показывая свою готовность слушать и выполнять его распоряжения.
Жизнь на Дворище тоже преображалась в лучшую сторону. Помимо домов и конюшен на Дворище росли и другие постройки. В войсковой кузне ковали лошадей и чинили кольчуги, в шорной мастерской по арсовому образцу шились кожаные доспехи для катафрактов, на берегу реки чинили разбитые ладьи арсов, шилась зимняя одежда и шапки, из закупленного льна и шерсти ткалось полотно и сукно, молодые гриди с липовскими сверстниками не только обучались боевым навыкам и вместе ходили на охоту, но и устраивали любовные игрища с песнями и плясками с молодками Липова.
Свое любовное игрище, но уже без плясок и песен возникло и у воеводы. Всегда ласковая и сдержанная Зорька, в чьей верности Дарник был уверен не меньше, чем в преданности Селезня или Быстряна, вдруг высказала желание уйти от него.
– А куда? – Он был порядком озадачен.
– Один парень хочет взять меня в жены, – осторожно призналась наложница. – Он знает, что я беременна, и все равно хочет.
Непривычные мысли медленно ворочались в голове Дарника. Особого возмущения не было, только бесконечное тупое недоумение: какого лешего ей это надо? Сразу вспомнился Клыч из Каменки, тот тоже почему-то выбрал тихую семейную жизнь в лесу, а не блистательную воинскую судьбу. Если уж молодой парень так сделал, то какой спрос с молодой женщины? И как же она ему доверяет, если решается о таком просить? С одной стороны, любой человек, способный круто изменить свою жизнь внушал ему невольное уважение, но, с другой, как быть с таким понятием как честь воеводы.
– Хорошо, я подумаю, – пообещал он Зорьке.
К Быстряну за советом Дарник не пошел – Вета до сих пор жила с ним, как пример того, что подобное уже было однажды решено. Фемел, как чужестранец тоже отпадал. Не называя имен и выдавая это за свое желание избавиться от одной из наложниц, он рассказал о сложившемся положении старосте Карнашу. Тот воспринял его со всей серьезностью и высказал опасение, что если не сейчас, то потом он, Дарник, непременно начнет притеснять неприятную ему супружескую пару. Насчет этого Рыбья Кровь как раз был совершенно спокоен. Его больше интересовало, как отнесутся к ситуации липовцы.
– Они-то все поймут и только плечами пожмут, а вот ты повесишь себе хомут на всю жизнь, – заверил Карнаш.
– Это почему же?
– Ты же не позволишь, чтобы твоя бывшая наложница потом бедствовала или терпела другую какую нужду.
– Очень даже позволю. Мне-то какое будет дело? – не согласился воевода.
– Не позволишь, я же вижу. Не тот ты человек, чтобы позволить.
Дарник порядком удивился – он-то привык считать, что относится к людям с полным безразличием, а оказывается, со стороны его видят совсем другим.
Суженым Зорьки являлся один из десятских Жураня. В качестве выкупа за невесту он предложил Дарнику двух коров (в них Дворище нуждалось больше чем в лошадях) и двадцать дирхемов. Воевода с усмешкой принял выкуп. Выходило, что уже третий раз (включая перегудскую вдову) менял он своих подружек на дорогие вещи. Радовало лишь, что еще большую неловкость ощущали жених и невеста. На свадьбе неожиданно выявилась еще одна польза от этого события – оказалось, что гриди и липовцы рассматривают его, как ритуал породнения пришлых короякцев с жителями городища.
Выдворение из воеводского дома Зорьки, однако, не принесло ожидаемого умиротворения, Черна с Шушей принялись ругаться еще сильней, еще звонче.
– Может, вас обеих тоже замуж выдать? – мрачно шутил юный муж.
