несколько дней я поняла, как мне надо. Это как почистить зубы, хорошая привычка и заряд бодрости на весь день, но сегодня я перестаралась. Хорошо, что мама была в душе и не слышала. А если бы она вошла, то увидела бы меня без чувств на кровати, голую в дикой позе, не то спящую, не то бодрствующую. Теперь мне понятно, почему мои сверстники так хотят жить одни.
Это нервное – у меня определённо нервное расстройство, я очень нервничаю, до сих пор, когда комиссия уже прошла.
Три часа, три часа выброшенных из жизни впустую. Лучше бы я поехала в хоспис работать, успеваю лишь на полсмены. Вагон метро приятно покачивается, не хочется это вспоминать, то, что мне выговаривали, в чём обвиняли. Вспомнили мой привод, боже, как давно это было, сама всё забыла, а они откопали. Откуда-то вытащили грязные характеристики из школы, точно коуч с психологом постарались, задним числом оформили. Ну и ладно, я еду к своим детям, моим любимым детям, я ни разу не приезжала в хоспис такой красивой и нарядной. В шкафчике меня ждали роба и сменное бельё, но я решила и впредь приезжать на работу красивой, для себя, для моих коллег и друзей, для моих детей, они же всё видят и чувствуют, всегда расстраиваясь, когда я прощаюсь с ними, машу рукой, стоя в дверном проёме, одетая, борющаяся с собой, уходить никогда не хочется. И дети умнее меня, даже самые маленькие, приказывают идти домой и отдохнуть. Уже в метро я понимаю, что еду и плачу, беззвучно, не кривя лицо, просто плачу и никого не вижу. Видят ли меня? Да, видят, пару раз даже хотели помочь, а один парень разжал мои пальцы на поручне, усадил и вложил в руку стакан с горячим кофе, а его девушка или знакомая, отдала пирожное и, угадав мои желания, высыпала в кофе все пакетики с сахаром, которые нашла. Я не запомнила их лиц, не помню и где это было, какая станция, помню запах кофе, вкус горячего обжигающего напитка и приторность пирожного – то, что было нужно мне прямо сейчас. После этого случая я после хосписа заходила в кофейню и брала терапевтический набор из крепкого кофе и кексов с пирожными, мне необходим этот наркотик, алкоголь не поможет. От него только хуже, я пробовала.
Меня отчислили, без права поступления повторно в этот университет, но, а в другие-то можно? Можно-можно, декан мне так и шепнул на ушко после комиссии, он единственный за меня заступался, а остальные… а кто были эти остальные? Я этих людей не знаю, видела их много раз в университете, но кто это был так и не поняла. В сумке лежит протокол решения, там все указаны, а мне противно брать в руки этот документ, мне они все противны. Гады!
Вернувшись домой после хосписа, долго сидела на кухне не раздеваясь, перечитывала свои записи. Так интересно, я пишу всегда, когда мне плохо, когда сильно нервничаю, очень хочется писать. Или нет, написать и стереть из памяти, вот, что мне действительно хочется.
У дома видела плакаты, опять выборы президента. Пробежалась по мордам, никого не знаю, кроме этого, бессмертного. Вру, остальных тоже помню, есть пара новых морд, но тоже противные. И почему люди такие противные? Нет, взрослые, дети гораздо лучше, а взрослых не исправишь, говно не исправишь. Надо сходить, я уже знаю, как проголосую!
P.S. Какая же у меня мама, как она меня понимает, с полуслова. Я бы никогда не решилась, не позволила себе такого. Так бы и мучилась, ходила перекрученной пружиной. А ведь я без пяти минут врач и не понимаю таких элементарных вещей, хотя готова любому объяснить и доказать, как это важно для организма
Врачи плюют на себя, на своё здоровье. Я стала это понимать, чувствовать. Если ты на своём месте, а не пришёл ради карьеры, то со временем поймёшь, насколько твои проблемы ничтожны по сравнению с болью твоих пациентов. И это огромная ошибка, которая будет стоить тебе жизни, моей жизни. Надо следить за собой.
