ГВАРДИИ МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ

«дохтур», а вслух объявил: - На  три  дня  освобождение  от  караульной  службы,  физических работ, и нарядов, - наложил на бедро тугую давящую  повязку. - Неплохо было бы холодный компресс на ногу, да где его взять этот холод в начале сентября в херсонской области»? – написал освобождение и отдал его больному.
   Солдат поблагодарил и так же прихрамывая, вышел из кабинета.
    Приближалось время обеда,  и Алексей пошел  проверять  состояние  пи-
щеблока и провести опробование пищи. Шел неохотно – очень уж не хотелось ему повстречать командира.  Подполковника там, слава Богу,  не оказалось, но  вместо старшего лейтенанта, пробу снимал капитан. Представившись, Алексей надел на себя белую курточку, прошел в посудомойку,  там все было в порядке. Подойдя к плите, зачерпнул на кончик ложки жарящуюся подливу, попробовав ее, почувствовав в ней вкус муки, повернулся к повару: - Вы что в подливу добавляете муку? – спросил он повара.
    - Конечно, - ответил тот,  - а что?
    - Я не хочу вас ничему учить, - сказал Алексей, -  приготовлено вкусно, и очень умело, но в полку был семинар, на котором  нас очень строго предупредили  о том, что  муку в  подливу, ни в коем случае добавлять  нельзя.  Мука и этот, комбий  жир,  который  вы добавляете  в подливу, при жарке, вырабатывают вещества способствующие  заболеванию гастритом и образованию язвы желудка. Так что имейте это в виду, и муку в подливу больше не добавляйте,  хоп? – спросил он повара.
  -Хорошо, - охотно согласился тот, - мне, как-то все равно - что скажут, то и сделаю. Только вот, не вкусно будет.
  - А вы подумайте, может, что нибудь другое добавите? Вы же хороший по-
вар, я утром пробовал вашу кашу – она была необыкновенно вкусной, объедение, а не каша.
   Зардевшись от похвалы, повар смущенно заулыбался: - Ладно, земеля, что-нибудь придумаем.
  - А что старшего лейтенанта нет? – кивнул Алексей в сторону помещения для снятия пробы.  
  Повар  испытывающее  посмотрел  на  Алексея и, решив, что  фельдшеру можно довериться, заговорщицки, полушепотом  сказал: - Связисты говорили, что старлей звонил командиру полка  и  просил  принять  его, и тот  разрешил  ему  приехать. Так  что – офицер  рванул  в  Херсон. Что из этого получится я, конечно,  и представить себе не могу, но что-то, чувствует мое сердце,  непременно случится.
   - А что, командир полка такой же,  как наш подполковник?
   - Нет, ты что! Комполка – хороший мужик. Очень внимательный, к солдатам.  Его, все служивые,  батей  зовут.  А ты что, с Перепелкиным одного призыва? – переключился повар на Черкасова.
   Алексей кивнул головой.
   - Да-а, - посочувствовал фельдшерам  повар, - что-то рано вас  призвали. А Перепелкин, скажу я тебе - заносчивый парнишка. Не понравился он нашим солдатикам. Смотрю – ты,  как будто бы,  другой.  Во всяком случае,  по первому впечатлению, а оно меня подводит редко, ой…! – принюхался он, - У меня, что-то горит! – и бросился к плите.
   После  обеда  Алексей  опять  вернулся  в  санчасть. Сортируя  лекарствен-

