черепушки из иллюминаторов торчат…
—Торчат. Сам бы не видел, не поверил.
— Спускался на него? Где служил, если не секрет?
— Да какой там секрет в 9-ой бригаде УВФ на плавмастерских, в Средиземке апельсинами объедались…
— Да ты что, — ахнул дворник, а я в той же бригаде, только на ККС «Березине» в боцкоманде, при тебе он в бригаду пришел?
— Угу, при мне, — выкидывая бычок в урну, сказал я, — имел честь на первой боевой в команде ВТМ на нем служить, у лейтенанта Лупашина.
— Он при мне уже был каплеем…
— Ты чего улицы, братишка, метешь? — Жить негде?
— Для собственного дела денег нет, воровать не хочется, да и жить негде, а так комнату дали…
— Чем хочешь заняться? — заинтересовался я.
— Ты только не смейся, братишка, но есть у меня мечта, купить швейно-вышивальные машинки и заняться вышивкой —
флаги, тельняшки, вымпела и другие сувениры.
— Хорошее дело, — кивнул я, — у Вас оно должно пойти. И сколько тебе надо под него денег?
— Тридцать тысяч рублей мне на раскрутку должно хватить. Но, что за это базарить, если бабок нет, — устало махнул рукой бывший боцман.
— Леха, — неожиданно крикнул Волков показавшийся под мостом, — давай завязывай, срочное дело нарисовалось… Погнали.
— Извини, братишка дела, потом пообщаемся… Может я тебе чем и помогу. Где тебя найти?
— Да здесь я все время работаю… Спросишь Белякова, меня здесь каждая собака знает.
— Увидимся.
Пожав ему руку, я поспешил к ожидающему меня Волкову.
— Что случилось?
— Добэкался я с твоим делом. Люди заинтересовались и готовы иметь с тобой дело. Едем в кабак, там и пообщаемся с ними.
— Люди надежные?
— Вполне. Не кинут точно. Так что не переживай. Все будет окей.
— Я и не переживаю. Это пусть они переживают, чтобы у них баксов хватило.
— Логично, — согласился со мной Волков.
7
По небу плыли легкие перисто-кучевые облака, предвещая смену погоды. Море беспокойно волновалось, швыряя белую пену с набегающих на корабль волн. Похолодало. Чувствовалось приближение осени, которая в Крыму начинается с похолодания и сменой розы ветров. Вот и сейчас осенний борей дул порывами, нагоняя холод. Мерзкая погода. Начало октября.
Я стоял на палубе ККС «Березины» и, опираясь на фальшборт, курил и задумчиво рассматривал плывущий по волнам Угольной бухты всякий мусор, который моряки выбрасывали со своих кораблей. Беляков, которому я помог с деньгами, познакомил меня с начальником штаба, а тот, получив презент, уже организовал мне культпоход на «Березину». Я не сомневался, что если бы я предложил ему порядочную сумму, мне этот корабль, завернули бы в целлофан, перевязали бантиком и, с лакейской улыбкой, подали на подносе. В «магазине» военторг, все шло на продажу. Были бы у покупателя деньги.
А деньги у меня были, и немалые. После того, как Волков свел меня с валютчиками, я стал регулярно менять у них свои фальшивые рубли на доллары. Поначалу я брал у них наличку, а потом они открыли мне счет в швейцарском банке и уже имея там кругленькую сумму, я мог позволить себе покупать недвижимость в Европе. Не коммунизм — эра благоденствия. Зарегистрировал я кооператив инвалидов СА «Милосердие», хотя можно было по толстовской линии, и эмигрировать, но моя благоверная не захотела уезжать из страны Советов. Да и мне здесь пока в Севастополе нравилось.
Вообще-то мне пора было возвращаться в свое время. Хоть и нравилось мне здесь, но все же надоело мне рисковать своей жизнью и здоровьем. На большие деньги, как на мед, всегда слетаются бандиты и рэкетиры, а держать свою бригаду мне не хотелось. И все же мне пришлось завести себе личного телохранителя и взять на работу в свой кооператив нескольких ветеранов афганцев, благо у них, как и меня был опыт решать сложные вопросы и разруливать сложные ситуации и конфликты. С волками жить, по-волчьи выть.
