она подняла бунт в автозаке!».
Меня облепили, стали обнимать, дёргать, будто бы хотели растащить на сувениры, а я улыбалась и плакала, не знаю, почему. Я вспомнила эту девушку, когда охранник пялился на нас, я, сделав своё дело, встала перед ним, загородив остальных, не решавшихся снять штаны и принять это унижение. Меня нельзя так унизить, я достаточно унизилась в больнице, что можно во мне увидеть, подсмотреть, чего не видели другие? Я смеялась ему в лицо, и он отвернулся, хочется верить, что ему стало стыдно.
Мы гуляли до вечера, они накормили меня, заболтали, наперебой читали мою книгу, всем понравилось, некоторые раньше читали её. Мою знакомую зовут Юля, остальных я не запомнила, в основном меня донимала Юля. Она училась на втором курсе биофака, оказалось, что у нас много общих интересов, научных интересов. Она обещала мне экскурсию на факультет.
Глава 26. Два года и свобода
Сознательно не притрагивалась к дневнику два года, убрала его подальше, в глубины папок моего секретного хранилища. И забыла, куда, с трудом отыскала, аж похолодело всё внутри. Долго готовилась записать краткий отчёт о двух годах, прожитых в суетливом движении, ерзанье на месте, когда кажется, что начинаешь отодвигаться назад, возвращаться к начальной точке, бессмысленных переживаний, бестолковых разговоров, затаённых обид и злости, бессилия от необходимости подчиняться, следовать их правилам, вымученным требованиям, призванным защитить меня, всё для моего блага, будущего и прочая ложь.
Жизнь неинтересная, без событий, которые вызывают эмоции, полная безжизненность. Школу окончила, хочется крикнуть «Ура!», а нет желания. Но нет, радость внутри теплится, тлеет малым огоньком в непроглядной степи обыденности, замечаю его, когда смотрю в окно поверх истрёпанного суетой города. Окончила и хорошо, больше не надо видеть эти постные ласково-лицемерные лица, слушать нотации, выполнять дрянные правила, ходить на гнилые собеседования с психологом, с коучем, есть там и такой тип.
О коуче стоит рассказать отдельно. Последний раз я с ним виделась месяц назад или две недели назад, не помню, всё смешалось, потеряло границы, сливаясь в одну грязную бочку. Мне не кажется, что нас нарочно сажают в эту бочку и держат до тех пор, пока мы не потеряем рассудок, не станем податливыми, размокшими, как кусок гнилого дерева, брошенного в канаву. Из такого дерева ничего толкового не сделаешь, но зато оно не будет сопротивляться. Не хочу быть куском размокшего дерева, но поддерживать вид соглашательства и покорности приходилось, постоянно, переступая через себя, до боли следя за лицом. После этих собеседований и тренингов у меня очень болело лицо, и до самого дома маска лицемерного покорства не слезала, Мне было противно смотреть на себя в зеркало, поэтому, уходя из дома на эти тренинги, я занавешивала пледом зеркало в прихожей.
Коуч, что за слово такое, недоделанное? Это был высокий мужчина без возраста, на вид тридцать, может сорок лет, а на деле могло быть и пятьдесят. Было видно, что он следит за собой, сидит на диетах, сушится в спортзале – это читалось в его глазах, ищущих одобрении среди девочек и мальчиков, мы все должны были его хотеть. Тут моя лицемерная маска давала сбой, и он отчётливо видел мое пренебрежение и брезгливость к его дефиле у доски. Каждую неделю он приходил в новой одежде, меняя лук, следуя всплескам модных течений. Я долгое время удивлялась, откуда у него столько одежды, не понимала, зачем мужчине столько шмоток, пока девчонки не рассказали, что мальчишки из параллели застукали его в прокате одежды. Мне до сих пор непонятно, зачем надо так выпендриваться?