ные средства,  почувствовал, что дверь открылась; оглянувшись,  увидел дежурного капитана.
    - Доктор, вы,  почему освободили от службы Имамбаева? – строго спросил он Черкасова.
   - Так болен он, товарищ гвардии капитан, - предчувствуя недоброе, отвечал  Алексей.
    - Кто болен?! – возмутился капитан, - Имамбаев болен?! Да вы  посмотрите в окно - он там во всю футбол гоняет, а вы говорите - болен! Отмените освобождение, – строго потребовал он.
    Алексей подошел к окну, посмотрел во двор, где солдаты, улучив свободную минуту,  азартно гоняли мяч; среди играющих,  он увидел и Имамбаева.
    - Товарищ гвардии капитан, прикажите  вызвать его в санчасть, - густо покраснев, попросил фельдшер.
    Капитан подошел к двери и приказал дневальному: - Имамбаева ко мне в санчасть….
    Когда солдат, доложившись по всей форме капитану, прихрамывая, подошел к Алексею, тот сказал ему, что он обнаружил в шкафчике хорошую мазь, очень помогающую при растяжениях, и попросил снять брюки.
Повязки на ноге, конечно, не было и в помине.
    - Повязка где? – спросил фельдшер.
    - Упадался повязка, дохтур, сапсем упадался.
     Доктор, усмехнувшись, обмакнул тампон  во флакончик с пастой Розенталя, и спросил: - Какая, говоришь, нога болит?  
    - Этат ноги сильно болит, - показал солдат на этот раз на  правую ногу.
Алексей, вместо того, чтобы  нанести пасту широкими клетками, (сеткой) щедро и от души смазал ею  все бедро: - Втирай, - сказал он солдату.
    Имамбаев начал старательно растирать  ногу.
    - Постой, - остановил его Алексей, - ты же говорил, что болит левая.
    - Да, да, - «вспомнил» солдат, -  левий ноги болит и правий  ноги тоже болит немножко, - с хитрецой в голосе заявил он.
     - Давай разотрем и левую, - сказал Алексей, нанося пасту и на левое бедро.
Втерев пасту, солдат выпрямился, и тут брови его удивленно полезли вверх.
    - Э-эй, дохтур! Дохтур,  что-то сапсем сильный стал запечет! - проговорил Имамбаев. О- о-о-ой, как сильный печет! – прокричал он и рванул вон из кабинета.
    - Что это  с ним? – спросил капитан.
    - Поучим немного сачка, - хмуро буркнул возмущенный обманом солдата Алексей.
    Через пару минут солдат  вернулся: - Дохтур! Очень силный запечет! Помоги, я  больше  никогда  не  буду обмануть  на тибе! – прокричал  он и опять

рванул  в умывальник.  
   Солдат в спущенных брюках, неподпоясаной  гимнастерке, несущийся по коридору в умывальник и обратно, выглядел очень  уморительно. Эта картина
заставило капитана согнуться от смеха. Смеялись и солдаты, находившиеся в казарме, глядя на галопирующего по казарме Имамбаева.
     - Дохтур! Ой, силный запечет! Очень сильный запечет! – вопил солдат.
     Алексей, подозвал его к себе, смыл пасту спиртом и положил на бедро широкую салфетку, смоченную холодной водой: «Справку -  сюда», - потребовал он от солдата.  
     Имамбаев полез в карман и отдал справку. Смазав его, покрасневшие от пасты, бедра вазелином, Алексей повернулся к капитану: «Товарищ гвардии капитан, рядовой Имамбаев к несению службы готов, – доложил он.
    - Марш отдыхать! – приказал  капитан Имамбаеву, -  Влепить бы  тебе пяток,  другой нарядов, да ты уже достаточно наказан.
    Солдат надел брюки, откозырял капитану и вышел из санчасти.
    - Да-а, - хохотнул капитан, - наказали вы его как следует.
    - Не жестоко ли? – расстроено спросил Алексей, явно пожалевший о содеянном.
    - В самый  раз.  Не расстраивайтесь –  этот  солдат - сачок  первой  гильдии, сколько  раз он  дурил  вашего коллегу и  не  счесть! Вы же не сделали  ему ничего страшного.  Ну, покраснела кожа,  как от загара, так – пройдет же. Поверьте, ничего страшного не случилось. И  успокойтесь - теперь он уже, точно не подойдет к вам за освобождением на пушечный выстрел,  да и другие поостерегутся.
    Капитан  вышел, а  Алексея обуяла  раздвоенность  чувств:  «Да, - размышлял он, - с одной стороны  Имамбаев  обманул  меня и чуть не испортил всю мою репутацию, (которой он дорожил, как всякий уважающий себя медик)  – это раз.  Подставлял  во  внеочередной наряд,  вместо  себя  кого-то  другого  –  это уже - два.  А с другой - не слишком  ли  жестоко я проучил  его…?  Успокойся, скорее всего  – не слишком, потому что это не по-товари-щески  вместо себя заставлять что-то делать  другого, а самому тем временем нагло и бессовестно развлекаться. Успокоиться посоветовал и  капитан. Он же сказал, что Имамбаев первостатейный сачок. Тебе этого мало!?  И все же надо было действовать,  как-то, по-другому. Но  как…?  И  Имамбаев тоже хорош,  как  здрасьте!  Получил освобождение  и пошел  играть в  футбол!  Кто же так делает?! Ну не Фрося с мыльного завода?  Нет, не Фрося, а Керим, так, кажется, его зовут. Да ладно, хватит  тебе заниматься самобичеванием - в конце концов, я ему ничего страшного не сделал – легкое покраснение и все. Я же во время смыл пасту, – убеждал  себя Алексей. - И все же - ему ведь было больно…».
   Терзаемый  сомнениями,  он  прошел в казарму с целью найти Керима и