Благо мой бизнес процветал — червонцы были такого отменного качества, что советские банки, получая их с заграничных счетов, были вынуждены рассчитываться за них золотыми рублями. Отследить их было практически невозможно.
Зная, что страна Советов, скоро прикажет долго жить, я нанял толкового гравера и тот сделал мне матрицу сторублевой купюры. Сторублевые фальшивые банкноты тоже забирали с большим удовольствием. Развивающемуся кооперативному движению позарез была нужна наличка, которую ему советские банки не могли предоставить в нужном количестве. А у меня она была всегда в наличии и по сходной цене.
Брал я и бартером. Вот и сейчас мне готовы были продать этот корабль. А нужен был ли он мне? Вопрос. Тем более, что сейчас в его борту зиял огромная пробоина. Он продолжал оправдывать ту репутацию ходячей катастрофы, которые мы матросы 70-х дали ему в наше время. В 1979 году мы на нем два раза горели, потеряли якорь в Средиземке и вот спустя десять лет он продолжал множить количество аварий. Придет время, и его продадут туркам. В будущем — возможно, но сейчас, я не хотел прикладывать к этому руку. Без меня. Я прошелся по кораблю, взглянул на свой кубрик, отлил в гальюне, и вот теперь стоя на юте, взвешивал все за и против этого будущего приобретения.
— Ну, как, Алексей Владимирович, нравиться вам этот корабль, будете его покупать или посмотрим еще что-нибудь? – спросил появившийся на юте контр-адмирал, начальник штаба.
— Пойдемте, посмотрим все-таки, адмирал, подводную лодку. Имеется такая у вас в наличии? — поинтересовался я у начштаба.
— Обижаете, мы же все-таки флот, а не шарашкина контора. У нас пока, имеется в наличии все,… что можно продать, — хохотнул контр-адмирал.
— Рад за вас. Тогда давайте договоримся о завтрашнем дне…
— Согласен. Давайте перенесем наш экскурс на завтра. А сейчас не угодно ли перекусить тем, чем бог послал? В офицерской кают-компании бак уже накрыт.
— Я вообще-то сыт, но весьма прелюбопытно будет взглянуть, что же вы сейчас здесь кушаете. И все же, может завтра?
— Пойдемте, пойдемте, У нас подготовлен для Вас сюрприз. Уверяю, Алексей Владимирович, что Вы нисколько не пожалеете, — продолжал уговаривать меня контр-адмирал
— Ну, что же, пойдемте. Дорогу я еще помню.
Взяв одного из своих телохранителей с собой, я отправился в путь. Пройдя метров триста по верхней палубе, мы зашли в коридор и оказались возле офицерской кают-компании. Неожиданно её дверь распахнулась, грянула музыка, и хор цыган (переодетых офицеров) грянул застольную:
Хор наш поет припев старинный,
И слова текут рекой:
К нам приехал наш любимый
Алексей Владимирович д о р о г о й!
Леша, Леша, Леша!
Леша, Леша, Леша!
Леша-Леша-Леша-Леша!!
Наш любимый, д о р о г о й!
Вперед чертиком выскочил какой-то офицер с подносом, на котором стояла рюмка водки и речитативом пропел:
Пей до дна!
Пей до дна!
Пей до дна!..
Алексей Владимирович дорогой!
Я маханул залпом водку и по-дворянски (все-таки потомок князей Дурново), бросив на поднос пачку стольников, сказал:
— Гуляй, босота, от рубля и выше… Гип, гип — ура!!
— Нашему дорогому гостю — ура, ура, ура!! — поддержали меня переодетые цыгане.
— Команде пить и веселиться, — сказал я, и зашел в кают-компанию
Сев рядом с командиром корабля я внимательно осмотрел накрытый бак. Конечно, былого изобилия на нём уже не наблюдалось и тарелки были надщерблены и рюмки не хрустальные, но еда была на уровне — рыба, икра, мясо, колбасы, жареная картошка, — не та тухлятина с сухарями, которыми нас кормили на первой боевой службе.
