спрашивали, я знала, читала об этом. А ещё у меня был высший бал, лишний повод для гордости.
Прошло ещё несколько ребят из нашего потока, с других специальностей, даже со старших курсов. Все бубнили о том, что хотят попасть на стажировку в Германию, планировалось летом на два месяца за счёт немецкого института и университета, но будет ещё один конкурс. Меня это особо не волновало, я ходила туда за другим, слушала и смотрела, как там лечат, какие новые технологии используют, на каком оборудовании работают. И чем больше слушала, тем больше у меня возникало вопросов. Когда все уходили на кофе-брейк, я оставалась в зале и мучила лектора, сначала сбиваясь, стесняясь своего английского. Меня быстро отучили волноваться по поводу произношения, читал лекции высокий пожилой мужчина, с приятной сединой. Он брал меня под локоть и в первый же день рассказал, как он, будучи студентом, пытался что-то объяснить английскому учёному, приехавшему к ним на лекцию. Он делал это так смешно, коверкая английский, что я через три семинара перестала стесняться и заговорила свободно, не сразу заметив, что речь становилась всё лучше и лучше. Мне особо помогали мои записи, всегда перед разговором я выписывала термины, и, когда терялась, тыкала пальцем в блокнот, и мой вопрос понимали с полуслова.
За спиной я слышала, что подлизываюсь, хочу подмазать, получить заветное место в группе. Некоторые девушки и парни, следуя моему примеру, стали оставаться, отнимая моё время, задавая вопросы, на которые ответы были в самой лекции. Это меня так злит, и лектора тоже, я видела, как он вежливо отвечает, улыбается, а в уголках глаз блестит злой огонёк.
Семинары и лекции проходили по субботам и воскресеньям, после них я бежала в хоспис. На одной из лекций лектор поймал меня в дверях, заметив, как из моей сумки торчит выстиранная спецодежда, мой голубой костюм, стиранный перестиранный до белых пятен, я его специально не меняла, в нём было спокойнее, вот такая дурь, примета. Он выпытал у меня, куда я спешу, удивился, даже обрадовался, позвал других лекторов, которые вели семинары по лабораторным исследованиям, и захвалил меня. Никогда я ещё так не краснела от смущения и удовольствия!
Да, совсем забыла, наши лекции и семинары читали в нашем корпусе, выделили спецаудиторию. А особенно мне нравилось, что учёные из Германии привезли с собой макеты, не плоские слайды в презентациях, образцы биотканей и новое лабораторное оборудование, чтобы можно было простые опыты делать прямо здесь, подготовить препараты, загрузить их в наши анализаторы и получить результат к концу лекции. Я была в первых рядах к лабораторному столу. Я делала столько ошибок, что сама стала отличным стендом, на мне показывали и объясняли, как не надо делать, какие ошибки делают все и всегда, а я косячила дальше, и надо мной смеялись студенты, даже прозвища придумали какие-то, я не запомнила. Сначала насмешки были беззлобные, но скоро и лекторы почувствовали, что надо мной смеются зло, с удовольствием. Тогда они стали особо выдающихся вызывать к себе, заставляли их делать то же, что и я. И они косячили, ещё хуже, одна студентка чуть не угробила микроскоп, перепутав всё, с силой вбив стёкла с препаратом не туда. Лабораторные занятия с нами вела полная весёлая женщина, я всё удивлялась, как это такие толстые могут делать столь тонкую работу. Она гладила меня по руке и с улыбкой говорила, что я делаю успехи, и не надо обращать внимания на насмешки. Она не понимала по-русски, но на межязыковом уровне, на животном языке понимала, что эти бандерлоги кидаются в меня собственными экскрементами. Обидно, но не настолько, чтобы меня это задевало, к четвёртому курсу я так и не нашла друзей, о которых так много пишут, поют в песнях, рассказывают на кухнях, о самом счастливом времени в жизни, об учёбе в институте, университете, военном училище и так далее. Всё это шло мимо меня, настоящие друзья у меня были в хосписе, я хорошо относилась ко многим преподавателям, но никого не впускала в свою жизнь, отгораживалась, и находила понимание. У меня есть цель, и я буду к ней идти. Сдуру я сболтнула об этом иностранцам, испугалась, что будут смеяться, а они обрадовались, поддержали, не находя мою идею бредовой.
