приборам, посуде и украшая пол непрочным рисунком.
Вопреки старым устоявшимся домашним традициям и салонно-домостроевским привычкам, во время чаепития на сей раз не велись высокопарно-великосветская болтовня и не скрещивались копья в напыщенно-интеллектуальных спорах, в тени беседки сохранялась трогательно-интимная атмосфера доброжелательства и доверчивости. Над сидящими за круглым столом нежно мерцал загадочно-мистически флёр некоей сокровенной тайны.
- Пора прервать наше прекрасное красноречивое молчание. С общего согласия эту почётную обязанность возлагаю на свои хрупкие плечи, - допив чай и беззвучно поставив чашку на блюдце, сказала Камилла. – Против и воздержавшихся нет? – она, не шелохнувшись, одними глазами обвела сидящих. – Чудесно! Итак, Семён, моя sœurette38(Семён понял, вставлять французские слова в русскую речь, это у них семейное и не особо удивился.) поведала мне во всех подробностях вашу просьбу.
Несколько скоропалительно Семён спросил:
- Моя просьба… Это невозможно?
Камилла мило улыбнулась. Алисия Пьеровна умело спрятала усмешку в ладони, отреагировав так на бестактность своего гостя. Акинфий хмыкнул и налил себе чаю.
- Напротив, l'impossible réside dans le possible, - сказала Камилла и повторила по-русски: - Невозможное кроется в возможном.
- Красиво! – похвалил Семён, - немного по-философски усложнено. Мне хочется определённой ясности.
- Ясности?! – притворно переспросила Камилла, изящно изогнув красивые соболя бровей.
- Камилла, - вмешалась сестра, - просто расскажи то, что и мне. Затягивание кажется мне не совсем кошерным.
- Точь-в-точь или с вариациями?
- Как хочешь.
- прекрасно! Рассказываю, - лёгкое облачко недовольства посетившее лицо Камиллы улетучилось. С рассказом всё же не спешила. Внимательным взглядом отмечая едва различимую мимику сестры и гостя.
- Семён, не надо так, - попросила она.
- Что именно?
38 сестрица.
- Не нужно смотреть с огорчительной обиженностью и нескрываемым состраданием.
Семён возразил:
- Но… Как вы…
Камилла продолжила:
- Не страдайте понапрасну. И не унывайте. Молодости это непростительно. Это, во-первых.
Семён не сдержался, чем вызвал неодобрение во взгляде Алисии Пьеровны:
- А во-вторых?
- Всё то вам нужно бежать впереди паровоза.
Акинфий засмеялся и деланным грудным голосом, будто из бочки, пробасил:
- В жёлтой майке без трусов.
Немного вульгарная шутка разрядила атмосферу, полную невидимых электрических разрядов. Женщины и мужчины рассмеялись.
- А во-вторых, Семён…
Сильный звук взрыва пронёсся над землёй, будто поблизости разорвался сильной мощи снаряд или бомба. Почва содрогнулась. Подпрыгнули сидевшие на стульях хозяева и гости. Зазвенела жалобно посуда, задребезжали раздражённо чайные ложечки. Со свода беседки слетели, сорванные встряской воздуха листья, покрыв зелёным сукном тарелки, чашки, украсив своей зыбкой красотой последствия чудовищного происшествия.
- Фашистские подарки, - серьёзно произнёс Акинфий, блеснув зло глазами. – Сильно тут они лютовали, немчура с румынами, во время наступления. Бежали от советских солдат только пятки сверкали. Оставшиеся боеприпасы надёжно схоронили. Недавно во время пахоты на поле обнаружили. Как они не взорвались, не понятно. Вызвали сапёров из воинской части в Д***. Они приехали, осмотрели. Решили пригласить на помощь коллег из Р***-на-Д***. Сообща произвели тщательный осмотр и решили ликвидировать на месте находки. Так как при перевозке в заброшенный карьер могла произойти произвольная детонация.