И дошутился: вернувшись как-то с Короякской Заставы, дома Шушу не застал. Взяв себе в товарки одну из безмужних остерских пленниц, она отправилась с ней жить на Арсову Заставу. Когда он примчался туда за ней, Шуша с уже заметно выступающим животом встретила его с полной невозмутимостью:
– Вот нашла себе подходящее пристанище. Погоди, приедешь через неделю, у меня все тут будет сверкать и блестеть.
Про Черну не говорила, словно ее и на свете не было. Зато спокойно упоминула о сотском Головане.
– Да, он уже был здесь. Мы с ним даже поговорили через засеку. Не волнуйся, пока я здесь, у Липова с Арсом будет мир.
– Это почему же? – не поверил он. – Как раз наоборот. Легко и тебя схватить могут, и меня подкараулить.
– Арсы не нападают на тех, кто их не боится, ведь волк волка не должен обижать. С тобой они будут жить в мире, если только ты сам их в угол загонять не будешь. Через Зорьку ты породнился с Липовым, а со мной здесь, на Заставе, породнишься с Арсом.
Дарник насчет этого думал иначе, но спорить не стал. Присутствие за легкой перегородкой молодых сторожей Заставы ничуть не смущало Шушу, так же как стирка и готовка для них еды – редкие свидания с воеводой служили ей надежной охраной от их мужских посягательств. И скоро уже никого не удивляло, что, какая бы смена сторожей на Заставе ни находилась, подлинной ее хозяйкой и командиршей являлась именно Шуша.
Отныне в воеводском доме на Войсковом Дворище воцарились лад и покой. Черна, удалив соперниц, торжествовала, горделиво выдавая себя за главную жену, и не замечала, что тем самым оставляет в Дарнике неприятный осадок поражения.
4
К концу зимы на Дворище уже было шесть полновесных ватаг. Шестую, состоящую из глинцев и пришлых юных лесовиков Рыбья Кровь целиком взял под свое крыло. Он еще отлично помнил опекунство брата Сбыха и свои похождения с каменецким Клычем, поэтому понимал не только тайные желания учеников, но даже чувствовал тот особый ритм, в котором они способны обучаться лучше всего. Каждый день на ристалище Дворища обязательно готовил им какое-нибудь новое, необычное упражнение: то по натянутой веревке перебраться с одного столба на другой, то с помощью шеста перепрыгнуть двухсаженную яму, то протащить на спине по кругу «раненого» напарника. Потом и вовсе принялся сообща с ними придумывать новый вид войска: пращников, –этакое особое звено из трех человек, впереди идет парень с большим щитом, следом пращник с двухаршинной палкой с пращей, которой он со всей дури запускает три фунтовых камня на сто шагов, а за ним подносчик с ручной волокушей с двумя пудами камней. И трудно было сказать, кому эти занятия доставляли большее удовольствие: подросткам или воеводе – победителю десятка битв. Занимавшиеся рядом со своими вожаками гриди, и те часто завистливо оглядывались на азартные вопли подростков.
По этому поводу у Дарника с Фемелом даже произошел большой спор.
– Ты, кажется, собираешься сделать из бездомных мальчишек свою гвардию, – заметил ромей как-то во время игры в затрикий. – Только ничего не получится.
– Это почему же?
– Гвардия из рабов – самые ненадежные войска. Они будут тебе служить верно до первых неудач. А потом выберут другого главного, и ты ничего не сможешь сделать. Ты думаешь, почему в Романии войскам не дают сильно зазнаваться? Потому что в старом Риме они были на первом месте и почти каждый год меняли римского императора.
Дарник не возражал, желая выслушать все до конца.
– Да и ваши княжеские гриди – пустое место. Тоже могут свободно переходить от одного князя к другому. Надежными бывают только воины, привязанные к земле.
– Которые больше хозяйством занимаются? – съязвил воевода.
– Которые кормятся со своей земли, – уточнил Фемел. – А потом насмерть ее защищают.
– Или с готовностью примут того, кто у них эту землю не станет отбирать.
– Да без собственной земли ты сам для них ненадежен. Сел на коня и ускакал служить другому князю. Я еще удивляюсь, как в Липове тебе доверяют.