Идея простая, в ней нет ничего особенного:¬ я хочу изучить себя, понять, почему я выжила, и в этом отыщется среди глубокого ила ключик к истинному знанию. Эту метафору мне подсказал Дитрих Крамер, главный лектор, он был доктором наук, если переводить на наши регалии. Он рассказал мне о разных учёных, в основном из далёких времён, которые всё изучали на себе, искали в себе, испытывали на себе. И я поняла, что не страдаю параноидальной идеей, сразу же сообщила ему об этом. Он рассмеялся и добавил, что настоящий учёный должен быть немного параноиком, сумасшедшим. А я параноик, дело не в том, что я верю в свою идею, но не могу выразит её, ткнуть пальцем, показать – вот она! Я знаю, что это есть, и я найду, обязательно найду, пусть на это уйдёт вся моя жизнь! Это обещание я не раз давала себе и даю ещё раз, чтобы не сдаться, а сил не хватает, мне часто кажется, что я скоро выдохнусь, сломаюсь, заболею и тогда всё пропало, опять пропущенное время, а там и забуду, предам, оправдаю себя. Так не должно быть, но так может быть, и каждый день я заставляю себя, через усталость, через боль, внушаю себе эти мантры, довожу до отточенности стального лезвия бритвы мой аутотренинг. И я знаю, что это насилие, над собой, жестокое и беспомощное, достаточно слабого желания всё бросить, чтобы капрал с палкой заплакал и убежал.
Сдала сессию, досрочно, в этот раз очень легко. Стажировку перенесли на первые недели сентября, чтобы дать студентам возможность отдохнуть летом, а общий курс успеют наверстать, так решили в ректорате. Я прошла, также легко, как и сдала сессию Нас поздравлял проректор, вручив сертификат в главном зале, я даже купила по этому поводу новое платье, подбирали вместе с мамой, накрасилась, туфли, колготки (было очень жарко, но этого требовал этикет. Я сопротивлялась, но мама заставила), серьги, сложная причёска. Чувствовала себя нарядной куклой в магазине, самой высокой и стройной. Меня рассматривали, пялились, не скажу, что это было неприятно, я торжествовала.
В качестве подарка нас, прошедших отбор, пригласили на три дня в подмосковный дом отдыха, на озеро. Я сначала не хотела, но мама уговорила, поеду, понаблюдаю за другими, как отдыхают нормальные люди. Лучше бы я этого не делала, а витала бы в облаках, как писала до этого, гордилась своей целью, работой в хосписе, чем я там ещё гордилась? Так забавно перечитывать себя, какой восторженной я была, поразительная наивность! А что смеяться над собой? Нельзя терять эту наивность, с ужасом думаю, в какую мерзкую бабу я превращусь, если стану всё продумывать, анализировать, оценивать, бррррр, ужас просто!
