суду пришлось признать показания свидетеля, тем более что данные лога замка подтверждали, что Маша вошла в номер, используя ключ Наташи, мой ключ на выход не срабатывал. Это подтвердили и камеры, на которых было видно, что в номер заходят две девушки – Маша и та, что дёргала меня за трусы во время игры. Дамиру удалось доказать, что я никого не звала, не приглашала, как раз подоспела экспертиза показаний врача скорой помощи, подтвердившая, что я не до конца могла осознавать свои действия, кровь всё доказала, беспристрастно. Хвала всем богам, что они взяли два образца, как знали, что дело закончится судом. Диагноз был обширен, и у любого не вызывал бы вопросов: солнечный удар, мигрень, нервное потрясение от вторжения в меня, удар головой об изголовье. У меня даже шрам остался, а когда приехала скорая голова была вся в крови, и, как вишенка на торте, приступ судорог, вызванный совокупностью перечисленных факторов и имеющимся хроническим заболеванием.
Вердикт суда, решение, суждение, засуждение, загноение, заговление, одерьмение, облевание, обосрание, как его ещё назвать? Не знаю, но это не суд, уж точно не справедливый суд. Меня обвинили и осудили за нанесение побоев, дали условный срок и 100000,00 рублей штрафа, как раз точно по предоставленным чекам за операцию и зубы. Хуже то, что меня могут отчислить, вот этого я очень боюсь.
Первой приятной новостью после последнего заседания, когда я вышла в статусе уголовника и уголовницы, не могу понять, как верно себя назвать, стало сообщение от научного института в Германии. Они сожалели, что мои проблемы не дали мне возможности поехать к ним на короткую стажировку. Откуда-то они узнали материалы дела, и в их письме я точно видела, что они на моей стороне. Письмо настоящее, на толстой матовой бумаге, написанное ручкой, а в конце подписи пожелания от каждого нашего лектора. Особенно мне запомнилась Марта Хаген, наш преподаватель по лабораторному оборудованию, заявившая, что они получили материалы дела, неважно, как, но она и все они возмущены этим произволом, этой подлостью. Я боялась прочитать, что лесбиянки тоже люди или что-то подобное, но этого не было, ни в одной строчке, ни между строк. К письму мне передали флешку-ключ, теперь я могла подключиться к их базе знаний, бесплатно, бессрочно. Дамир и мама, вернувшиеся из суда, получив отказ в апелляции, застали меня плачущей на кухне. Я ничего не могла объяснить и протягивала им письмо и флешку, смеялась и плакала от радости, забыв про все обиды и подлость. Это мои последние строки об этом судилище, пусть эта дрянь останется здесь, в этой главе, а меня ждёт любимый хоспис, мои друзья, мои дети, которые умирают, всегда умирают,¬ я хочу быть с ними, не хочу думать, анализировать, я ничего не сделала, никому! Дамир называет меня жертвой и тут же оговаривается, что всем плевать на это. Всем плевать!
Но неправда, мне не плевать! И маме, и Дамиру! Он до сих пор удивляется, как быстро двигалось это дело, как ловко суд назначал заседания, управившись со всем за лето, а мы еле-еле успели сделать независимую экспертизу крови, иначе… нечего скрывать, без неё я бы уже сидела в СИЗО в ожидании этапирования в колонию куда-нибудь в Мордор.
Меня до сих пор колотит нервная дрожь, когда я это вспоминаю. Почему они вытащили мою личность на всеобщее обозрение, голую, беззащитную, влезли в мою постель, назначили лесбиянкой, ревнивой садисткой. Почему потерпевшая стала вдруг истовой прихожанкой, истинно верующей, помогающей больным детям, а мою работу в хосписе никто во внимание не принимал, не смотря на положительные характеристики? Почему вдруг стали защищать права той, потерпевшей, не обращая внимания на её сексуальную ориентацию? В суде договорились до того, что это я её соблазнила!