Упрек был не в бровь, а в глаз. Дарник едва сдержался от резких слов. Через несколько дней они снова вернулись к этому разговору.
– Чтобы кормиться со своей земли, каждому воину надо иметь на ней хотя бы пятерых холопов, – привел свой довод воевода. – А сколько холопов надо, чтобы прокормиться десятскому или сотскому? Я как-то считал, и у меня получилось, чтобы оплатить за год жалованье ста гридям надо десять тысяч дирхемов.
– Ты сам и ответил, – спокойно пожал плечами ромей. – Посади гридей на землю, и тебе хватит на них две тысячи дирхемов. Заведи свое воеводское хозяйство на сто смердов и тысячу дирхемов возьмешь с собственной земли, да тысяч пять с торговых пошлин. Глины у тебя уже есть, нужно лишь еще одно такое селище.
– Выходит, тогда и за добычей не придется в поход идти? – Дарника самого удивило такое предположение.
– Романия за добычей никуда не ходит, и при этом самая богатая из всех стран, – добил его своим выводом Фемел и принялся рассказывать о фемной системе Романии.
Юный воевода угрюмо молчал. Кажется, и правильное строение войска придумал, и должный распорядок, и лучшее вооружение, а оказывается, главное – подвести основу, нижний, самый прочный венец под уже сложенный сруб.
Разумеется, ни о какой разговоре с полусотскими: а не хотите ли вы свое собственное селище, куда мы нагоним семейных пленников он даже и думать не стал. Потолковал лишь с Быстряном насчет собственных войсковых пашен и пастбищ. Тот выслушал внимательно:
– Давай сперва посмотрим, как ты со своей Воеводины первый урожай получишь?
– С какой Воеводины? – не понял он.
– Так гриди твои Глины называют.
Ну что ж, посмотрим так посмотрим – Дарник особо спорить не стал. Тут неизвестно чем зима закончится, а уж селища, смерды и нивы когда-нибудь апосля.
Между тем, богачество добытое в двух ограблениях арсов и казавшееся таким большим, постепенно стало каким-то непонятным образом улетучиваться. В выигрыше оказались одни липовцы, но хулить их за это язык не поворачивался – все уплачено было за продукты и выполненную работу. Пора было и в самом деле прокладывать торговый путь на восток. И как только обустройство Глин более-менее было налажено, две ватаги по очереди принялись прокладывать, вернее восстанавливать старую дорогу на Остер. Делали просто: рубили прямые просеки и накатывали санный путь. Весной оставалось только выкорчевывать пни, засыпать песком ямы, и дорога будет готова. Хорошо хоть светлые дубово-березовые леса были здесь не такие дремучие, как в Бежети.
Фемел много рассказывал о том, какие у них в Романии ухоженные дороги, с постоялыми дворами через каждых несколько миль. Такую же дорогу мечтал построить себе и Дарник. Когда ему говорили, что все овраги не засыпешь и все взгорки не сроешь, он только отмахивался. Переправы через реки его тоже не смущали – где не найдем брода, наведем паромную переправу и построим для охраны сторожевые вежи, отвечал воевода.
Сам же он тоже раз за разом со своей полуватагой предпринимал глубокие рейды на восток. Обнаружить удалось лишь селище лесовиков, живущих в дерновых землянках и говорящих на непонятном наречии, да два отдельных словенских дворища, где жили не менее одичавшие огородники, кормившиеся одной капустой и репой. Однажды, уже в начале марта-просыхи, воспользовавшись удлинившимся безморозным днем, Дарник с гридями забрался особенно далеко. На санях расстояние имело совсем другое измерение, чем верхом или на подводе. Думая, что прошли верст сорок, они преодолели все шестьдесят, и достигли реки Илочи, как и Липа тоже текущей на юг. Здесь они увидели санные колеи и по ним вышли к большому городищу Толоке. Там их сперва