Глава 31. Пламя внутри тебя и меня!
Выборы шли целую неделю, странно, что не в марте, как в прошлый раз. Я пришла в последний день, в воскресенье, маскарадный костюм оставила дома, надела чёрную маску с белыми буквами FO. Приятно было видеть, что я не одна такая пришла. Мы переглядывались, мне парни показывали пальцы вверх, и никто не шёл знакомиться, я бы тоже не пошла. Поймав в отражении стенда свой взгляд, я криво усмехнулась, ну и рожа у меня. Красивая, и даже очень, особенно глаза, но и сквозь маску проглядывала моя глумливая улыбка, а глаза колкие, жёсткие, не мои. Себя я вижу ранимой, нежной, доброй, а вот что видят другие, ну и пускай.
Я долго стояла у стендов, выбирали не только самого главного, но и бессмысленных людей на местах. Никого не знала, никто не понравился, фотографии профессиональные, грим, фактура, как положено, а лица пустые, глаза бесцветные. Через полчаса стояния у стенда я перестала видеть их лица, остался один рот и отшлифованная тарелка с ушами. Разглядывая больше себя в отражении интерактивных стендов, каждый мог выбрать кандидата и открыть вкладку с дополнительной информацией, пыталась состроить доброю физиономию, смягчить взгляд. Получилось, но стало хуже, я смотрела на кандидатов с неприкрытой насмешкой, граничащей с презрением и брезгливостью. А хорошая из меня получилась бы актриса, наверное. Но кого я обманываю, актриса из меня бы точно не получилась, я так и не научилась врать. Мама считает, что это очень ценно, а вот Дамир прав, мне это не поможет в жизни, точно не поможет.
Пока я стояла, наверное, целый час, подходили и другие люди к стендам, фыркали, плевались и уходили к столам за бюллетенями. Когда же они выбросят эти бумажные портянки? Пора уже так, по-простому, приложил телефон к валидатору, выбрал кандидата из списка, ткнул пальцем, а уж система сама посчитает, как в неё заложили изначально. Я заметила, что никто из подходивших к стендам ни разу не открывал дополнительную информацию о кандидатах. Не думаю, что они все знали этих людей. Самый главный, который шёл на бессмертный срок, был не первый и даже не второй, а седьмой, посередине, сразу выделяясь на стенде, как раз на уровне глаз, не надо ни вверх смотреть, ни наклоняться. И правильно, какой ещё вам выбор-то нужен?
В списках меня не нашли, а я ждала, что опять проголосовала. В этот раз меня просто вычеркнули из избирателей, а за нашей квартирой значился какой-то Прохоров М. Ю. Женщины за столом пожимали плечами, они списки не составляют. Если мне надо, то могу написать заявление в полицию, чтобы начали разбирательство. Я согласилась и ещё час потратила на составление заявления, главе избирательной комиссии не нравилось, как я пишу. А я писала как есть, что во второй раз прихожу на выборы, а меня лишают права волеизъявиться, проголосовать. Эта женщина настаивала, чтобы я не писала про прошлый раз, это к делу не относится, я спорила, дошло до криков, на меня кричали. И где я могла видеть эту бешеную сову? В школе, я же в своей школе, но кто эта сова, что-то знакомое, но вспомнить не могу, а она меня вспомнила, стала бешено вращать глазищами, и тогда я вспомнила эту фрау, так бесившую меня: «Гаус, здесь не вы решаете! Вы должны знать своё место!». Всё вспомнила, каждый случай, когда мне эта сова высказывала, но никак не могла вспомнить, кто она, а спрашивать не хотела. К чему? Через час я о ней забуду лет на пять-шесть, навсегда.
Мне выдали три портянки, одну самую главную, она была на более плотной бумаге, украшена, остальные проще, просто списки, две-три строчки о кандидате. Я зашла в кабинку, не вглядывалась, следят за мной или нет, и двумя резкими линиями через весь лист изъявила свою волю. Досталось всем листам, один даже немного порвался от нажима.
