Более того, при инсайте нас, в первую очередь, «тянет» сразу же разобраться в его смысле и выразить его. В то время как с выражением интуиции мы всегда затягиваем, отчего возникает опасность со временем забыть её.
На этом закончим наш несколько затянувшийся экскурс в истину Бытия, а в следующих Разделах будем касаться отдельных тем творчества Хайдеггера и тех наших мыслей, которые возникали при их рассмотрении.
7. Смысл «тактики» вопрошающего мышления
Спрашивается, почему Хайдеггер все время призывает нас к вопрошанию? Да только потому, что без вопрошания нет никакого движения мысли. Но в то же время вопрошание – довольно-таки странное действие нашего мышления. Почему странное?
Во-первых, потому, что, как правило, мы не знаем, о чем нам надо вопрошать. Мы всегда затрудняемся вопрошать о том, что нам неизвестно. И это вполне естественно.
Во-вторых, если и знаем, о чем нам надо вопрошать, то вопрошая, опять же, как правило, мы не получаем никакого ответа. А потому, только достаточно настойчивое вопрошание может привести нас к какому-либо ответу. Более того, продуктивности нашего вопрошания может способствовать накопленная нами база знания не только в интересующем нас вопросе, но и в вопросах смежных с последним.
Но, в-третьих, самое странное в вопрошании это то, что через какое-то время, то время, когда мы вовсе не думаем о том вопросе, который был предметом нашего настойчивого вопрошания, к нам каким-то чудесным образом приходит на ум ответ на прежде нами заданный вопрос.
Получается будто бы так, что прежде заданный нами вопрос какое-то совсем неопределённое время «варится» в постоянно бурлящем котле нейронных структур нашего мозга до тех пор, пока ответ на него не будет готовым быть предъявленным нашим бессознательным пред очи нашего сознания.
И это предъявление может быть в двух видах – либо в виде интуиции, либо в виде инсайта. А разность этих видов может быть представлена, во-первых, в «качестве» внове явленного смысла, а во-вторых, в силе реагирования нашей психики на внезапное явление этого смысла в наше сознание.
Что касается «качества» мысли, то интуитивная мысль – это достаточно прозрачный намёк на то направление, в котором нашему сознанию, нашей логике надо искать ответ на заданный вопрос. И не факт, что мы его найдём.
Дело в том, что интуиция – наверное, самое загадочное в нашем продуктивном мышлении. Она смутна, неопределённа. Её проявления не так заметны, как при инсайте. Она требует больших интеллектуальных усилий в её раскрытии. Мы менее уверены в её истинности и надёжности.
Интуиция, можно сказать, это недо-инсайт. Она между рацио (логикой) и инсайтом. С рацио её объединяет то, что она может быть «раскрыта» в своём не вполне определённом содержании, с инсайтом – внезапность её явления в наше сознание. У нас всегда трудности с раскрытием её смысла, а тем более, с оформлением её в какие-либо знакомые нашему сознанию культурные знаки.
В то время как инсайтная идея предстаёт в нашем сознании в полном своём виде, без каких-либо «купюр» и недомолвок. Правда, она требует, во-первых, раскрытия своего смысла в виде нахождения недостающего звена – искомого сущего и создания его вида, образа (эйдоса). А во-вторых, она требует облачения своего смысла в одеяние знакомых нашему сознанию культурных знаков: слов, выражений, символов, метафор и т. д.
В то же время инсайтная мысль имеет свою главную отличительную черту – её явление сопровождается возникновением в нашей психике трёх достаточно ярко выраженных, ранее нами уже указанных, интеллектуальных ощущений:
- удовольствия от понимания нашим сознанием нового для него смысла,
- удивления – замеченного уже в древности Платоном, а вслед за ним и Аристотелем – от внезапности его явления,
- и уверенности в истинности, надёжности и единственности этого смысла.
И явление этих ощущений, конечно же, свидетельствует, во- первых, о важности и оригинальности того, что внове явлено в наше сознание, а во-вторых, о том, что нам немедленно надо обратиться к раскрытию этого смысла. Потому что при промедлении увеличивается вероятность забвения смысла самой идеи. Он, в буквальном смысле может – при малейшем отвлечении – «улетучиться» из нашего сознания, возможно, без всякого следа.
А это раскрытие смысла одновременно сопровождается оформлением его в культурные знаки, потому что «безымянный» («голый») смысл может быть увиден и сохранен нашим сознанием только в одеянии тех знаков, которые знакомы нашему сознанию и по которым мы в любой момент можем «восстановить» смысл нашей идеи. Но восстановить уже не в первозданном («обнажённом») его виде, а в облачении тех знаков, которые его выразили и оформили.
8. Загадочная будущность (по Хайдеггеру, через 300 лет)
раскрытия сущности Бытия
А теперь вопрос, который не столько волнует, сколько мучает каждого из нас: так все же, на что намекал Хайдеггер, когда говорил о том, что его поймут не иначе как через 200-300 лет? Приведём одну из цитат из работы «Заметки 1–V (Чёрные тетради 1942–1948)», стр. 178):
«Никто не должен тешить себя иллюзиями, будто что-то предсказал и «это» (es) «уже» «давно» знал; меньше всего это фантазирование подобает тем, кто пытается мыслить. И все же: как часто отмечал я в разговорах в 1934–1945 гг., через три сотни лет «это» (Es) продвинется настолько, что сотрясение в самом Бытии заставит вздрогнуть саму Землю.
