ним. Так вот… Сёма!.. – Зон выпрямился в седле, взгляд тревожен. – Приготовься… Кажись, скачут…
- Перепела?
- Тут надо разобраться, кто кого перепел, понятно? – уставился Зон на Семёна.
- Птица – перепел, - произнёс Семён. – Ну, ты сам сказал: кажись, скачут…
- Перепела скакать не могут. Они летают, - сказал Зон, кашлянул, посмотрел на небо. – Солнце ещё не в зените. А тебе уже припекло.
- А… где мы?.. – Семён растерянно покрутился на стуле.
- У меня дома, - пояснил Зон. – Завтракаем.
- А как же охота на фазанов? Лось?
Зон цыкнул углом рта.
- Ты меня удивляешь, Сеня. У меня не зоопарк, хотя живность тоже есть: свиньи, корова с бычком, две козы, птица.
- Жена тоже есть?
- Как ей не быть, Сеня, что за вопрос? С таким хозяйством одному… Ты вообще в курсе?
- Доллара? – съязвил Семён.
- Мне твой доллар в нос не дует! – разгорячился Зон, - ты в курсе, сколько времени уходит нагодувать скотину, птицу, потом прибрать в хлеву и в птичнике? Затем в огороде поработать? Это в городе всё в магазине по полочкам разложено, бери, не хочу! Пришёл, увидел, выбрал, купил. На селе нужно приложить немало труда, чтобы тягать рыбку из пруда.
- Переберись в город и живи, в ус не дуй, - посоветовал Семён; хмель плескался в его голове, как в кубке перебродивший мёд, и перед глазами плясали звёздочки.
- В город? – спросил Зон.
Семён утвердительно кивнул, икая.
- Кто вас, лентяев городских, привыкших к комфорту, кормить будет?! Вы сами ни х… чего не умеете.
Что-то невидимое клацнуло в голове Семёна.
- Прости, Зон. Нашло на меня.
- Бывает, - быстро остыл Зон.
- Наверно, близость кладбища влияет.
- Кроты во всём виноваты, - безапелляционно заявил Зон. – Если бы не они…
- Зон, - тихо сказал Семён. – Я что-то со счёту сбился… Никак не могу понять, как прошла неделя… Так быстро, что и не заметил… Во времени потерялся что-то…
От услышанного Зон сам едва не провалился в очередную временную ловушку.
- Сеня, мы выпили немного, - сказал он, наклонясь над столом. – С чего тебя так развезло? Здоровому, молодому мужику две рюмки даже натощак, что слону дробь в ляжку.
- Меньше… недели?..
Зон откинулся на стену дома.
- Конечно, Сёма!
- Почему она сказала…
- Не слушай никого кроме меня! – приказал Зон. – Вчера была пятница. Ты приехал. Я обрадовался, будет с кем выпить вечером рюмку-другую чая. Сегодня на хуторе проснулся. Сегодня суббота. Вчера шёл дождь. Если это что-то значит. Неделя никак не поместится между пятницей и субботой, если у тебя самого не семь пятниц на неделе! – сказал Зон и расхохотался.
- Погоди… - нерешительно сказал Семён, - но она ясно сказала: прошла неделя, а я так ни с кем не познакомился…
Зон покрутил вилкой в сковороде, набирая на кусочек хлеба остывающий смалец.
- Ты с кем хотел познакомиться? Исключая меня, естественно. Вот, скажи – с кем? Половина хутора на кладбище. Вторая – уехала, куда глаза глядят. Те, что остались, пальцев на руке пересчитать хватит, сплошь адепты деревенского образа жизни.
Семён осмотрелся, фокусируя взгляд на каждом предмете.
- Где жена?
- Чья, Сеня?
- Твоя, Зон.
- Тебе она зачем?
- Интересно. С хозяином выпил. Пора выпить с хозяйкой.
- Не получится, Сеня. Разве что через месяц.
- Почему?