извиниться  перед ним.
    Подходя к кубрику, где должен был быть Имамбаев с заступающей в кара-
ул сменой, Черкасов  услышал приглушенный  смех  отдыхающих солдат:  - …и  что  дальше? – прозвучал чей-то вопрос.
    - Чито дальше?- послышался голос Имамбаева. – А дальше я думать сам себе понемножку: «И-ех, какой умный и хытрый Керим, дохтура он обманил и в футбол играть хадил».
    - Ну, ты пенек! Кто ж так делает? Дали освобождение, так иди, отдыхай – сам себя подсунул под пресс! – смеясь, сказал кто-то  из солдат. -  Я  бы, так, с большим удовольствием повалялся бы пару – тройку дней.
    - Твоя  пиравду скажит, даже  не  пенек, а целый  дров!  Нет, не  один дров,  а целый три охапка дровы.
     Ребята прыснули от смеха. Громче всех слышен был смех самого Керима: - А какой красивий он меня наказал! Я уже хочется, чтоб  был сдохнить от такой сильный горячо!  Все, болше  сачковить с этот дохтур, ни, ни, ни, - сказал он со смехом и вдруг запел: - Туррум бала, туррум бала! - Кто там идет? - Керим бала! – Зачем хромает? -  Горячо!  Хотеться я играть с мячом, но дохтур хитры попадал - меня горячий  наказал!  Туррум бала, туррум бала – идет в наряд Керим бала! - закончил он и заразительно засмеялся.
   Ребята дружно захохотали и,  тут же раздался голос дежурного офицера: - Отдыхающей  смене  прекратить смех, и спать! - ребята затихли, а Алексей, никем не замеченный, давясь от смеха, покинул жилой отсек казармы. От сердца отлегло – Керим на него не обижается и даже чувствует себя виноватым, это явственно слышалось в его голосе, скрываемом бравадой. Может даже хорошо, что так получилось? Наверное, хорошо  - заработал себе авторитет как грамотный  медик;  ребята не будут без уважительной причины досаждать просьбами об освобождении от нарядов.
    В сентябре по дивизиону прошел слух, что в полк прибыли новобранцы.
Старики задрали нос, выше некуда.  Некоторые из них даже написали на картонных  табличках: «Не кантовать, при пожаре выносить первым!» - и повесили их на спинках кроватей,  впрочем,  утром  дежурный офицер сорвал таблички и, погрозив «старикам» кулаком, произнес: «Парни, на днях прибудет молодое пополнение  –  будьте осторожны! Чтоб было все  без «присяги» и других не положенных уставом, фокусов!  Очень чревато! Как задержат дембель до тридцать первого декабря…, тогда попляшете».
   Алексей, грустный и, как сказал бы его давний приятель болгарин Ванчо: «Посмотри на “Я”, какой миня потушенный»,  шел с позиции, где присутствовал на заправке изделия топливом. «Потушенность» его объяснялась все тем же отсутствием писем от Галины. Он всем нутром чувствовал, что в  их отношениях произошло, что-то не поддающееся пока объяснению, но уже пробежавшее  между ними легким,  «зябким» холодным ветерком. Еще тогда,

при встрече на вокзале  в Ширяево, ему почувствовалась какая-то отчужден-
ность, отдаляющая их друг от друга. Хоть и харахорился, и убеждал он себя, что у них будет все хорошо, но сомнения, все чаще и чаще грызли ему душу.
    Письма, вначале бывшие длинными и частыми, становились все короче и короче, а получение их, на данный момент, резко сократилась до одного раза в полтора-два месяца. И это, безусловно, не укрепляло его в итак  поколебавшейся вере в любимую.
   «Неужели все?! Неужели разлюбила?! – задавался он старым, как мир вопросом.  А