Я согласилась и поехала, нам заказали целый автобус на 40 человек, а победителей было всего 10. С нами поехали другие студенты, чем-то там выдающиеся, которые были на хорошем счету у ректората. С нашего факультета было меньшинство, в основном с журналистики, юридического и финансового вперемешку, по мне они все одинаковые, хоть и сидят в разных корпусах. Во время дороги я уткнулась в электронную книгу, ни с кем не разговаривала, но со мной постоянно пытался кто-нибудь поболтать, сесть рядом. Парни наглели, многие уже выпили, и мне приходилось всё чаще сталкивать их ладони с коленки, которую они хватали после первой минуты разговора. Опять соревнование, я слышала, как они делают ставки, а, может, они и хотели, чтобы я услышала. Бесхвостых павианов отогнала одна девушка, она была с магистратуры юридического факультета. Почему-то её послушались и отстали от меня. Она спросила, что я читаю, увидела, что это медицинский отчёт на английском об испытании нового препарата от рака, и загрустила, со мной не очень интересно. Но почему-то она долго не перебиралась обратно к друзьям, пившим шампанское, меня это стало напрягать, особенно её внешность, слишком сильно напоминавшая мальчика. У неё короткие чёрные волосы, узкие джинсы, обтягивающие, как колготки, очень худая, в футболке без лифчика, соски торчали через ткань. Она что-то болтала, рассказывала, устала от моего молчания, поцеловала меня в щёку и ушла к своим, а я сидела и думала, что это было. Щека горела, внутри росло неприятное чувство тревоги. Мне захотелось выйти на ближайшей станции, забрать свой рюкзак и поехать обратно в Москву. Я запомнила это чувство, инстинктивно, на будущее, ещё не зная, как всё обернётся.
Мы приехали на базу, нам выделили большой дом. Я поселилась с однокурсницей Наташей Симоновой, хорошая девушка, не очень красивая, полненькая, небольшого роста, смешливая, любит навязываться компаниям, безотказная, ребята рассказывали, что она даст любому. Ох, чего только парни не болтают, хуже баб. Я иногда затыкала им рот, настолько противно было слушать, а если парень не прекращал сплетничать, делала подсечку и валила на пол, под общий хохот. Самбо я забросила, редко хожу, могу вообще не ходить, но иногда хочется повалять кого-нибудь на ковре или поваляться самой. Что-то есть в этом, когда соперник хватает тебя, бросает, и ты на долю секунды зависаешь в невесомости, проваливаешься в другое пространство, и БАХ! – лежишь на ковре, ещё не до конца осознавая, что произошло. Но и парням со мной тяжело, я упорная, крепкая, они называют меня стальной арматурой.
В первый день ничего не происходило. Разместились, пообедали в столовой, кормили неплохо, я умяла четыре котлеты под удивлённые восклицания, только Наташа хихикала, она-то знает мои аппетиты. В целом она неплохая девчонка, умная и как оказалось, честная. Она не станет крыть меня на суде, но об этом позже. Поели, погуляли вдоль озера. Я гуляла одна, заткнув уши очередной книгой, потом мне надоело слушать, и я шла просто так, впитывая в себя звуки озера, крики чаек, жужжание насекомых, запах цветов. Вернулась к ужину, вся в траве и пыльце, захотелось поваляться на траве, и я это сделала, испачкав футболку и шорты. Мой вид вызвал фурор, многие девушки приоделись к ужину, одна я была в чём попало.
– Классно выглядишь, на лугу скакала? – спросила меня та девушка, похожая на парня. Сейчас она была в вызывающе обтягивающем платье, которое больше уродовало её, слишком худая, грудь почти не видно одни торчащие соски. И чего она так перевозбудилась?
¬– Нет, просто гуляла, – ответила я и села за стол, набрав себе всего по два.
Я ела, не слушая, как они хохочут, как шутят, что если я лопну, то здесь есть кому меня зашить. Девушки пили шампанское, а парни виски. Эта девушка подсела ко мне, выхватила вилку и съела кусок запеканки, который я намеревалась проглотить.
– А давай знакомиться, я Маша, а ты Есения. Я знаю, о тебе ещё писали в нашей газете. А я там почти главный редактор, пишу про новости права, – она съела мою запеканку и отдала вилку.
– Тебя не кормят? – спросила я, недовольно посмотрев ей в глаза. Я встала, взяла новую тарелку и вилку.
¬– А, стерильность, нет, профилактика кишечных заболеваний, верно? – улыбнулась она, один парень подошёл к нам и подлил ей шампанского в бокал. – Шампанское будешь?
¬– Я не пью, – резко
