Интересное замечание. А ты откуда узнал о моих делах? — нахмурился я.
— Слухами земля полниться, — попытался уйти от ответа Килькин.
— Хочешь на меня работать, начни с малого, сдай своего информатора.
— Это мой старый информатор, бывший баталер Каклин, — подумав немного, назвал Килькин фамилию одного из валютчиков.
— Понятно. Если твои сведения подтвердятся, получишь премию…И еще что-нибудь нужное мне нарой…
— Подтвердятся. Мне нет смысла врать…Нарою.
— Вот и хорошо. Держи, тогда аванс, — отдал я ему несколько долларовых сотенных купюр. — Старайся.
— Буду стараться. Не пожалеете.
Неожиданно нашу беседу прервали крики. «Стриптиз! Стриптиз! Стриптиз!» Мы подошли к иллюминатору и заглянули в кают-компанию. Офицеры встали из-за бака, а на него вспорхнула довольно симпатичная блондинка и стала под музыку крутить бедрами. Смазливая бабенка, жалко, что сисек у нее не было, да и жопа малость подкачала, но ломалась она со знанием дела.
— Сегодня Якимченко, явно в ударе, — сказал Килькин. — Не хотите оскоромиться, Алексей Владимирович, он мастер своего дела…
— Тьфу, мерзость… Я не по этой части, — сплюнул я.
— Как желаете. Тогда, может, я Вас познакомлю с одной очень симпатичной женщиной. Жена адмирала, очень милая и до мозга кости интеллигентная и начитанная дама.
— Это очень и очень интересное предложение. А муж ее не будет против нашей связи?
— Он сейчас находится в госпитале и, ближайшие два месяца, домой не попадет. Белка. А дама в связи с этим, испытывает некоторые материальные затруднения… Ну, Вы меня понимаете?
— Очень хорошо понимаю. Поехали. Извинитесь потом за меня перед командиром.
— Не переживайте, ему не до Вас — он сейчас закатится с Вашими деньгами к своей любовнице… Поехали к адмиральше? Но вначале надо заехать в кабак и затариться спиртным и деликатесами. Дама большая любительница выпить и покушать.
— Логично. Поехали.
8
Адмиральша, или та дама, что играла ее роль, жила в небольшом двухэтажном домике, за высоким ажурным железным забором. Килькин вылез из машины и позвонил.
— Кто там? — раздался, искаженный динамиком домофона, чей-то женский голос.
— Это я, Наталья Павловна, Александр Петрович, давний друг вашей семьи, заехал к вам с друзьями и подарками, — ответил Килькин
— Ах, Александр Петрович, я в таких расстроенных чувствах, до гостей ли мне? — закокетничал женский голос.
— Мы ненадолго, Наталья Павловна.
— Разве, что ненадолго. Тогда входите, — ответил женский голос, и дверь калитки в воротах открылась.
Попросив своих телохранителей быть в машине наготове, мы вошли в калитку. Пройдя, засаженный цветами дворик, Килькин открыл ажурную железную входную дверь, и мы вошли в небольшой коридор, из которого попали в довольно большую гостиную комнату. На софе в пеньюаре, выставив на показ ноги, лежала довольно молодая и фигуристая дама. Играла тихо музыка, на столе оплывали свечи, в ведерке томилось шампанское, в одной вазе лежали фрукты, а в другой шоколадные конфеты. Уютная домашняя обстановка когда хозяйка явно не ждет гостей.
— Ах, мон шэр амии, — с прононсом протянула хозяйка квартиры, — я в таких расстроенных чувствах, в таких чувствах…Вы понимаете меня?
— Позвольте, Наталья Павловна, представить Вам моего хорошего и что самое главное, щедрого друга Алексея Владимировича. Он понимает, как непросто жить в наше время одиноким женщинам. Надеюсь, что вы подружитесь. А я убегаю. Дела. — сказал Килькин, поставил пакет с продуктам на стул и вежливо поклонился и вышел из комнаты.
— Алексей Владимирович, какие стихи и каких поэтов в это время суток Вы любите? — начала салонный разговор хозяйка квартиры.
— Мне нравиться Есенин, что-то типа… Я увидал, я подсмотрел здесь сиськи больше чем коровьи…— открыв купленный в ресторане коньяк, и разливая его фужеры, предназначенные для шампанского, процитировал я на память Есенина.