В классе нас было сорок человек, занятия с коучем длились больше двух часов, чрезмерно утомительное действо. Нам показывали разные презентации, строили диаграммы, пирамиды, расписывая на два часа простейшие понятия, которые могли бы уместиться в одной пословице, например, «без труда не вынешь и рыбку из пруда» или «вода камень точит», и прочая мишура. Именно мишура под звон звукового клипарта из сети, тупых замызганных роликов про жирафа или обезьяну и т.п. Некоторым нравилось, парни и девчонки откликались на игры, искренне радуясь, что ответили на вопрос, подтвердили, что не дебилы. Всё сводилось к тому, что мы должны сами выбрать свою дорогу, но мы не сможем этого сделать правильно без важных и нужных советов старших, старейшин, как прозвал этих мудрых старцев парень, сидевший со мной за одной партой. Мы с ним особо не общались, слишком громкие были презентации, потом общие игры, деление на команды, проекты, проекты и ещё раз проекты!
Вот уж затёртое слово, потерявшее всякий смысл, проект, и что это значит теперь? Этим словом называют любую работу, даже самую ничтожную. Главное, чтобы был проект, чтобы были установлены сроки, этапы выполнения. Скучно и пусто, наверное, потому и скучно. Все проекты я выполнила, не на отлично, но сдала, делав их тяп-ляп, чтобы отвязались. Интересно то, что в нашем профилировании, изучении наших навыков, склонностей, этот коуч, как и школьный психолог, не смотрели мой общий образовательный профиль, где были мои успехи в биохимическом кружке при университете, где я была записана на физико-математические и биологические кружки при музеях. Там меня уже знали, пускай и заочно, но знали, готовили к учёбе в университете. Я там уже была, Юля провела для меня экскурсию, и мне всё понравилось, хотя в конце я расплакалась в сквере перед главным корпусом от обиды, что придётся ждать целых два года. В школе же никто не знал меня и не хотел знать. Можно было бы плюнуть на них, но от мнения этих безразличных людей зависела моя итоговая характеристика, они могли поставить крест на любом, и это как с госреестрами, без разницы какими – если ты увидел, что тебя внесли неверно, то можешь хоть головой биться об стену, но эта ошибка никогда не уйдёт из системы, которая не должна ничего забывать или терять. Так бывало с документами, которые неверно вносил оператор, путая даты, а иногда и сам смысл. Дамир много рассказывал про это, объясняя мне, недотёпе, почему надо быть осторожнее с этими гадами, стоит им подыгрывать.
И я подыгрывала, неумело, получила средний балл, ни то ни сё, можно повернуть в ту сторону, в какую захочется. И это не заслуга моих стараний, моего лицемерия. Всё оказалось проще и отвратительнее. Мой профиль изначально советовал мне подумать о простой работе, верх амбициозности был оператор баз данных, младший оператор, а так кассир, продавец или делопроизводитель. К физическому труду я не годна, и очень хорошо. Ещё не хватало, чтобы мне предлагали работу на воздухе в бригаде. Нет, у меня нет высокомерия, просто это не моё, я сбегу оттуда. Мой сосед по парте как-то мне шепнул, что этот наш коуч любит приглашать к себе на дачу девчонок и мальчишек, ему всё равно с кем трахаться. И вот настал тот день, когда он меня позвал после семинара и предложил поехать в выходные к нему, закрепить материал. С нами должны были поехать ещё три девчонки, мне бояться нечего, так он внушал. Я отказалась, и он начал мне мстить.
Каждый семинар после этого он вызывал меня, ставил в двусмысленную ситуацию. Когда моя тупость была неоднозначна, смеялся громче всех надо мной. Скоро он один смеялся, а все видели, как он сознательно топит меня. После очередного позора, он оставил меня на допзанятие, как неуспевающую. В классе никого не было, проектор был уже выключен. Я сидела за партой, бесцельно поправляя волосы, они у меня доросли уже до плеч, отдельный предмет моей гордости. Так вот, этот молодящийся обезьян закрыл класс на замок и подсел ко мне и стал жарко шептать в ухо, что он сделает всё, чтобы у меня была лучшая характеристика, не высший балл, но выше среднего.
