советских офицеров на вечерний раут, на индийский авианосец «Викрант».
Поднимаются офицеры крейсера на полетную палубу.
Сашка смотрит, рядом с командующим пристроился его флагофицер капитан 3 ранга Женя Недоруб. Значит - переводчик им не требуется.
- Ну, - думает Саня, - и, слава Богу, хоть пивка попью.
Не получилось. Подходит к нему дивизионный и уже слегка заплетающимся языком говорит:
- Слюшай, трюмный, что-то я в их язык не врубаюсь.… А там Большой Зам (заместитель командира корабля по политической части) с английским консулом разговаривает, ни хрена не понимаем. Зам то кроме «дринк» и «йес» больше из иностранных языков ничего не знает. Пойди, ты ж у нас толмачъ!
Английский консул, подтянутый, высокий седовласый мужчина, пытается понять, что же ему внушает советский Замполит.
А советский Большой Зам, уже слегонца поддатый (хоть и вечер, а температура плюс 27 и влажность 100 %, а это все усугубляет общее состояние организма), пытается «вбить» в буржуазную голову англичанина, что на советском корабле столько-то процентов коммунистов и столько-то процентов комсомольцев. И, что все это вместе взятое воинство, с огромным успехом решает поставленные боевые задачи здесь - вдали от родных берегов.
Консул, со звериным выражением лица, благоговейно внимал. Он был воспитанным англичанином.
К их разговору прислушивалась жена консула, типичная англичанка – высокорослая и поджарая, как скаковая лошадь. Англичане с детства обожают лошадей, поэтому так на них похожи.
Политинформация закончилась, начался обыкновенный треп. Лица у англичан, из лошадиных, сразу приняли человеческое выражение.
Консул радостно сообщил, что был на войне летчиком, и, что никогда не забудет лихих русских парней. И назвал, почему-то, фамилии Буденного и Ворошилова.
У Зама, то ли от вечерней жары, то ли от чрезмерной дармовой выпивки, а выпить он был не дурак, опустились уши и он… «поплыл». Но плавание его было какое-то одностороннее – в сторону англичанки.
Чувствовалось, что англичанка нравится Заму, особенно, то место, где заканчивалось декольте ее платья, и где лежал, да-да, именно лежал, а не висел, крестик, тихо прислушиваясь к биению ее сердца.
Он приколол к ее платью значок с изображением вождя мирового пролетариата. Англичанка вскрикнула, не то в экстазе, не то от боли – значок был на иголке, а о ее «достоинстве» мы упомянули выше. И тут же потребовала от мужа пригласить этих русских парней в гости.
- А..а…а что? Если шеф разрешит, то можно и съездить, – проскрипел Зам.
- А что у Вас есть? – добавил он через мгновение.
- К сожалению, у нас нет русской водки. Зато есть виски, «Роллинг Стоунз» и пара очаровательных дочерей, - отчеканил консул.
- Я готов! – смачно икнув, изрек Миша Ткаченко.
И было не совсем понятно – что же он имел ввиду? То ли он «готов», а может «уже го-ооо-отов»? Его лицо выражало гамму чувств – от удовольствия лицезреть и вдыхать запах красивой женщины и воспользоваться ее приглашением, до страдания от выпитых напитков – виски, пива и еще черти чего, и съеденных не то крабов, не то креветок и устриц…
Хотя Сашке показалось, что это были обыкновенные раки.…
Но мгновенно сообразил: «А, вообще-то, откуда в этой стране могут быть раки?!»Они еще немного поговорили о внешнеполитических вопросах, касающихся взаимоотношений двух сверхдержав Папуа - Новая Гвинея и острова Гренландия, и стали прощаться.
Замуля лобызал англичанке ручки и все пытался заглянуть к ней за пазуху. Миша, сообразив, что англичанки ему не видеть, как своих ушей, и, что ему пора в «люлю», быстро «уплыл».
Все двинулись к трапу для убытия по своим – кто квартирам, кто собственным домам, кто консульству, а кто – каютам.