— А вы шутник, мон шэр, и большой шутник…Но коньяк я не пью…
— Спорим на сотку зелени, что пьешь?
— Хам, — взвизгнула адмиральша.
— Хам. Но богатый и щедрый. Так что спорим…? И на штуцер, что ты любишь анальный секс…
— Это так неожиданно, — проворковала адмиральша, еще больше заголяя свои ноги. — Я, пожалуй, выпью глоточек коньяка.
Выпила она весь фужер и неожиданно стала читать стихи:
« У каждого пьянства свой запах особый:
Ликёр пахнет тайных фантазий свободой.
Шампанское пахнет кокетством и флиртом.
Разбитая морда — разбавленным спиртом.
Развратом и страстностью пахнет коньяк.
Взрывным позитивом — абсент натощак.
Вино отдаёт дорогим рестораном.
От вермута пахнет хихиканьем пьяным.
Коктейлями пахнут дебош и кураж.
Закваской хмельною воняет алкаш.
Утратой способности двигаться — водка.
Стремлением по бабам пройтись — виски стопка.
Джин пахнет желаньем нажраться красиво.
Желаньем отлить отличается пиво.
Похмельем тяжёлым с утра — арманьяк…
И только лишь трезвость не пахнет никак».
— Браво мадам. Вот это по-нашему, по-гусарски. Ну… за дам, — произнес тост я, и выпив коньяк со своего фужера с локтя, закусил лимоном и налил по второй.
— «Если бахнул граммов двести, — триста бахнуть, дело чести!» Наливай, морячок, мне сейчас набраться самое то.
— Ты, подруга, не свалишься? Не люблю пьяных баб… Хоть и адмиральш.
Мадам адмиральша лихо, как воду, вкинула в себя фужер коньяка и, закурив тонкую сигарету «More», озорно сказала:
— А много ты, богатенький Буратино, тех пьяных адмиральш видел?
— Ни одной, ты первая, — честно признался я.
— Ну, так и не гони пургу.
И опять ее понесло в стихи:
«Пил он пиво со стараньем,
Пил он водку и вино, —
На лице его бараньем
Было все отражено.
Рыбий жир вина полезней,
Пей без мин трагических,
Он спасет от всех болезней,
Кроме венерических».
— Надеюсь, ты не наградишь меня никакой экзотической болезнью, морячок?
— Я так понимаю, что гусарский насморк тебе не страшен? — не удивился я ее вопросу.
— Трипак, что ли? Нет. Ну, так что будем делать — стихи и дальше читать или ты делом займешься, ради которого сюда пришел. Только учти – я женщина дорогая, не каждому по карману.
— И насколько же дорогая, надеюсь, не такая, как Нефертити?
— Был бы Цезарь, была бы я, как Нефертити, а так час — сто баксов.
— Не дорого ли? Малярша в заводе получает такие деньги за месяц.
— Кто тебе мешать пойти к ней или в швейное училище, ты там за этот стольник половины общаги снимешь, — стала умничать адмиральша.
— Не обижу, Натаха, не переживай, — бросив на стол несколько купюр сказал я. — Ты мне за теорию относительности лучше расскажи, а я пока себе пару бутербродов сделаю, а то с вами интеллигентками и с голоду сдохнешь. Ты будешь?
— Теория относительности говоришь? — задумалась она…— Теория относительности штука серьёзная к ней так с кондачка и не подступишься… Помню, что как-то в нашем ПТУ один умник сочинил, стих… Сейчас вспомню:
«Эйнштейн сказал: "Оставьте, господа!
Всё относительно, а значит полуверно...
И жизнь всех Вас годами неизмерна
И всё, что в Вас - не выразят слова !»
— Извини, морячок, но я когда бухаю — закусываю только шоколадом… Наливай… А хочешь я на столе тебе настоящий френч канкан станцую?
— Голая? — поинтересовался я.
— Можно и голой. Хотя я думаю, что ты мальчик взрослый и женские прелести уже не раз видел. Сейчас, сейчас, потерпи, вот только музычку подберу. Хочешь, поставлю «Собачий вальс» или нет, нашла «Канкан»… Ну-ка расступись народ: интеллигенция гулять изволит, — сказала, включила «Канкан» на магнитофоне и, сбросив пеньюар, полезла на стол.