- Уехала к дочери. Она в медицинской академии учится в первопрестольной. Сказала: дочка давно в гости зовёт, приезжай мамочка любимая. На Красную площадь сходим, ВДНХ посетим, на колесе оборзе… обостре… тьфу!.. обозрения прокатимся, по музеям походим и так пошляемся туда-сюда… Брешет всё, ни по каким музеям-выставкам они не поедут! Точка! Зато все распродажи в городе посетят, хоть галопом. Вот увидишь, привезёт благоверная кучу баулов со шмотками. Я ей говорю: - Куда тебе столько? Накуплено столько – не переносить! Она: - Мне на людях стыдно показаться, одеть нечего. Одно старьё. Сеня, гадом буду, - Зон провёл ногтем большого пальца по верхним зубам, - не встать мне с этого места, полон шкаф разной одежды. Есть даже ни разу не надёванная. Говорю про них, она мне, мол, вышли из моды. Я ей в лоб: - Что же не носила, когда были в моде? Ты не подумай, Сеня, сосед мой дорогой, мне бабла не жалко. С одной пасеки прилично на меду зарабатываю. Но… Перед какими людьми у нас на В*** ей стыдно выйти? Полторы калеки и те на ладан дышат. – Зон остывал медленно. Успокоившись, разлил по рюмкам самогон.
- Ну, Сеня, как говорил мой батя – прозит!
- Прозит! – крикнул Сеня, сморщившись выпил самогон и решил закинуть удочку для проверки одной догадки:
- Зон, цыгане здесь часто останавливаются?
- Тебе зачем? Решил отыскать себе цыганку Азу?
- Да нет…
Зон указал в направлении левее кладбища:
- Каждое лето табором становятся вон там. Люди тихие. Мастеровые есть. К местным не пристают. С участковым песни поют цыганские. Он у нас соловей! Там недалече посадка, она примыкает к кладбищу, но не впритык, между ними дорога грунтовая. В дождь и межсезонье не проехать. Болото. Топь.
- Чем промышляют? Занимаются?
- Уже сказал: народ мастеровой.
- Типа, от скуки мастер на все руки, - рассмеялся Семён.
- Коней не крадут, точно, - серьёзно сказал Зон. – Ходят на рынок в К***, торгуют вещами, бижутерией дешёвой, парфюмерией польской. Крутятся как-то. Жить-то всем надо.
Семён вытащил из кармана брюк найденное в тоннеле ожерелье.
- Такое было?
Зон жестом пальцами показал, что бы он дал ему посмотреть. Взял, рассмотрел, сморщив брови.
- Бес его знает, Сеня. Вроде были такие. А вроде и не такие, похожие. Они ими за пять рублей за кучку торговали. Кому купил? Крале? Признавайся!
Правда хороша в чётко дозированном виде, поэтому Семён слукавил:
- Нашёл на обочине вчера, когда сюда ехал. Думал, драгоценность.
Зон хохотнул с набитым ртом.
- Драгоценность?! Ты ваще, как с неба свалился! Кто драгоценности разбрасывает по обочинам?
- Вот не рассказывай, обочина обочине рознь, - возразил живо Семён. – В детстве катаясь на велосипеде нашёл в траве золотую цепочку с кольцом. Отдал родителям.
- Это выбрось! – сказал Зон жёстко. – Побрякушка дешёвая.
- Пусть полежит в кармане, - Семён засунул ожерелье обратно. – Есть-пить не просит. Она ведь сказала: изготовила сама из абрикосовых полированных косточек, сверху покрыла водой. Ну, вроде глазури.
Зон поджал губы.
- Что это у тебя за Василиса рукодельница такая, выдумщица на все времена.
- Поберегись! – послышался громкий каркающий окрик. – Посторонись, быдло! Глаза ослепли, холера, не видишь, кто перед тобой?
Зон и Семён резко натянули поводья и лошади послушно сели на задние ноги, резко крутя головами. Перед мужчинами из оседающей пыли проступали фигуры по чужому одетых всадников и кони их, невысокие, чёрные и грязные, казались лишними в этом мире.
- Что рты раззявили, хороты! – закричал, выскочив вперёд всадник богаче одетый, он закружился на своей лошадке на месте, сыпля проклятия и грозно рыча и зло рыща по лицам свирепыми очами. – Кто такие? Живо отвечать! Запорю!.. Разорву лошадьми, суки!
