Ура-а!
- Вы что, совсем охренели?! – побелев в лице, прокричал капитан. – Мол-чать, вашу мать! Всех пересажают! И меня вместе с вами…!
- Да нет, товарищ капитан, - произнес Степан, добавляя громкости звука приемнику, - послушайте сами: «…. ЦК КПСС, - опять вырвался из транзистора голос диктора, - освободил товарища Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС и….».
- Ну, ты смотри что делается! - сразу подобрел голос капитана, - Степан, дай-ка мне транзистор послушать. Парни, все это здорово и прекрасно! И мне, будь я трижды проклят, тоже радостно на душе, я радуюсь и ликую вместе с вами, но…! Надо спать, парни! Службу, ведь, никто не отменял и безопасность страны тоже - порадовались и будет. Все, парни! Я надеюсь, вы меня поняли, спокойной ночи!
Офицер, взяв транзистор, вышел из жилого отсека казармы, выключил свет, а ребята еще долго не могли уснуть от услышанного сообщения по транзистору.
Кто-то говорил, о том, что родители в письмах жалуются: «…. едим,- мол, - вместо хлеба, какую-то отвратительную чернуху с кукурузой, что масла, мяса с огнем не найти, в магазинах - хоть шаром покати! Куда все
подевалось? Что до него всего было в достатке – черную икру! продавцы накладывали в пакет совком, которым отвешивают соль и сахар; каждую весну было снижение цен на промышленные и продовольственные товары и список товаров, подлежащий снижению, был довольно длинным…». В общем, уснули парни, где-то к утру, в полном сумбуре чувств и настроения.
На следующий день, Алексей задержался в своем кабинете; он только что пришел из квартиры офицера, у которого заболел ребенок – и не мог определиться с диагнозом. То ли корь, то ли аллергия на что-то….? В любом случае придется привозить детского врача из сельского врачебного участка, - подумал он.
И утром пошел просить у командира газик, чтобы привезти из села Чернянка детского врача, для осмотра больного ребенка. Оказалось, что на газике
повезли детей в городскую школу и потому разрешили взять машину для
транспортировки и заправки ракет (ТЗМку).
Врач оказалась красивой молодой женщиной двадцати пяти, двадцати шести лет. Осмотрев ребенка, она выписала медикаменты, назначила процедуры, и Алексей, чтобы не показаться невежливым, опять сел в машину с врачом, чтобы составить ей компанию по пути в расположение сельского врачебного участка. По дороге, Галина Валерьевна, так звали врача, спросила, что и где он оканчивал, и о планах на будущее…
- …вам надо обязательно поступать в мединститут, говорила она - есть в вашем облике и поведении, что-то такое, что сразу выдает в вас настоящего медицинского работника, - говорила врач. - Вы внимательны к больному, для фельдшера очень грамотно определились с диагнозом и вообще, раз начали с фельдшера – надо расти дальше.
- Какое там расти?! Куда расти?! – воскликнул Черкасов, - Мне сейчас уже двадцать два года! – возбужденно начал объяснять Алексей, - Так еще ТРИ! Целых ТРИ года служить! И закончу я тянуть эту лямку в двадцать шесть лет! За это время я все, абсолютно все, забуду! Забуду химию, физику, забуду все, что надо сдавать на вступительных экзаменах! И подготовительных курсов тут, в ваших херсонских степях, - возмущался фельдшер, - как ни странно, почему-то, не наблюдается, или, может, у меня плохо со зрением? - вопросительно посмотрел на врача Алексей. – Нет, - возразил он себе, - со зрением у меня все в порядке. А с институтом совсем наоборот. Служил бы я в Херсоне…, - тяжело вздыхает Черкасов, - там, у солдат есть возможность ходить на вечерние подготовительные курсы…. Впрочем, на этом трудности не кончаются; ведь учиться в мединституте еще целых шесть лет! – прыгнул он мыслью в другую сторону, - пока окончу институт, вообще, стану старым, дряхлым и немощным дедушкой, хотя…, - вдруг пришло ему в голову, - можно учиться и подрабатывать на скорой помощи.