- Далеко обнаружили? – спросил Семён.
- Километров пять в поле, сколько помню, после военного восстановления всегда пшеницу сеяли. В этом году решили дать землице отдохнуть.
Новый взрыв менее сильный, снова вызвал бурю, всколыхнул воздух. Вибрации передались по земле. Вдалеке закудахтали куры. Замычали коровы. Птицы сорвались с веток, взлетели, сбились в стаи и кружили высоко в небе.
- Второе захоронение сапёры нашли позже. Надеюсь, больше никаких приветов из военного прошлого нас больше не потревожат.
Немного помолчали.
- Пора вернуться к прерванному разговору, - сказал Акинфий.
Находясь под впечатлением от взрывов и последствий, Камилла ответила, помедлив и спокойным голосом произнесла:
- Во-вторых, Семён… Достойно удивления желание жить в пустующем доме у кладбища. Это, без ехидства, похвально. Говорит за вас с лучшей стороны и вызывает восхищение. В то же время не покидает двойственное ощущение недосказанности и конкретики. Её хочу услышать от вас. Отсюда возникает закономерный вопрос: чего в вашем желании больше, неоправданной глупости, бравады и смелости? Или это, так сказать, отрыжка инфантилизма разогревает геройство, или жгучая жажда пощекотать нервишки на убывающей волне юношеского максимализма. Если второе, то испытать нервы на прочность можно иначе. Способов много, желание есть. Почему бы не отправиться в горы, штурмовать опасные горные склоны, взбираясь по непроторенным тропам без альпинистского снаряжения и запасов питания. Или взять да нырнуть в омут во время половодья, когда река кишит льдинами и вырванными из берегов стволами деревьев, и корнями. Да мало ли… Что вами руководит, Семён?
Рвались заготовленные заранее слова, что такие мрачные места всегда притягательны для человека своим мистическим содержанием. Ответить, мол, просто хочу – детский лепет. В то же время произнесённые женщиной слова не поколебали уверенности от задуманного, и Семён промолчал.
Акинфий продолжал цедить чай с сушками, наливая понемногу горячий напиток в блюдце и делая маленькие глотки, щуря от блаженства глаза. Всем видом он говорил, что ему далеки любые сумасбродные затеи.
Вслед за сестрой заговорила Алисия Пьеровна. Она решила внести свою лепту в нужное дело, искренне считая себя обязанной.
- Хочу заметить, это не кошерно, и то же самое пыталась донести и я, - Алисия Пьеровна переводила взгляд то на сестру, то на Семёна. – Но, налицо признаки бедствия, не поддающегося лечению, кроме времени. Все прихоти, возникающие в голове современного человека, подверженного тлетворному влиянию урбанизации. Это можно охарактеризовать как la folie typique des citadins39. Они устали от пресной ежедневной рутины, им надоела изнуряющая, отупляющая пустота и безликость однообразия городских лабиринтов. И вот, выход находят в возвращении к origines populaires40, происходящим из седой древности человеческого рода. При этом большинство простодушно считает, для этого достаточно пару раз выехать за город на зелёную полянку, принять сомнительное участие в каком-нибудь псевдо-этническом фестивале с ритуалами-ново-делами, покрутиться в хороводе, попрыгать через костёр вечером, пожарить потом шашлыки, попеть под гитару якобы стародавние песни, ночью sous la lune41 искупаться на речной отмели либо окунуться в озерцо с лилиями, шарахаясь и трясясь от страха от шума камышей и шепота природы. После всего, считать, что они снова вернулись к истокам, испили родниковой чистой водицы, ставши, как некогда встарь, les sauvages civilisés42.
От обилия слов, запутанных смыслов и неясных образов у Семёна голова шла кругом. Глаза начали слипаться, будто его вводили в лёгкий транс. Внутри, откуда-то из беспросветных глубин подсознания медленно поднималась волна
39 типичное безумие горожан.
40 народным истокам.
41 при луне.
42 цивилизованными дикарями.