Честно признаюсь, я застыла, оторопела, так, вроде, это называется. Он всё шептал, уже касаясь губами моего правого уха, а рука уже лежала на ноге и лезла в промежность. Я тогда сильно пожалела, что пришла в платье, а не в джинсах, как хотела сначала. Он сунул руку мне в промежность, стал мять трусы, я покраснела, стало очень жарко, а от его пальцев мерзко и больно. Не знаю, что на меня нашло, как я до этого догадалась, но я перехватила инициативу, и схватила его за ремень, сжав его член через джинсы. Он тогда довольно засмеялся и расстегнул ремень, молнию, выпуская на волю своего истукана. Не знаю, какой он был, я не смотрела, у меня горело лицо, волосы на голове встали дыбом. Он решил, что я готова ему отсосать, отодвинулся от парты, закрыв глаза, гладя меня по ноге, а я думала о том, что как здорово быть в колготках, а ещё не хотела надевать, в классе всегда было очень жарко. Я поводила рукой по его члену, чтобы он расслабился. Сжала его левой рукой, или правой? Не могу вспомнить, как сидела, как пытаюсь, так начинает тошнить! А потом со всего размаху, не глядя, точно, до сих пор удивляюсь, как попала, вонзила ручку прямо в его головку, в мочевыводящий канал где-то на половину длины ручки. Как же он орал, упал на пол, обхватил себя руками, прижал колени к животу, истерично орал от боли. У меня в кулаке была ручка с логотипом школы, она была в крови. Я с омерзением выкинула её и больше никогда не притрагивалась к ним, используя свои. Пока он орал, я встала, поправила колготки и трусы, перешагнула через него и ушла. Больше он ни разу не приставал ко мне, даже к доске не вызывал, а когда в классе оставалась я одна, поспешно выходил, боялся.
Я после этого случая утвердилась в мысли, что стану врачом. Мне ничего не стоило сделать другому больно, ничего не шевельнулось внутри, пусто и всё равно. Общественное мнение, мнение большинства, взращенное на базисе непоколебимости образа врача как миссии, чудотворца, будет спорить, врач же лечит, исцеляет. Нет, исцеляет вера в то, чего нет и быть не может, а лечат лекарства. Врач их назначает, порой неверно, часто неверно, не чувствуя пациента, его боли, следуя по инструкции, процедуре, схеме – называйте, как угодно, но делает он это, не задумываясь о боли другого, иначе не сможет дальше работать.
Через год после моего избиения коуча я окончила школу. Все документы на руках, друзей нет, школьных друзей тем более, даже знакомых. Меня знают, здороваются, а я никого не помню. Вот и вся прошедшая жизнь: аттестат в синей папке, цифровой профиль, шарик, буклет с мордой президента на развороте, они все в урне, их выкидывают в первую очередь, ручки, я их выкинула, ленточка с номером школы, отдам маме, пусть сделает из неё что-нибудь. И всё, ничего позади и ничто впереди. Я долго стояла спиной к главному корпусу, не до конца веря в то, что всё сдала, пересдала, закрыла, окончила. И что дальше? Передо мной улица, много машин, люди с тревожными лицами, а на небе яркое тёплое солнце – вот оно радо мне, а я ему. Не хочу ни домой, ни в кино, ни в кафе, ни… никуда не хочу. Иду куда-то, куда глаза глядят, прихожу в парк, на любимую аллею, ведущую к пруду. Сажусь на траву у пруда, раздеться бы и окунуться. А почему бы нет? Кто-то гуляет с собакой, кто-то качает коляску. Раздеваюсь, нет купальника и ладно, бельё белое, чистое, издали сойдёт за купальник. Бросаюсь в прохладную, пахнущую ряской воду. Здесь нельзя купаться, но мне всё равно, глотну я этих паразитов или нет –
