, что оно было. Какую-нибудь кошку приманили блюдцем с молоком или сливками, поймали, а потом в нужный момент бросили на Джона.
- Вот здесь ваши выводы потерпят полный крах, - сообщила Талочка, не чувствуя от этого удовлетворения. – Случайно пойманная кошка сразу же убежала бы, а не стала набрасываться сначала на Генриха, а потом на Джона.
- Нет, Талочка, как раз здесь мои выводы получают подтверждение. Кошка не набрасывалась на Генриха. Он делал вид, что борется со зверем, но ни разу не осветил фонарём свои ноги. Джон видел лишь то, что он кого-то отталкивает, от кого-то отмахивается, а тот в это время чем-то острым порвал брюки и заодно чуть поцарапал кожу. Потом уже он направил свет на свои раны. Когда они двинулись дальше, кошку заставили заорать и бросили на Джона. Разумеется, тот думает, что именно она нападала на них обоих. Но двух нападений быть не могло.
- Почему? – не поняла Сансана. – Если вы правы и это была брошенная на Джона кошка, то нападение было одно. Конечно, бросила её Марта… Но почему вы думаете, что это была самая обыкновенная кошка? И почему вы так уверены, что нападение было лишь одно?
- Обычная кошка не могла так исполосовать крепкую ткань брюк, значит, у существа должны быть длинные и мощные когти. Но каким же образом эта тварь, только что яростно боровшаяся с Генрихом, позволила Джону с лёгкостью отбросить себя и не причинила ему ни малейшего вреда?
- Обессилела в предыдущей драке, - пошутила Талочка. – Сдаюсь.
- Кстати, вы обратили внимание на то, что в замке появлялись кошки и ворона, но не было собаки? А ведь как было бы эффектно: внезапно в полумраке возникает большой пёс, щёлкает зубами и исчезает. Вампиры поставили бы охранять свои гробы такое чудовище, а не перепуганную птицу. Но собака более откровенна и беспомощна. Кошке легко сбежать, если для ней оставлена щёлка, а собака так и будет метаться по замку. Если она добрая, то подойдёт приласкаться, а злая будет набрасываться на людей, не отступая. Она и Генриха с Мартой искусает, не только Джона. Впрочем, это всего лишь домыслы, а нам лучше вернуться к фактам. Фактами были стол с ремнями, сосуды, свечи. Генрих сам освещал эти предметы, а когда Джону захотелось осмотреться тщательнее, повлёк его к выходу.
- Почему? – спросила Маруся.
- Чтобы он не углядел что-нибудь лишнее, например, затаившуюся в тёмном углу Марту, или не обратил внимание на то, что для великого опыта собранных предметов недостаточно. Это я так думаю. Затем Генрих не только показывает потайную дверь, но и заставляет Джона хорошенько запомнить, как она открывается снаружи и куда потом следует идти, чтобы попасть в нужное помещение. После осмотра подвала Джон лежит без сил, а когда Генрих приносит стакан воды и конфеты, ему чудесным образом становится лучше. Догадываетесь, что к воде подмешали снадобье? Во время ужина Марта не поднимает головы, потому что при бароне не может изображать отчаяние. Джон заметил, что барон бросает на него странные оценивающие взгляды, но истолковывает их по-своему, а тот всего лишь видит, как осунулся гость, и беспокоится о его здоровье. Когда барон ушёл, Марта перестала прятать лицо, разыграла ужас и скорбь, а потом словно в полусне без всяких объяснений направилась к двери. Когда её провожали в комнату, её голова склонилась на плечо Джона, и наивного юношу переполнили нежность и сострадание. Джону опять дали наркотическое средство, причём доза была большой, недаром Генрих поглядывал на него, как написано, странно. Бороться с раздражением Джон уже не мог, и тому приходилось его успокаивать. Когда Джон остался один, он описал своё состояние. В него словно