И тут начинается четвертый акт Марлизонского балета.
У самого трапа подбегает к лейтенанту Сашке Ильину флагманский разведчик – подполковник Лубский:
- Слушай, трюмач! – шепчет он, - ты только что разговаривал с английским консулом…
- Ну, разговаривал, - отвечает лейтенант, - а что?
- Догони его, трюмач! Узнай – когда из порта ушла «Андромеда»? Когда пришла, мы знаем, а вот ее уход, эх! - просрали! Слышь, трюмач, догони! Узнай, а? Узнаешь, а я тебе орден на грудь, красивый… «Октябрьской революции» называется.
Сашка чуть с трапа не упал:
- Ага, - говорит, - догоняю я английского консула и спрашиваю у него: «Товарищ, мол, консул! Помогите. Наш разведчик подполковник Лубский и его «йоганны вайсы» проспали выход Вашего судна-шпиона «Андромеда» из порта в океан. Не могли бы Вы, товарищ консул, назвать дату его выхода, а за это, я Вам отдам с красивого ордена, которым меня за Ваши сведения наградят, крейсер «Аврору» и «серп и молот» в придачу. Да, между прочим, можете сообщить и – куда «Андромеда» пошла».
Про себя Саня подумал: «Этого еще не хватало. Мало того, что весь вечер замовский бред переводил на язык Шекспира, так теперь – цель определена и задача поставлена. За работу, товарищ инженер минус лейтенант».
А Лубский не унимается:
- Трюмач! Ну, узнай, Христом - Богом прошу. Голову оторвут, а … орден за мной. Не заржавеет.
Глаза такие тупо-просительные, и почему-то разного цвета – один серый, а другой – зеленый. Ручки к своей впалой груди прижимает, а сам лейтенанта корпусом к трапу подталкивает – вперед, мол, на консула.
- Ладно, - отвечает трюмный лейтенант, - попробую убедить консула поделиться информацией с потомком лихих русских парней Буденного и Ворошилова. Все мы здесь Рихарды и Зорге.
Сашка спускается на стенку, а сам думает: «Как?»
Однако, консул не стал дожидаться общения с советской разведкой, и уматал быстро-быстро, на белого цвета «Амбасадоре», к своим дочерям и «Роллингам». Тем более, что русская водка, которой его сегодня напоили, приказывала – Домой, домой, домой! Писать, писать, писать! Спать, спать, спать!
А Шурик стоит и думает – как до парохода добраться, на улице уже темень, ведь экватор под боком, а на экваторе день и ночь включаются по команде:
- Делай, раз – свет включился. Наступил день.
- Делай, два – свет выключился. Наступила ночь.
Подходит, опираясь на руку командира группы управления, такого же, как и Сашка, лейтенанта, Толи Шубина, большой Зам. Ему уже хорошо, он во власти воспоминаний об англичанке и ее крестике. Приглядевшись к нему, я заметил, что у него перевернутые глаза. Останавливается возле меня и вздыхает:
- Й-й-эх-ма. Хороша, стерва. Вот, что значит порода. Это не наши бабы, которые и коня, твою маа-ать, иэ-эээ-х, на ходу того, ха-ха-ха, естесстно. А вы что подумали, остановят. В горящую избу зайти смогут, а вот на кухню вряд ли – наши кухни, ха-ха-ха, им в бедрах узки.
Зама качает. Толя, как часовой, его поддерживает, а сам все на часы смотрит. На корабль торопится.
И вот стоят лейтенанты и слушают замовские вздохи и ахи. Но вот возле советских офицеров останавливается такой же, как у консула, белый «Амбассадор» и выходит из него офицер местного флота:
- Господа! Давайте я Вас подвезу до Вашего корабля.
Летюхи, принимая во внимание состояние Большого Зама, подхватили его, сели в автомобиль и поехали.