медитативного упокоения. В благодатный мир яви вернул металлически-жёсткий голос Камиллы:
- Sœurette, думаю, нашему другу не нужны ни наши, ни чьи-либо ещё наставления. Семён!
Семён вздрогнул и поморгал глазами.
- Желание человека – свято, - Камилла говорила, будто читала лекцию. – Пусть оно иногда идёт вразрез с общими догмами и устоями. Не будем и мы зря тратить силы и убеждать нашего друга в обратном.
Семён готов был поклясться. Минуту назад руки Камиллы игрались непринуждённо с чайной ложечкой и пустой чашкой, вертя их с проворством жонглёра. Сейчас она через стол протянула руку, держа брелок из какого-то светлого металла с тиснением пальцами, связку из трёх позвякивающих ключей.
- Держите, Семён! Берите, не бойтесь! Пользуйтесь моей сговорчивостью и пусть пребудет с вами моя сердечная доброта!
9. SALVE, PATRIA MEA OBLITUS VICUS
Как только Семён пересёк на старом, ровеснике его отца, вполне пригодном для эксплуатации велосипеде «Минск» гипотетическую границу между городом К*** и хутором В***, с неба зарядил частый, мелкий, освежающий летний дождик. Стоявшая последние дни африканская жара сдулась воздушным шариком, свистя выходящими резко струями. В посвежевшем воздухе повис петрикор, незабываемый землистый запах, смешанный с ароматами молоденькой зелёной травы и гнилых зарослей репейника и разросшихся кустов бузины, преющих в невысыхающих сырых низинах вдоль левой стороны обочины, если ехать из города на хутор.
Не успев разогнаться, Семён затормозил. Спешился. Развернул двухколёсного коня поперёк дороги, на ней и в прежние благополучные годы не отмечалось интенсивное движение транспорта. Поднял лицо к небу и, судорожно, носом, расширенными ноздрями втягивал сырой воздух мелкими порциями, будто дегустировал редкий выдержанный в обожжённых дубовых бочках спиртовой напиток.
Разбиваясь о лицо, капли тонкими струйками, извиваясь, стекали за шиворот, вызывая приятную дрожь, и проворно скользили под рубашку на грудь.
В состоянии перманентного блаженства вспомнилась Алисия Пьеровна, советовавшая погодить с поездкой, дескать, два-три часа большой роли не сыграют и хутор никуда не переместится в пространстве и не к чему напрасно мокнуть.
Семён не соглашался. Но с терпением выпивал очередную чашку чаю, в то время, как любезная хозяйка не желая отпускать гостя, задерживала его по любому надуманному предлогу. «Представьте себе, Семён, - заявляла она, - есть удивительная народная примета: если перед задуманным делом пошёл дождь, дело сладится. Раз так, посидите, s'il vous plaît, ещё немного. В конце концов, это не кошерно, вот так вот взять и уехать, не попрощавшись!»
Семён отнекиваться не решился, также, как и сообщить о том примете, что ему в детстве обе бабушки рассказали о ней и многих других пословицах и приметах, на кои их память была очень богата. Выражение нескрываемой грусти на лице женщины сдержало его от этого шага ещё и по той причине, что не позволяло воспитание так поступить с женщиной.
Надёжно принайтовав сумку с вещами к багажнику, Семён тёплыми словами поблагодарил хозяйку за радушие и гостеприимство. Сообщил о скором приезде племянницы с подругой.
На быстром металлическом коне Семён отчалил от одной гавани, чтобы, совершивши небольшой круиз, бросить якорь в другой.
К своему счастью Семён не мог видеть, с какой нежностью Алисия Пьеровна смотрела ему вслед через слёзы, с какой надеждой крестила его уменьшающуюся фигуру, не отчаявшись на его возвращение. Проводив гостя, Алисия Пьеровна вернулась в дом и уселась успокаивать нервы проверенным способом: чтением бессмертного романа Виктора Гюго «Собор Парижской