Почему я об этом постоянно думаю? Почему? Зачем мне всё это?! Иногда мне кажется, что я стала гомофобкой, меня мутит, когда я вижу лавпарады или что-то подобное, где радостные клоуны, разодетые и раздетые, демонстрируют своё ничтожество. Нет, я не гомофобка, совсем нет. Я даже не отрицаю, что могу влюбиться в девушку, если могу вообще влюбиться,¬ я не знаю, могу ли я, совсем не знаю себя, не понимаю себя! Наверное, не было бы у меня тогда солнечного удара, всё вышло бы иначе… бессмысленно гадать, а я раскладываю и раскладываю варианты, думаю, анализирую, извожу себя. А на самом деле, какая кому разница, кто и как спит, с кем спит? Не дело это общественности, каждый имеет право любить кого угодно, но должно действовать простое правило: никто не имеет права лезть в твою личную жизнь, но и ты не имеешь права лезть к другим со своей личной жизнью. И эти парады, вопли сексуальных меньшинств о нарушении их прав, о том, что они такие же, как и мы, остальные. А вот не такие же, никто не такой же – мы все разные, все до единого, непохожие друг на друга, и в этом наша сила и достоинство. Надо сохранять своё достоинство, никто не ущемляет ничьих прав больше, чем государство давит общество в целом. Я нашла в одной статье про судилище над одним геем, ветераном Вьетнама, как его загнобили за то, что он гей, и там было замечательное правило, которое следует вбивать в голову всем: we don’t ask? You don’t say!
Достоинство в молчании, и это касается всех. Мне также омерзительны те, кто нарочито и пугающе уродливо выпячивает традиционные ценности, ставшие от этого каким-то жутким жупелом, пародией, убогой и омерзительной. Раньше мне казалось, что наше общество, человечество перешагнуло новый этап в развитии, стало лучше, человечнее. Это я так думала в школе, я вспомнила об этом, когда в очередной раз пережёвывала эту злосчастную поездку и суд. Я ошиблась, всё как раз наоборот – мы, люди, человеки, гомосапиенсы, бесхвостые обезьяны научились летать в космос, иметь в кармане гаджет, через который можно увидеть весь мир! Но мы разучились уважать друг друга, я не имею ввиду бесконечное количество деклараций, законов, воззваний о защите прав меньшинств и так далее – мы разучились уважать друг друга, откатились назад, к животному миру, когда самец или самка, желая доминировать, демонстрирует всё, заставляет всех смотреть, заставляет уважать. Мы стоим на шатком мостике, как приговорённый на пиратском судне, в спину тычат саблей, а внизу плавают акулы. Для спасения надо сделать один шаг, малый, осторожный шаг – всем понять и принять то, что ваша личная жизнь должна быть только вашей, нечего вовлекать других в неё – это и будет уважением к другим, и так должен делать каждый, всегда, навсегда! Тогда никто и не захочет лезть в постель к другому, ворошить его нутро и выставлять напоказ. Есть порно, есть фильмы, книги, сериалы, спектакли, и этого вполне достаточно, чтобы удовлетворить голод человека к публичным казням, подсматриванию за влюблёнными, в чужую постель.
И я понимаю, что это наивно, но разве не наивность идеалистов движет человечество подальше от животного?
Глава 30. Всё заново?
Решилась и постригла чёлку, как давно хотела. Вспомнила Алёну, медсестру нашего спортивного кружка, и сделала также, как у неё. Эта чёлка была моей навязчивой идеей, часто о ней думала, боялась. Получилось здорово, мне очень идёт, мама сказала, что я стала выглядеть на свой возраст, а мне скоро 23 года. Стала похожа на Алёну, или мне так кажется, интересно, как у неё дела? Но нет, не буду и пытаться искать, слишком долго объяснять кто я, что со мной стало, где я была, брррр! Не хочу! Я заметила за собой, что боюсь старых знакомых, когда мне напишет кто-нибудь ВКонтакте, сразу баню, не разбираясь, кто это был. Не хочу ничего и никому рассказывать, а вспоминать мне нечего, ничего особо и не помню, а если верить дневнику, то и помнить особо нечего.