Вот они едут…. И, вдруг, Зам раздухарился. Видимо, на него повлияли запахи, которыми благоухала машина – рядом с офицером местного флота сидела его жена. А женщины этой страны очень вкусно пахнут. И это чистая правда.
- Трюмный! Спроси-ка офицерика, может он нам ночной город покажет? – тихо говорит Зам.
- Ну, - у Сашки свербануло в мозгу, - «Остапа понесло». А тон-то, словно приискатель Иван Пятаков из «Угрюм-реки» - «Желаю следовать в кабак!»
Он тихо спрашивает Зама:
- А как же корабль? Ведь в 21.00 всем следует быть в кают-компании.
Толик сидит в уголочке тихо-тихо, аки мышка, а Зам, эдак лихо, отвечает:
- Не ссыте, ребята! Вы со мной. Все беру на себя, и в трудную минуту прикрою. И, вообще, сколько у кого есть денег? На всякий случай. Поедем же по Леди стрит. Ха-ха-ха-ха!!!!!!
Офицер, с огромным удовольствие, согласился показать советским офицерам ночной город:
- Сначала заедем ко мне. Мне надо переодеться, а заодно еще «чуток» (это слово он произнес по-русски) дриньканем.
Замуля чуть из машины не выскочил. Жаль, адреса не знал, а то, наверное, впереди машины бы бежал.
Приехали. Сидят ребята выпивают, оглядываются.
Квартира большая, удобная. Прикинул Саша ее площадь, и чуть не прослезился – в нее вместилась бы и его, лейтенантская, квартира, и квартира еще четырех его соседей по этажу.
Зам опять начал свои политзанятия:
- Комсомольцы! Коммунисты!Призрак мирового империализма!Всем покажем мать Кузьмы! Да, мы,… да, всех,… все мы,… все мы, как один,… как один мы все,… как нас всех.… А вас нет,… нет вас,… не-не-не трр-тр-ронем. Вы друзья…
Катаются, это, они по городу.
Зам молчит и смотрит в окошко автомашины. Город очень красив ночью. Он им восхищается и выдает незабываемую фразу, позаимствовав ее у Высоцкого:
- Мне эту ночь не забыть никогда!...
А в это время, пока мы пили в местном парке кокосовое молоко, на корабле разворачивался очередной,
пятый акт Марлизонского балета.
Ровно в 21.00 офицеры, присутствовавшие на рауте, собрались в кают-компании и принялись писать отчеты – кто с кем, кто о чем и, в результате, что узнали интересного?
Ведь уже говорили, что «… все мы тут Рихарды и Зорге».
Заходит командующий эскадрой и ищет командира механиков.
Нашел:
- Механик! Пирожков! А где трюмный? Мне бы душ приготовить.
Что тут началось!? Все ищут трюмного лейтенанта.
Зама, а тем более командира группы управления, никто не ищет.
Неожиданно в кают-компании появляется собственной персоной капитан-лейтенант Миша Ткаченко и, еле ворочая языком, пытается рапортовать:
- Я знаю, где они! Ии-их выкрала английская разведка. Ихний консул, эта аглицкая сволочь, увез наших слааа-аа-авных советских офицеров, всех, ик, до одного человека, ик, к себе. Я сам видел, как они садились в бе-бе-бе –белый «Амбассадор», и он их умчал, - пауза по Станиславскому, - в эту южную ночь… Эт-ттт-то же надо, моего трюмного украли, иии-ык. Они кого хочешь украдут. Кстати, меня тоже звали, но не поддался я…
- Да, Вы, Ткаченко, не «не поддались», а наподдавались, - рявкнул Комэск, -кто мне теперь душ приготовит? Впрочем, какой, на хрен, душ? Надо консулу звонить. Где наш «Дзержинский»? Чекист! Звони куда следует, пусть пошукают. Да, а вообще-то, кого конкретно нет на корабле? Кто разрешил? Паа-аа-чему? Где этот английский мудак-консул? Кто его адрес знает? Чекист! Ты почему еще здесь, а не
