ни в малой степени… А ведь рядом со мной учились детки горкомовских работников и руководителей заводских, и разных иных начальников. Но и от них я не помню зла или ядовитого шипения на переменах, каверз каких-либо или высокомерных усмешек. И не я один могу про то заявить: никто из нашей школьной бедноты не мог бы пожаловаться на дискриминацию и притеснения…
В 5-м классе я увлёкся спортом, лыжными гонками в частности. И передо мной широко распахнула двери наша городская спортшкола, предоставив мне в без-платное пользование лыжи, ботинки, палки и мази, как и самих тренеров-трудяг. Поди, плохо, да?!... И на соревнования нас, пацанов, возили в другие города области, кормили и поили там, обеспечивали формой и улучшенным инвентарём. И всё - абсолютно без-платно тоже, за государственный счёт. Такое же происходило и с теми, кто иные виды спорта для себя выбирал: футбол, баскетбол, волейбол или хоккей тот же. Их тоже тренировали и экипировали без-платно наши городские власти, предоставляли в их полное распоряжение игровые залы, стадионы и катки…
4
А в 7 классе я случайно увидел на стенде возле учительской объявление о приёме во Всесоюзную заочную математическую школу (ВЗМШ) при МГУ имени Ломоносова. Загорелся как порох от спички идеей стать математиком и поступить в Университет, переписал задачи наскоро и месяц их потом решал. Решил, что смог, запечатал тетрадку в самодельный конверт и отослал её в Москву по указанному в объявлении адресу. А летом того же года получил извещение о приёме в ВЗМШ и вдобавок толстую брошюру на 50 листов под названием «Функции и их графики», которую я самостоятельно должен был прочитать и решить приложенные к ней задачи… Так для меня и началась с началом 8-го класса абсолютно новая жизнь, за которую я тоже не заплатил ни копеечки родному советскому государству. В 8-м классе, к слову, мне прислали из университетской школы несколько таких брошюр, и не за одну не попросили денег!!!
На зимних школьных каникулах я, восьмиклассник-провинциал, ездил с товарищем в Тулу по приглашению - сдавать вступительные экзамены в колмогоровский интернат (физико-математическую спецшколу №18 при МГУ имени Ломоносова, основанную в 1963 году академиком-математиком А.Н. Колмогоровым). За экзамены не заплатил ни копейки, опять-таки, которые принимали настоящие аспиранты мехмата, между прочим, специально приехавшие к нам, соплякам, и с нами весь день возившиеся... Сдал экзамены, поступил, и в конце августа 1973 года уехал учиться в Москву, теперь уже очно.
Там, в интернате, за мою учёбу родителям пришлось уже деньги платить - и не маленькие: 40 рублей за месяц, полноценную студенческую стипендию в те годы. Однако же моё родное государство к той финансовой афере, как я теперь ситуацию хорошо уже понимаю с высоты прожитых лет, не имело прямого отношения. Это всё были происки ушлого академика Колмогорова, известного дельца от науки, до денег и славы невероятно жадного, “рубившего бабло” где только можно всю жизнь и хватавшего его потом руками и задницей. Куда вот только его девавшего? - до сих пор не ясно и не понятно! - на какие пускавшего цели?! Не на благие - точно!!!
В конце же 1960-х - начале 1970-х годов неугомонный, упрямый, патологически-самолюбивый и крайне-амбициозный Андрей Николаевич, деятель мафиозный и очень влиятельный, плюс ко всему, в определённых кругах, и вовсе затеял глобальную реформу программы преподавания математики в средней советской школе. Это на словах! На деле же он, ставленник и протеже Сиона, решил всю сталинскую высокоэффективную школьную образовательную систему развалить по указке Барухов и Ротшильдов - убить тем самым фундаментальное советское образование на корню, дававшее со второй половины 1930-х годов ошеломляющие результаты на зависть всем, и, наоборот, не дававшее cна и покоя мiровой финансовой и политической закулисе.
Для этого он, Колмогоров, окружил себя целой кучей столичных псевдоучёных евреев-деляг, выбил им баснословно-высокие оклады в Министерстве образования СССР, огородил от критики и проверок, - и те дружно принялись за работу, засучив рукава. А Интернат с его неискушёнными новобранцами-провинциалами как раз и стал для них тем испытательным полигоном, «Новой Землёй», где эти “засланные казачки” - оборотистые и ушлый протеже колмогоровские, обкатывали свои разрушительные наработки. В романе «Немеркнущая звезда», опять-таки, я подробно и про это всё написал в Первой части - повторяться не стану. Скажу лишь главное и самое горькое, что я напрасно купился на посулы Андрея Николаевича малолетним гением стать, напрасно так рано уехал в Москву от родителей. Ничего хорошего мне его Интернат не дал, кроме начал мат’анализа и высшей алгебры (в отличие от ВЗМШ той же, которую я до сих пор с большой благодарностью вспоминаю). А вот сил и здоровья Интернат отнял катастрофически-много: их я долго дома потом восстанавливал, да так полностью и не восстановил.
