не страшен, пусть себе льет, и пусть себе хлещет, сколько душе не жалко.
- Ху! – с облегчением выдохнула я, когда села в мягкое кожаное кресло; я уже была неподвластна стихии.
- Ху! – передразнила меня Кристина, усевшись рядом.
Я сразу же включила печку, нажала кнопку – зазвучало «Мамбо». Мы тронулись в путь; а дворники не успевали сбивать с лобового стекла дождевую течь.
Остановиться возле тюнера быстрого питания «Подорожник» было запрещено правилами дорожного движения: сегодня нечетное, следовательно, остановка под табу. Нарушать правила я не собиралась (не хотела привлекать внимание к своей персоне), поэтому проехала дальше и остановилась не иначе как под тем же тополем, что и вчера; место это мне понравилось сразу, да и сейчас оно оказалось никем не занято, и я поспешила его занять.
Ливень тем временем ослаб, перешел в настырный, пускающий на поверхности луж капризные пузыри, дождичек, который, по очевидности, прекращаться не собирался.
Как я и ожидала, первыми на службу пришли охранники. В половину восьмого явился молоденький мальчонка. Бодро вышагивая и, возможно, даже насвистывая, он поднялся по ступенькам и прошмыгнул в дверь. Без четверти восемь объявился второй (и как выяснилось, мой недавний знакомый; тот самый, что «помог мне дойти до машины»… «когда у меня сломалась шпилька»). Он остановился возле урны, под прикрытием зонта докурил сигарету и вслед за молоденьким проследовал к главному входу.
Что будет дальше, я попробовала предположить наперед. В восемь, думала я, или около того, выйдут отдежурившие охранники, которые всю ночь, не покладая рук, ишачили в карты. Но мое предположение оказалось ошибочным. Ни один из охранников не вышел ни до восьми, ни после.
Что они там, редьку делят?! Или решили, что еще успеют до конца смены сыграть партейку-другую, и отыграться, если повезет?!
Тринадцать минут девятого к парадному подкатил и остановился серебристый «Лексус». Кто это может быть? Для первого служащего – рановато. Клиенты? Тем более рано. Да кто же это в такую рань? Разглядеть, кто приехал в машине, оказалось пустым, невозможным желанием. Салон был затонирован практически во мрак; вдобавок ко всему, из авто никто не вышел. Ну, что ж, это даже любопытно.
Наконец-то передняя пассажирская дверка распахнулась, и из машины вылез алертный мужчина в строгом, хорошо сидящем костюме. Мне он был не знаком.
Мужчина внимательно изучил окрестности, раскрыл большой черный зонт, и только после этого открыл заднюю дверцу.
В лужу мягко опустилась нога в черной лакированной туфле. Во все стороны тут же полетели брызги, много брызг.
И тогда я поняла, что стоило родиться, и стоило жить, и все ради того, чтобы увидеть эту ногу в черной лакированной туфле. Это невозможно, но это, несомненно, был он. Свинкевич Семен Карпыч. Собственной персоной.
- Нуте, любопытно, - сказала я, предвкушая исторический выход Семена Карпыча.
Кристине тоже стало любопытно. Она перестала показывать язык ничего непонимающей, промокшей насквозь собаке, и стала вглядываться примерно туда же, куда и я, ища то самое, любопытное.
В следующий момент под дверкой сверкнула лаком вторая туфля; от ее соития с лужей, как и прежде, разлетелись брызги. Засим появился сам Семен Карпыч.
- Ох, Семен Карпыч, Семен Карпыч, знал бы ты, как я рада тебя видеть! – воскликнула я, больше не желая скрывать свою радость.
В этот миг над самой головой шарахнуло так, что я вздрогнула и закрыла глаза. Кристина вскрикнула и прижалась ко мне. Собака, которую она только что дразнила, бросилась наутек. Это был мощнейший раскат грома. Я открыла глаза, перекрестилась; Кристина последовала моему примеру, хотя, в общем-то, была некрещеная.
Я уткнулась в бинокль.