- Вот именно, - подтвердила, детский врач, хохотнув над фразой: «вообще, стану старым, дряхлым и немощным дедушкой».
- Вы знаете, - задумчиво начала говорить врач, поглядывая в сторону Алексея, - если речь идет о подготовке к экзаменам, то я бы могла помочь
вам в этом.
- Ну да?! – изумился Алексей.
- Да, - подтвердила врач, - вечерами здесь делать нечего, за исключением ночных дежурств и вызовов, а я окончила школу с золотой медалью и до сих пор, еще достаточно хорошо помню: и физику, и русский, и химию. Так что, если хотите - милости прошу на занятия - вам польза и мне развлечение – сделала она, улыбнувшись Алексею, широкий жест рукой.
- Спасибо, - вежливо ответил Черкасов, - непременно воспользуюсь вашей любезностью….
- Ну, вот мы и приехали, - перебила его врач.
Алексей, спрыгнув со ступеньки машины, протянул ей руки, и она, спрыгнув, невольно попала в его объятия.
На Черкасова обрушился целый поток всевозможных запахов из женского арсенала средств, которые срочно, наповал и бесповоротно убивают особей мужского пола.
«Черт, у меня кружится голова, - отметил он, удерживая близко к себе восхитительно гибкое и стройное тело докторши. Она, между тем, не торопилась, как показалось ему выбираться из его объятий.
- Большое вам спасибо, за помощь, - прохрипел Алексей, прерывая затянувшееся молчание, - если бы не вы – не знаю, что и делал бы, - сказал он, отпуская молодую женщину.
- Ничего, - досадливо и как-то тоскливо сказала врач, - обращайтесь, если что, - повернувшись к дому, пошла она по тротуару, - да, - вдруг вспомнила она, - привезите меня к ребенку через пару дней….
На обратном пути водитель загадочно улыбаясь, спросил: - Ну и как тебе докторша?
- Ничего, Вань. Красивая и, к тому же, умная женщина, - ответил Алексей, - есть в ней, что-то такое притягательное и располагающее к себе, а что?
- Да ничего, ты не заметил, как она на тебя смотрела? – хохотнул водитель. - Как кот на мясу.
- Да ну тебя, - отмахнулся фельдшер, - нормально смотрела, - отвечал он, хотя и ему показалось, что врач, и вправду, поглядывала на него не совсем равнодушно.
- Не скажи, - говорил водитель, - с Перепелкиным она разговаривала очень сухо. Займись дамой. В увольнение - недалеко и будешь, как сыр в масле кататься; и накормит, и напоит, ну, и без прочих интересных вещей, наверное, не обойдется. Она же тут, как рассказывал Перепелкин, совер-
шенно одна, ни родных, ни близких. И мужчины у нее тоже нет. Точно - нет. Сколько раз ни приезжали за ней ночью, все время дверь открывает она, так что, не хлопай ушами, - засмеялся он.
- А что ж ты сам не займешься докторшей, – удивленно подняв брови, спросил Алексей, - если она тебе так сильно нравится?
- Нет, Леха, «всяк сверчок, - как говорится в известной пословице, - знай свой шесток»! Я, брат, не ее поля ягода, - с сожалением произнес Иван, - я шоферюга – она врач, чувствуешь разницу? А ты, Леха, совсем другое дело, - объяснял водитель, внимательно глядя на дорогу. - Ты тоже доктор, у вас сразу нашлась общая тема для разговора. Да и чувствовала она себя с тобой совершенно свободно. Вот, возьми своего предшественника Перепелкина, тоже медик, и сам собой, очень даже справный парень, и что? Попытался клеиться к ней, а ничего не получилось, потому что он тоже не ее круга, хотя, казалось бы, и из интеллигентов. Так что, Леха вперед, у тебя все будет, как ты говоришь «хоккей».
- Да не могу я, у меня девушка осталась на гражданке, - неожиданно для себя разоткровенничался Алексей.