Мои товарищи по спецшколе, кстати, с которыми я потом на мехмате учился, тоже не сильно-то блистали и верховодили на факультете, интернатовскими казарменными порядками выжитые как лимон. Никто из них не оставил заметного следа в науке - известными учёными-академиками не стал и прорыва не сделал. Докторские диссертации, - и те всего лишь несколько человек защитили в итоге из моих ровесников. И сделали они это только к 60-ти годам, когда уже с них песок сыпался, и повести за собой к вершинам знаний они уже никого не могли по причине без-плодия и без-силия. Диссертации же защищали скорее для самоуспокоения, чем для пользы дела: чтобы самолюбие перед смертью потешить, похвастаться перед детьми и внуками умом и умереть докторами, не кандидатами. А ведь многие из них гремели до Интерната, с лёгкостью занимая призовые места на Всесоюзных математических олимпиадах. А потом как шарики сдулись, увы…
5
Но сейчас, опять-таки, не о них, обманутых бедолагах, речь, а обо мне, на которого колмогоровский Интернат самым негативным и печальным образом подействовал в итоге. И пришлось мне, физически и психологически надорванному и истерзанному до предела 16-летнему парню, бросать учёбу в Москве, возвращаться оплёванным Тотошей домой и среднюю школу заканчивать уже дома по настоятельной рекомендации местных врачей, возвращавших меня по окончании 9-го класса к жизни.
Однако в июле 1975 года, получив аттестат зрелости на руки и окрепнув умственно и физически, я опять поехал поступать в Москву, на механико-математический факультет Московского Университета. Не скажу, что поступил туда с лёгкостью, нет: пришлось попотеть и поволноваться на вступительных экзаменах изрядно, после которых я потерял 5-ть килограмма живого веса за месяц. Но, тем не менее, я поступил и учился потом в течение пяти лет достаточно уверенно и спокойно, без каких-либо срывов и проблем, как некоторые другие студенты, уходившие в академические отпуска для поправки здоровья, в студенческом профилактории регулярно лечившиеся. Я это не делал ни разу, как и не чувствовал себя изгоем или же второсортным студентом на факультете ни одного дня, комплексом неполноценности не страдал абсолютно точно! - хотя рядом со мной в группе тогда учились дети высокопоставленных советских чиновников, военных и гражданских, отпрыски университетских профессоров и работников ЦК. Но даже и с ними, знатными жителями Москвы, отношения у меня были самыми дружескими и равными - потому что я, как и в 4-й школе, учился лучше многих из них, и они иногда обращались ко мне за помощью и советом.
Замечу вскользь для полноты картины, что приезжие студенты-провинциалы, как правило, учились лучше студентов-москвичей - уже потому, хотя бы, что для поступления на мехмат нам требовалось набрать на 3 балла больше на вступительных экзаменах из-за ограниченного количества мест в общежитии, которое москвичам не требовалось. Их-то поэтому брали на факультет и на Отделение математики с 18-ю баллами в 1975 году, нас же, иногородних, с 21-м баллом… А 3 балла разницы, как легко догадаться, - дистанция огромная для абитуриентов, как и знаний и талантов запас: мы на вступительных экзаменах как бы давали москвичам заметную фору. Поэтому-то и подготовлены мы, поступившие иногородние парни и девушки, были значительно лучше в итоге, были в целом гораздо способнее москвичей. Я это не в качестве похвальбы пишу - упаси Боже! - а исключительно ради правды: чтобы показать, почему студенты-москвичи в повседневной жизни никогда не борзели и не ерепенились перед нами, приезжими гостями столицы. Скорее даже наоборот всё в наших с ними взаимоотношениях происходило. Хотя были и исключения, безусловно, которые лишь подтверждали правила.
Про иногородних студентов я и не говорю, про нашу общажную шатию-братию: с ними со всеми у меня вообще отношения были почти что родственные. Высокомерия там не было ни у кого, исключая нацменов кавказских и закавказских, - хотя и у нас там тоже пареньки не простые водились…
6
После Университета я остался работать в Москве. Сначала на Авиамоторной улице трудился несколько лет, потом - на Филях достаточно долго. И там, в крутых оборонных НИИ всесоюзного значения, я также не испытывал пренебрежения или же притеснения со стороны коренных москвичей. Всё было наоборот, опять-таки: они на меня, выпускника гремевшего на весь Советский Союз мехмата, снизу вверх смотрели, внимательно ко мне прислушивались и присматривались, искали дружбы со мной, перспективным молодым сотрудником. Не все, разумеется, - но многие. Сослуживцы-бездари, чьи-то детки и внуки, бегали ко мне регулярно до самого моего увольнения: на Филях это особенно часто происходило, - просили задачи помочь решить либо себе, студентам-вечерникам, либо же родственникам-школьникам; проконсультировать по мат’анализу просили, по алгебре или же дифференциальным уравнениям, подправить для руководства отчёт. Да мало ли ещё за чем!
И если б не литература, которой я заболевал с конца 1980-х годов основательно, - я бы и там не пропал в безвестности и пустоте, и многого в космической отрасли добился бы при желании, даже и в разваливающейся на глазах и стремительно теперь деградирующей. О чём мне и говорили начальники с жаром и дружно в начале 2000 годов, когда я уходить от них собрался и написал заявление на расчёт. «Не уходи, Александр, не надо, не совершай глупостей, не оголяй институт, - убеждали они меня слёзно. - Мы тебя на очень высокую должность готовим: потерпи чуток - и потом развернёшься, когда будет власть, наведёшь порядок»…
7
«Для чего он всё это пишет-то так долго и так подробно? - вполне может задаться вопросом молодой читатель, недовольно поморщившись. - Кому это интересно и нужно, подобный душевный стриптиз, кроме самого автора, старого, выжившего из ума чудака, пытающегося вроде как молодость вспомнить вольно или невольно и назад вернуть. Как и годы ушедшие, советские и социалистические, погребённые под руинами СССР, где он, коммуняка упёртый и фанатичный, чего-то ещё значил и представлял собой, чего-то стоил? Рухнула Советская власть в 1991-м году - и хорошо, и пусть, и тьфу на неё, постылую и нежизнеспособную: туда ей и дорога! Зачем опилки-то опять начинать