Телохранитель поднес было над Семеном Карпычем зонт, но тот резким взмахом руки отстранил его вместе с телохранителем. «Еще чего вздумал!» - наверняка фыркнул Семен Карпыч своему сопроводителю. Осмелюсь, и от себя припишу ему еще и эти слова: «Кто ж зарядку с зонтом делает?!». Ну и что, что дождь льет ручьем? Ему, вон, и гром нипочем.
Семен Карпыч закинул голову назад, постоял так с минуту и уверенной и широкой поступью двинулся вперед – до ступенек, и уже по ним – выше; и так – до входной двери, за ней и скрылся.
И остался он у меня в памяти такой же большой, такой же своенравный и - таким же лиричным питомцем муз, как несколько лет назад.
Я опять вспомнила нашу с ним встречу в бане и мне на ум пришли вот эти четыре строчки:
Пииты всякие бывали ране
И гении, и борзописцы,
А наш, вон, водку пьет, и сочиняет в бане,
А после загорает в Ницце.
- О, музы, довольно слов, nunc plaudite! (сноска: теперь аплодируйте (лат.)) – сказала я и повернулась к Кристине.
- Ну-с, моя принцесса Великолепия, - радостно натирая ладони, обратилась я к ней, - чувствуется мне, что мы с тобой вскоре… очень скоро будем сидеть при свечах, а ангелы этого города будут играть для нас «Прощальную симфонию» Гайдна.
- Кого-кого? – прищурилась Кристина.
- А! неважно!.. потом объясню. Дорогая моя, а теперь все внимание на сцену, то есть вперед.
Я нацелила бинокль и, уже не отрываясь от него, сказала:
- Один кабан уже в яме; других пока нету. Но это не страшно, ничего, подождем. У меня предчувствие, Кристина, что сегодня должно произойти значительное, весьма значительное для нас с тобой событие. И если оно не случится, если я ошибаюсь, то… то смело можешь обзывать меня «Олеговной» - стерплю и не обижусь.
- Что, Кать, поохотимся? – оживилась Кристина.
- Разумеется, да, - согласилась я.
И только я это сказала, как приехала госпожа Ануфриева; ее привез вчерашний белый «мерин». В этот раз она не стала сигать через три ступеньки, а заехала в ворота, направляясь к «черному входу».
- Слава! Слава! Слава! – буквально закричала я, когда увидела грязно-желтый броневик с зеленой продольной полосой. – Слава Святой Троице! Слава Непорочной Деве Марии! И всем Святым – Слава!
Я не знала, почему горланила все эти апологии Святой Троице, Богородице и всем Святым. Не знаю и теперь. Просто у меня так заведено: Бога, Ангела-хранителя, Богородицу и Святых вспоминаю только в двух случаях, - когда очень плохо и когда очень радостно. Помнится, бабушка корила меня за это. Говорила, что «ангелы улетают, когда в них не нуждаются», что «у них много более важных дел, нежели слушать молчащее сердце; ну, а если ангелов нет рядом, то твоя душа доступна для ангелов тьмы – слуг сатаны». Она еще что-то приводила, но мне очень понравилась и запомнилась одна, последняя ее фраза: «Надо надоедать хорошим ангелам: пусть они чувствуют, что ты в них действительно нуждаешься». Но как ни старалась я следовать бабушкиным советам, у меня равным счетом ничего не получалось. Верю в пятницу и в среду, в час беды и пред обедом. Это, наверное, про меня. И уж наверно знаю, что все, указанные выше, дифирамбы славят Святую Троицу, Богородицу и Святых в благодарность за ниспосланное радостное событие, и это событие – приезд инкассаторской машины (хоть и сутью этой радости является грех).
Броневик приехал по прошествии пятнадцати минут после госпожи Ануфриевой. Заехал в те же ворота, что и она и, наверняка, остановился у того же черного входа.
И ждать теперь мне было в радость.
Не прошло и десяти минут, как броневик выехал уже из ворот и пронесся мимо нас. Спустя полчаса в том же направлении уехал Семен Карпыч. Перед тем, как они проедут мимо нас, я нагнулась, дабы не быть замеченной: боже упаси, если он узнает во мне свою прежнюю музу. Когда я подняла голову, по стеклам и, собственно, по всей машине стекала грязная дождевая вода, - это Семен Карпыч удостоил нас своим вниманием, окатив наше передвижное убежище.