— Товарищи, офицеры, минутку внимания, — после того, как халдеи-гарсуншики разлили водку по рюмкам, стал произносить тост командир корабля, — в это новое время перестройки, которое не так просто переживает сейчас вся наша страна, я рад принимать на борту нашего грозного корабля, дорогого гостя, успешного кооператора, Алексея Владимировича. Мы рады, что наши бывшие матросы, хотя бывших матросов не бывает; флот — это навсегда, сейчас добиваются значительных успехов в бизнесе. Благодаря таким людям — наша страна добьется, невидимых до сей поры экономических успехов. За вас, дорогой, Алексей Владимирович, успехов Вам и процветания! Будем надеяться, что Вы и дальше не будете нас забывать. За Вас, Алексей Владимирович, — окончил он свой тост и все полезли со мной чокаться.
Кошмар. Хотя и приятный. Что-то значит сила денег. Когда я честно служил на этом корабле и получал чуть больше трех рублей штатного содержания, меня, товарищи офицеры, держа за серую скотинку, и на порог этой кают-компании не пускали, кормили тухлыми отбросами, а сейчас, когда я занимаюсь не совсем честным бизнесом, готовы наизнанку вывернуться, чтобы мне угодить. Вон и политрук Полянин блестя своими маслеными поросячьими глазками, лезет чокаться. Чувствует, что скоро его песенка будет спета. Подыскивает запасной аэродром, как и все они. Через пару лет многих из них отправят в отставку без пенсии, многие уедут дослуживать на Крайний Север, другие предпочтут служить новой стране Украине, но шара для них кончается. Вот и суетятся. Хамелеоны.
Выпив несколько рюмок водки и закусив икрой, я пошел на бак покурить. Ко мне, как бы за компанию, прицепился особист-дознаватель каплей Килькин. Я его помнил еще молодым лейтенантом. Проходя мимо офицерского камбуза (на этом корабле было два камбуза, для офицеров отдельный) мы стали свидетелями нелицеприятного зрелища: несколько гарсунщиков с криками: «Ах ты, Мирочниченко, ебанный карась, ты, что совсем, салабон, оборзел?! Ты как, падла, товарищам офицерам селедку почистил и подал?!», избивали своего сослуживца, молодого матроса. Когда тот, упав на палубу и скрутившись калачиком, постарался закрыть от ударов свое лицо, гарсунщики еще несколько раз попинали его прогарами, а потом по очереди обоссали. Жестоко.
— Может, вступишься и разберешься? — спросил я у Килькина.
— Может быть, но не сейчас. Когда он, этот Мирочниченко, ко мне придет (а этот стукач обязательно придет) и напишет рапорт, тогда и разберусь, а сейчас это их дела. Если я во все годковские дела на корабле буду вмешиваться, мне выполнять свои служебные обязанности будет некогда. Не обращай внимание.
Чем у годков-гарсунщиков закончится то воспитательное мероприятие, мы не стали дожидаться, ушли курить на бак. Похоже, что годковщина, поощряемая офицерами и мичманами, продолжала процветать на этом корабле. Хорошо, что осталось им недолго наслаждаться своей властью. Уже совсем скоро побрасают они свои партбилеты и корабли, и разбегутся с них, как крысы — кто куда. Со временем внуки и детишки продадут финским туристам их парадную офицерскую форму, а они, прикупив медалек, будут косить под патриотов, ветеранов флота. Но это их дело. Я себе в будущем теплое место в банке уже обеспечил. Хотя с таким капиталом можно было бы уже задуматься и о политической карьере, создать какую-нибудь партию.
На баке, кроме гулявшего в клюзах ветра не было никого. Мы присели на баночки и закурили.
— Скажите, Алексей Владимирович, а у вас не найдется какой-нибудь работы для меня? — неожиданно задал мне вопрос Килькин.
— Надо подумать, — ответил я, чтобы он от меня отвязался.
— Подумайте, подумайте…, — осклабился Килькин. — Не всю же жизнь, Вы будете «выпекать блины», с таким промыслом недолго ведь и загреметь в места не столь отдаленные…
—