- Девушка?! – изумился Иван. - И что?! Ты думаешь, она будет ждать тебя три года?! – усмехнулся водитель. - Успокойся, парень, на этот счет! Все мы тут так думаем до поры, до времени. Как же, мы ведь не такие, как все! Мы самые умные, мы самые красивые! Бросят кого угодно, только не меня, думает каждый из нас, - будто подслушав недавние мысли Алексея об этом, говорил старослужащий солдат, – помяни, парень, мое слово – полгода! Год - самое большое! И все…! Все! Потом выходят замуж, или находят нового хахаля. Да вот хотя бы и моя Дульсинея…! – усмехнулся водитель, - Вообще-то – Дуся, - объяснял старослужащий, - но я звал ее Дульсинеей. Кино показывали про какую-то Дульсинею и дон Тихота, - пояснил он, - да и ей так было приятней, интересней и, как она объясняла, благородней, чтоли. А уж, какая страстная и красивая любовь была у нас с ней! Любовь Рамеры и Джульетры, вообще в подметки не годилась нашей пламенной любви и небывалой страсти! Я думал, что она у нас будет длиться вечно! Но, уже через три месяца, после моего ухода в армию, моя Дуся завела себе нового хахаля!– возмущенно помахал он кистью руки в воздухе, - Через три месяца! моя Дусенька, моя Дульсинеечка уже кувыркалась в постели с другим. Причем, с моим лучшим другом! Как тебе такие мульки…?
- «Хороший» у тебя был друг, - уныло произнес Алексей.
- А причем тут мой друг? Помнишь, как у Шолохова: «Сучка не схочет – кобель не вскочит»! А что, думаешь - я был лучше? Тот же самый случай! Все; и они, и мы - одним миром мазаны! Природа, она, брат, и есть природа! Очень жестокая, скажу я тебе, штука эта природа!
Алексей, тяжело вздохнув, согласно закивал головой: - Мне моя девушка,
тоже почти перестала писать. Может, и в самом деле, это уже случилось? Что-то там с ней, задницей чувствую, не в порядке…
- Вот, вот, - подтвердил Иван, - это первый признак того, что начало конца стало быстро приближаться! Так что, парень, пора тебе пропеть: «Чау, чау, бамбина….», - довольно мрачно, но хорошим баритоном пропел он слова из итальянской песни. Было видно, что он чрезвычайно расстроился, вспом-нив что-то очень важное и очень больное….
На следующий день из Херсона привезли молодое пополнение, в количестве одиннадцати человек. Среди новобранцев были в основном «западенцы» (ребята с западной Украины), один молдаванин, латыш и пару человек из России.
Ночью его разбудил помощник дежурного: «Леха, там, по-моему, с твоим земляком, что-то не в порядке».
Алексей, сел на кровати: - Что с ним? - спросил он сержанта, отчаянно зевая спросонья.
- А черт его знает. Больно, говорит. Живот, как ножом режет, говорит. Доктора позови, - говорит, - озабочено ответил помощник дежурного.
Алексей натянул брюки, влез в сапоги: «Может, придуривается землячок – служить не хочет»? – подумал он.
Подойдя к кровати больного, облокотился на ее край: «Ну, что, земляк, где болит?», - спросил он парня.
- Аича, здесь болеть, - поправился солдат, показывая на середину живота.
-Ты что, на русском совсем не копенгаген? – спросил Алексей.
- Пожалуста? Что, вы сказать? – не понял солдат.
- Подними майку, - сказал фельдшер, - на русском, говорю, что не рубишь?
- Что не рубишь? Дрова не рубишь? Дрова не говорил никто, чтоб рубить надо, - опять не понял солдат.
Помощник дежурного, стоявший, рядом, прыснул от смеха.
- На русском говоришь? – слегка улыбнувшись, спросил Алексей, проводя пальпацию живота. - Так болит? – спросил он, глядя в лицо больного, мягко
нажав с правой стороны, в области расположения аппендикса.
- Так - не болной, - ответил новобранец, - совсем немножка знать с русского язык.
- А так? – резко отдернул он руку.
- А так – немножко лучше балной.
- А здесь? – спросил