Неожиданно для себя, чем ввёл в ступор Зона, Семён поднял ружьё и не целясь выстрелил. Богатая, украшенная драгоценными камнями и лисьим мехом шапка предводителя слетела с головы. Он на мгновение застыл, испуг сквозил в каждом узком карем глазу, лицо посерело. Он быстро справился с собой, вернул себе строгий вид. Свирепо дыша носом, со свистом, показывая, насколько разъярён, он раскрыл рот…
- Ты, зёма, часом рамсы не попутал? Не с бакланом тёрки ведёшь, следи за базаром, - веско, важно, растягивая слова, заговорил Семён, придав лицу брезгливый вид. – Не то метлу твою паскудную из пасти выдеру, - барственности прибавилось в облике Семёна, он посмотрел на Зона и тот слегка поежился. Затем снова посмотрел на предводителя. – Н-ну!..
Из заднего ряда к предводителю подбежал один из ватаги и что-то горячо зашептал ему на ухо. Предводитель снова побледнел. Скатился с коня. Бухнулся на колени. Ударил лбом в землю пару раз очень сильно, затем поднял измазанное в грязи лицо, задрал сверх силы назад и хрипло бегло заговорил:
- Сука буду, Самен! Прости, не признал! Наряд на тебе и портки… Прости! Леший попутал…
15. ПЯТКИ В ИНЕЕ
Ничем иным, как неизвестным влиянием сил инфернального происхождения, можно назвать произошедшее и чему предстоит случиться. Примерно в таком ключе рассуждал Семён последующие три дня после знаменитой попойки у соседа с весьма необычным для славянского слуха именем Робинзон. «Зовите меня проще – Зон!»
Каждое утро, любуясь хрустальной сеткой росы, наброшенной неизвестным на сонные травы, Семён убеждался в плюсах сельской жизни. Отсутствие неких благ цивилизации компенсировалось острым ощущением причастности к некой тайне. Сюда же относилось и таинственное посещение девушкой Полиной. После своего визита она больше не приходила, и Семён как-то не догадался пойти по хутору и познакомиться с соседями, навести окольными расспросами справки о девушке, возмутившей спокойствие в его тихом пруду жизни. Он с упоением отдыхал. Открыл для себя необыкновенную прелесть ходьбы босиком по траве во дворе и за пределами участка. Идя, каждый раз вздрагивал, нежная кожа стоп реагировала на мельчайшие прикосновения камешков и травинок.
На второй день во время велосипедной поездки ему повстречался весьма странный типаж недалеко от кладбища: мятое, измождённое, измятое злобой лицо, заросшее грязно-серой щетиной, пылающие ненавистью глаза. Во всей его фигуре ощущалось дикое напряжение. Семён остановился. Поздоровался. Неизвестный что-то буркнул и скрылся за кустарником. Выждав, Семён пошёл следом за мужчиной и его не обнаружил. В естественной продолговатой яме чернело кольцо кострища и остро пахло чем-то неприятным, такой запах висит на месте пожара, вокруг валялись жестяные банки, битое зелёное бутылочное стекло. В отлогом склоне темнело небольшое отверстие, из него тянуло сыростью и влажной землёй. Примерив окружность на глаз, Семён решил, для человека оно маленькое, протиснуться в него сможет только обладающий уникальными способностями изменять пластичность тела.
В этот день он отказался от посещения соседа. Робинзон гремел металлом во дворе. Брякала цепь, за ним хвостом увязывался Кондотьер и весело тявкал. Вечер наступил резко. Будто опрокинулась кадка с вязкой тьмой. Дневной штиль сменился вечерним пронизывающим бризом. Из ближнего ручья за околицей хутора и далеко протекающего Кальмиуса дуновение донесло речную свежесть, шум потревоженного кем-то камыша, игривый плеск рыбы, довольное кряканье диких уток и что-то ещё, наполнившее душу тихой меланхолией и сентиментальной негой.
Всё вокруг дышало флёром покоя. Колыхалась трава. Колыхались звуки. Колыхалась ночь и звёзды, отразившись в тёмной воде колодца. Одна луна, сморщив капризно носик, смотрит на колышущуюся в сонном трансе землю, и думает о чём-то своём, неизбывно-неизбежно космическом…
***
Проводив постояльца, перекрестив его и путь по православному обычаю, Алисия Пьеровна вернулась в дом.