Как истый джентльмен я поддержал ее под локоток. Тело у адмиральши было пышное, белое и холенное. По всему было видно, что адмирал холил и баловал свою женушку. Да и она сам тщательно следила за своим телом. На её теле не имелось ни одного прыщика и лишнего волоска, только на лобке виднелось какая-то абстракция из аккуратно подбритых волос. Грушевидная грудь с коричневыми крупными сосками, ещё не обвисла. Что сказать - зачетная дама высшего полусвета. Хоть и пьяная. Но это нисколько не мешало ей подбрасывать во время танца свои ноги выше головы, показывая мне зону бикини, со своей бритой пилоткой-сиповкой. Я несколько минут полюбовался ее танцем, потом стащил со стола и, взвалив её на плечо, как мешок с картошкой, бросил на софу. С прирожденной ловкостью она вцепилась в мой ремень и, уже через мгновение, я остался без брюк.
— Я тебя люблю, мон ами, — проворковала адмиральша и, взяв мой вздыбленный член в свой рот, принялась умело, делать минет.
Засовывая свой член ей за гланды, мне почему-то в голову пришли чьи-то стихи…
«Как же блядь – это пиздато,
Бабу в рот ебать, ребята…»
Я уже чувствовал приход кайфа, когда неожиданно во дворе раздался звук похожий на выстрел. Шмара была забыта. Мгновенно я вбил себя в джинсы и доставая из кармана выкидуху, выпрыгнул в раскрытое окно. Иногда и мгновение решает долю человека. Как любил говорить маршал Буденный: «Сначала стреляем, а уже потом разговоры разговариваем». Во дворе было оживленно, мои охранники, уложив на землю трех связанных человек, боролись с четвертым налетчиком, настоящим гигантом. Подскочив к ним, я что есть силы, рубанул громилу налетчика зажатой в кулаке колодочкой ножа по затылку. Он крякнул и потерял сознание.
— Тащите его в дом, — сказал я, вытирая со лба пот. Перенервничал.
Связанного громилу затащили в дом; привели в чувства и приступили к его допросу:
— Ты кто такой? — Задал я ему правильный вопрос.
— Пошел в жопу, — так же правильный ответил он.
— Шэф, это бригадир из банды сапожков Грэмлин. Мы уже, как-то с ними пересекались, — сказал Ефрем мой бригадир.
— Точно, такую колоритную фигуру раз увидев, уже никогда не забудешь… Ну, если, он играет в партизана и не хочет отвечать на вопросы, тогда как говорится: рамцы и в воду концы… И эту сучку не забудьте, — кивнул я на адмиральшу.
— А меня-то за что, я его не знаю!! — завизжала адмиральша.
— Мне не зачем разбираться, виновата ты или нет. Ты оказалась не в то время и не в том месте. Да и Грэмлин тебя все равно потом бы кончил… Предварительно переписав на бригаду твой домик. Я правильно излагаю, Грэмлин?
— Правильно, — неожиданно сказал он, сплевывая на ковер сгустки крови. — Вместе со всеми вами. Кто же знал, что твои пацаны окажутся шустрее моих «торпед».
— И на старуху бывает проруха. — философски заметил я, а потом спросил. — Ты жить хочешь?
— Хочу, конечно, — опять правильно ответил он.
— Жизнь меня надо заслужить.
— Сделаю все, что скажете.
— Это хорошо, и для начала избавься от своих подельников. А мои хлопчики все это задокументируют и сфотографируют.
— Зачем? Я и так согласен на вас работать.
— А с фотографиями будешь еще старательнее служить. Тем более, что тебя уже пишут. Адмиральша, где твоя видеокамера? Давай колись, может, и ты выслужишь свою жизнь.
— На книжной полке стоит, — вытирая сопли, ответила адмиральша, успевшая уже одеться.
— Забирай ее, Натаха, и иди, делай репортаж для истории. Ефрем, ты проконтролируй, сфоткай весь этот процесс, чтобы никто из них потом не спрыгнул с крючка.
— Уже все пишется на диктофон и фотографируется.
— Как управитесь, приведешь их потом назад.
— Все будет сделано, шеф, в лучшем виде, не