Довольная собой, немного счастливая, я, с видом победителя, так мне хочется думать, подошла к центральной урне. Первый лист с муниципалами автомат заглотнул весело, быстро. Второй с довыбором депутатов в думу сначала выплюнул, но с третьей попытки скушал, помигав мне зелёной лампочкой, и я подмигнула ему в ответ. Этот автомат был сейчас единственной живой душой здесь. Когда я вставила третий лист, главный, меня схватила за руку эта сова и стала орать. Но она ошиблась, это была уже не та хлипкая девочка шесть лет назад. Я сжала ей запястье свободной рукой, освободила свою руку и вывернула ей руку так, как учили меня на самбо. Как она орала, а когда я её отпустила, она села на пол, схватившись руками за урну.
Третий бюллетень автомат скушал с удовольствием, радостно пропищав. Пока ко мне шёл полицейский, я думала о том, как это все бюллетени должны считаться в одной урне.
Ко мне подошёл хмурый дядька, и я спросила его об этом. Сова снизу орала, что меня надо арестовать, на что я спокойно, не повышая голоса, сказала, что давайте посмотрим камеры и увидим, как она схватила меня за руку, пыталась её сломать, а я просто защищалась, желая выполнить свой гражданский долг. Моя речь вызвала дикий хохот, смеялись все, включая хмурого полицейского, шепнувшего мне, чтобы я валила. И я ушла, а на душе так похорошело, и пусть на улице бил по головам ливень, день был прекрасный.
Дома я рассказала обо всём маме, она испугалась, стала звонить Дамиру. Он не удивился, пожал плечами и засмеялся, чем немало разозлил маму. Мы долго болтали с ним по зуму, а мама ворчала, что я так получу реальный срок, изменят решение и по делу о побоях. Я отшучивалась, что не боюсь, а когда легла спать поняла, как это глупо и по-детски. Если меня упекут на месяц, а может и на полгода, тогда прощай учёба, а как мои дети будут без меня в хосписе? Стала укорять, гнобить себя за эту глупость, не могла заснуть. Пришла мама, села на кровать и долго молчала.
– Знаешь, Есения, я не знаю, что было бы правильнее. Нет, не перебивай, не надо. Я так не смогла, выбрала кого-то, лишь бы не за этого деда. А ты сделала правильно, честно. Но это опасно в наше время, тебе этого не забудут, – мама вздохнула и добавила шепотом, – Я тобой горжусь.
– А я тобой. Завтра пойдём на митинг, – ухмыльнулась я.
– Думаешь, опять нарисуют цифру?
– Ещё какую – 146%!
Вот и Новый год. Пишу без восторга, не понимаю этого праздника. А когда я перестала верить в чудеса? А я в них верила? Наверное, да, верила. Кажется, хочется так думать, что ждала Деда Мороза, ждала подарков, ёлку, игрушки, снег! Ищу, ковыряю внутри себя, а там пустота. И вокруг меня пустота, сплошная беспроглядная пустота.
Как всё вспомнить? Осень пролетела внезапно, тягостно, порой казалось, что дни никогда не закончатся, а потом раз! И зима, последняя неделя декабря, и я вернулась домой. В этом нет никакой загадки, после моего посещения участка, моего хулиганства, жизнь повернулась другим боком. Я узнала много нового, никогда не хотела этого знать, но теперь знаю, и изменяя этого не выдернешь, не выжжешь.
Не хотела об этом писать, но села за ноут, и пальцы онемели от желания записать и забыть. Смешно, не получится уже, так не работает. Я могу ещё долго рассуждать ни о чём, перейду к делу.
В понедельник, после выборов, я работала в хосписе. С утра поставила всем капельницы, сделала уколы и засела за компьютером, в сотый раз подавать запрос на обезболивающие препараты. Я это делаю каждую неделю, с настойчивостью болонки, бьющейся головой об зеркало, и каждый раз мне отказывают. Я подготовила документы, обновила даты, добавила обоснований, примеры, выписки из карт наших детей