А что такое «Земля»? Что сегодня означает «три сотни лет»? То замечание остается лишь невнятным бормотанием, смысл которого сводится к тому, насколько сегодняшние люди к этому не принадлежат и тем не менее только они должны наконец обратить внимание не на культурные течения и мировоззрения, а на судьбу Бытия, чтобы быть судьбе под стать (schicklich zu sein), — не для того, чтобы «улучшить» мир, а скорее, напротив, чтобы дать Бытию возможность быть истиннее». (1V:178).
Попытаемся разобраться в том, на что намекает Хайдеггер в этом тексте.
Во-первых, он предостерегает от того, что кто-то начнёт претендовать на приоритет в том, «что отмечал … в разговорах в 1934–1945 гг.» он сам. А что же именно «отмечал» он сам, Хайдеггер так и не называет. И это самое главное остаётся загадкой.
Во-вторых, он не называет то, что именно будет способно произвести «сотрясение в самом Бытии». Он характеризует его всего лишь как ««это» (Es)».
В-третьих, своё «замечание» относительно этого ««это» (Es)» он называет «лишь невнятным бормотанием» по поводу того, что «сегодняшние люди к этому не принадлежат и тем не менее только они должны наконец обратить внимание не на культурные течения и мировоззрения, а на судьбу Бытия, чтобы быть судьбе под стать (schicklich zu sein)».
И в-четвёртых, предстоящее «сотрясение в самом Бытии» призвано не к тому, «чтобы «улучшить» мир, а скорее, напротив, чтобы дать Бытию возможность быть истиннее».
Так все же, в чем именно заключается предполагаемое Хайдеггером «сотрясение в самом Бытии»? Это, во-первых. А во-вторых, каким образом можно предоставить «Бытию возможность быть истиннее», если, как мы можем предположить, именно эта «возможность» является камнем преткновения в судьбе самого Бытия? В чем заключается сама «истинность» Бытия? Неужели Бытие может быть как истинным, так и не истинным? А если оно не истинно, то как мы можем его назвать? Ведь тогда и истина Бытия не будет истиной.
Здесь, во-первых, надо бы чётко себе представлять, что такое Бытие, в чем оно заключается? А во-вторых, в чем состоит истина самого Бытия? Попытаемся разобраться во всем этом по пунктам.
1. Относительно самого Бытия мы как бы уже установили, что оно, по слову самого Хайдеггера, является Нуждой. Но Нужда может «функционировать» только в одном направлении – в направлении обновления того, что в чем-либо нуждается, в прибытии чего-то Необходимого. А нуждается в обновлении, как мы установили, все существующее вокруг нас, и в первую очередь, то, что всего ближе к нам. А всего ближе к нам тот социум, в котором мы живём и который в нас нуждается.
Получается, социум нуждается в обновлении, и нуждается в нас, как тех, кто, являясь Подручным Средством этого социума, способен обеспечить ему, социуму, обновление.
2. Как видим, всё Бытие упирается в обновление. Вот здесь как раз и возникает подозрение в том, что обновление может быть истинным и неистинным, отчего и зависит судьба самого Бытия. И к этому нас подвигло заявление самого Хайдеггера о том, что, как оказывается, Бытию можно «дать возможность быть истиннее». Из чего вытекает как возможность истинности Бытия, так и его неистинности.
3. Но, следуя далее, задаёмся вопросом, посредством чего достигается обновление социума? А это мы уже знаем – оно достигается путём генерирования все новых и новых идей-истин. И эти идеи — на платформе социума — может создавать единственное существо на Земле – человек продуктивно мыслящий. Так значит тогда получается, что идеи – как «носители» Бытия – или наоборот: Бытие – носитель идей – могут быть как истинными, так и не истинными. Но в то же время как те, так и другие идеи создаются одним и тем же существом – человеком.
4. Но тогда спрашивается, откуда может исходить эта двойственность идей – их истинность и не истинность? Ответить на этот вопрос нам уже не доставляет особого труда. Поскольку мы знаем, все зависит от того, откуда к человеку поступил «заказ» на создание той или иной идеи. А он может поступить только из двух источников.
Во-первых, от самого социума, «обеспокоенного» только одним: обновлением своих собственных структур: социальных, научно-технических, этических, эстетических, религиозных и т. д. И этот заказ самого социума осуществляется Нуждой, генерирующей те негативные факторы, которые, будучи воспринятыми человеком, побуждают его к созданию и внедрению соответствующих идей, тех идей, которые отвечают запросу самого социума, как живого видообразования самой Природы.
А во-вторых, этот заказ может поступить от самого человека (способного создавать идеи), но ориентированного не на исполнение заказов самого социума, а тех заказов, которые генерируются им самим, человеком, с целью удовлетворения своих собственных эгоистических интересов, как правило, противоречащих интересам самого социума.
5. Получается весьма странная ситуация: один и тот же продуктивно мыслящий человек может находиться между – напрашивается аналогия с «молотом и