Обдумывая план дальнейших действий, я продолжала все же смотреть вперед. Вот и охранники показались, которым не по своей воле пришлось временно задержаться. Они пожали друг другу руки и, обскакивая многочисленные лужи, затрусили в разные стороны. И только госпожа Ануфриева никуда не уехала, а осталась в конторе: рабочий день как-никак, обычный рабочий день.
Но вот дождь лил так же настойчиво, как и до этого зарядил, и вряд ли в ближайшее время ему надоест это занятие. Заметно было, что прохожих он порядком достал и уже начинал нервировать: все ходили, понурив головы, сутулясь, с хмурыми, недовольными лицами. А я была ему рада, мне было пофигу до этих депрессивных прохожих, меня все устраивало – и на небесах, и на земле, в общем, я осталась всем довольна.
- Радость моя, а где обитает твоя тетя? – сияя, спросила я Кристину.
Она помолчала, насупила брови, и с обидой в голосе пискнула:
- Я к ней не поеду, - так и знай! Она плохая, не поеду.
- Ты хочешь остаться со мной?
- Что за глупый вопрос! Конечно! Очень!
- Тогда нам надо к ней съездить. Знаешь, зачем?
- Не а.
- Затем, чтобы забрать твое «свидетельство о рождении». Ты можешь вовсе не заходить: зайду я, а ты подождешь в машине. Ну, так что, согласна?
Кристина промолчала, а я оценила это молчание, как ее одобрение.
- Где она живет?
- Далеко, Кать. В Похвистнево.
- … Что?! Я не ослышалась? Похвистнева?
- Да, а что?
- Так! Ну, и откуда тебе известна моя фамилия?
- Кать, какая фамилия? – я о городе говорю.
- О каком городе?! Что ты мне голову морочишь! Нет такого города, нет!
- Есть…
Сказав это, Кристина сначала хныкнула, а потом заплакала. На этот раз она плакала честно, без игры, и убедительно настолько, что я поверила в правдивость ее слов. Плакала она долго, и мне стоило большого труда, чтобы ее успокоить.
«Вот уж сволочь какая! - выругала я себя. – Откуда кроха может знать мою фамилию? Взяла и обидела ребенка».
- Зайка моя, солнышко, колокольчик мой ласковый, успокойся, не плачь. Есть он – город этот, есть. Я просто не думала, что он есть, и именно с таким названием; а теперь знаю. Я знаю, ты говоришь правду. Кроме того, я ношу ту же фамилию, что и твой город, - надо ж такому быть! Прости меня, зайка… я думала, что ты меня… ну, как это?.. дурачишь, разыгрываешь. Но теперь-то я знаю, что ты мне всегда говоришь только правду. Вот и хорошо, вот и славно, улыбнись, улыбайся, мое золотце.
Кристина подняла на меня красные от слез глаза. Она больше не плакала; провела по носу рукавом свитера, жалобно шмыгнула.
- Я там жила, Катя, вот так, честно.
- Верю, зайка. Верю и не могу иначе. Стало быть, мы поедем в Похвистнево, а, крошка? И заберем твое «свидетельство о рождении»?
Кристина кивком одобрила мои намерения съездить в Похвистнево. Далее, прибегнув к методу «вопрос-ответ», я выяснила, что это самое Похвистнево находится (дословно!) на таком расстоянии от Самары: «попа устанет сидеть, пока доедешь». Я не стала гадать, сколько это в часах или в километрах, а решила сразу воспользоваться «Атласом автомобильных дорог России». По пути в гостиницу я остановилась у ближайшего книжного магазина и купила вышеуказанный справочник. К своему вторичному изумлению я обнаружила, что город Похвистнево – это не выдумка. Этот загадочный городишко стал такой же реальностью, как когда-то легендарная Троя.
По карте я определила, что Похвистнево находится от Самары примерно в ста пятидесяти километрах на северо-восток. Из того же источника узнала, что в городе имеется автозаправочная станция и даже