В начале сентября будет комиссия, меня хотят отчислить. Стараюсь не думать об этом, переключиться на работу в хосписе, теперь могу ходить туда каждый день, слушаю лекции на английском, приходится много выписывать, проверять себя, верно ли поняла. Лето ускользает, осталась одна неделя, и я думаю, как всё быстро произошло, несколькими скачками, и я снова в самом начале. Казалось, недавно была в этом проклятом доме отдыха, опозорилась, избила честную девушку, ха-ха! Не понимаю, что им всем от меня надо, неужели у меня на лице написано, что я хочу с ними переспать? А я не хочу. Не раз проверяла себя, заставляла вспомнить, как эта Маша делала мне куни, приятно, но не более, ещё раз я бы не хотела. Стала по ночам сниться Полина, я бегала от неё, а она за мной с огромным чёрным фаллосом. Она меня догоняла, я падала на постель жалкая и беспомощная, не могла ей сопротивляться. Полина раздвигала мне ноги и втыкала чёрный фаллос в меня, и я просыпалась с криком, чувствуя неприятное жжение во влагалище. Трусы все мокрые, и меня трясёт, как от жара.
Я рассказала маме об этих кошмарах, она выслушала, даже бровью не повела. Я ждала, что она назовёт меня извращенкой, обругает, а мама потащила меня в ТРЦ шмотиться. Я упиралась, не хотела, у меня были планы, почитать, перевести статью, для себя, но меня просто выволокли за дверь.
Сначала мы выбирали платья, долго, мне всё не нравилось. Хотелось длинное с длинными рукавами, без декольте, под горло, а таких почти не было. В основном короткие, сильно выше колена. Такое я и купила, мама уговорила. Потом она потащила меня в отдел нижнего белья, я не сильно разбираюсь в марках, никогда ничего такого не покупала.
Я осталась в примерочной, без джинсов и футболки, их забрала мама, повесив на вешалку новое платье. Она приносила комплекты белья, и я мерила. Сначала стеснялась, когда мама видела меня голой, но скоро надоело одеваться-раздеваться, и я стояла в примерочной в чём мать родила, разглядывая потолок, есть ли там скрытые камеры.
Я выбрала зелёный комплект, малахитовый, он мне сразу понравился. Смотрела на себя в зеркало и не могла наглядеться, как он мне нравился, как я себе нравилась. И трусы уже не слишком закрытые, похожи больше на две полоски, но и не стринги, и бюстгальтер красивый, настроение поднималось, захотелось похулиганить. Мама забрала комплект и ушла на кассу, а я смотрелась в зеркало, не торопилась одеваться, разглядывала себя в большом зеркале и ярком свете, не узнавая в повеселевшей обнажённой красотке себя. Спохватившись, что стою слишком долго, я стала одеваться, но в примерочной осталось только новое платье и босоножки, мама забрала старое бельё. Я долго рычала, выглядывала из-за шторки, но она делала вид, что не слышит и не видит меня, болтая с продавщицей. Я надела платье, чувствую себя голой, что все это заметят, но лиф был с чашечками, мне можно было носить и без бюстгальтера, а по ногам и попе приятно холодило, забираясь ловкими пальцами на спину.
Из примерочной я вышла красная и слегка возбуждённая. Мама усмехнулась на мой гневный взгляд, и мы пошли в кафе. Мне постоянно казалось, что все на меня смотрят, разглядывают, и так и было, парни нагло пялились на меня, а один даже подсел, когда мама ушла в туалет. Он быстро слился, увидев моё недовольное лицо. В целом он был неплохой, симпатичный, но нагловатый, я так не люблю. А как я люблю? Не знаю, не определилась, может и зря прогнала самца от себя, вдруг бы понравилось? Но нет, так точно бы не понравилось – это я понимала, знала. Всё должно быть иначе,
