человеком?!» - наверное, этим в эти минуты изводил себя Бекас и от своего бессилия – негодовал.
Пес таки дождался. Собачья справедливость восторжествовала: свою последнюю картошку старик не доел ровно на половину и с руки отправил ее прямо в собачью пасть. По примеру этого бескорыстного благотворителя пошла и я, и кинула к бекасовым лапам свою надкусанную картошку. Тот, довольный, облизнулся. Кристине, впрочем, ничего другого не оставалось, как расстаться со своей укусаной картофелиной. Она навесом кинула ее Бекасу, тот слету ее проглотил, при этом громко лязгнув зубами. После этого пес улыбнулся, а нашумевший в его голове вопрос - «В чем же моя вина?..» - его больше не беспокоил.
Аристарх Каземирович докосолапил до шалаша и вернулся оттуда с пивным бочонком, наполненным холодной ключевой водой. Сам полил нам на перепачканные в саже руки и, когда я и Кристина их вымыли окончательно, попросил меня и ему полить. После того как руки наши были чисты, Аристарх Каземирович налил в эмалированную кружку воды и протянул ее Кристине. Та жадно выпила ее всю. Я же сочла вежливо отказаться. Старик настаивать не стал, а напился сам.
- Бекас напьется у ручья, - пояснил он нам и посмотрел на Бекаса; собака прищурилась на хозяина, гавкнула и тотчас убежала.
Кристина, не в силах усидеть ровно, уронила голову на мои колени, от приятной тяжести в желудке она сытно вздохнула.
- Уютненько покушали, - еле ворочая языком, сказала она. – Я вся какая-то измученная от такого завтрака.
Я мысленно с нею согласилась. Будучи счастливой, я поцеловала ее в лоб. Под прессом того же чувства вспомнила, зачем, собственно, я еду в Похвистнево, и о том, что нам уже пора.
- Прощайте, - сказала я старику после того, как поблагодарила его за великолепную кухню.
- Может, свидимся еще, - предположил старик.
- Ну, тогда до свидания…
О, этот Похвистнево! О, этот однофамилец! Только мы в него заехали, только лишь проехали высокий столп – «Похвистнево. 1888-1988», проехали равнодушных гаишников – и сразу же, как из ведра, пошел дождь.
- Тут всегда так, - сказала Кристина под шорох «дворников». – Везде сухо, у нас грязь.
- А где у вас сухо и можно принять душ, - спросила я, а для ясности добавила: - Где у вас гостиница?
Выяснилось, что Кристина даже не предполагала, что в ее городе может быть гостиница, и под конец даже обиделась:
- Ну не знаю я! Я здесь по гостиницам не шастала. – (Сказала, как будто их здесь не одна, а целая куча.)
Пришлось расспрашивать народ. Первый встречный горожанин оказался вовсе не горожанин, но прожевал он, как оказалось, не в гостинице, а квартировал у девяностолетней бабки, и где находится гостиница, разумеется, не знал. Второй была тучная тетка лет сорока и с рыжими волосами. Она хотя и считала себя коренной, но, так же как и бабкин квартирант, о местонахождении гостиницы не имела представления. Третья, молодая (моих лет) зловредная особа вообще не стала со мной разговаривать, а только лишь окинула меня и машину почему-то брезгливым и недоверчивым взглядом и сию минуту подозрительно обособилась восвояси. Спас худой и очень высокий юноша, так что, дабы хоть как-то видеть его лицо, мне пришлось вылезти из машины и задрать голову.
- Здравствуйте, любезнейший. Ну, вы-то мне хотя бы скажете, где?..
- Какого года? – нетерпеливо прервал он.
- Простите?
- Машина – какого года?
- А бог ее знает. Мужнина. Молодой человек, вы все же мне ответьте…
- Внимательно.
- … где у вас тут постоялый двор?
Тот нахмурился.
- Нет у нас постоялого двора, - сказал он, обидевшись. – Гостиница – есть, а постоялого двора – нету.
- И вы знаете, где она???
- Конечно.
- Ну, слава тебе, Господи!..
- Я покажу. Поедемте, - сказал он и залез на заднее сидение без моего позволения на то. Залез-то он - залез, но с невыносимым трудом, и при этом его коленки стали подпирать ему подбородок.
По небольшому городку, который, в сущности, можно было от начала до конца проехать за пять минут, мы колесили не менее получаса. Наш гид приоткрыл со своей стороны окно и своими длинными перстами махал между мною и Кристиной, указывая повороты. «Налево… Налево… Опять налево… Теперь прямо… Влево», - с довольным видом руководил он, а промеж распоряжений улыбался и рукой отмахивал приветы почти каждому встречному пешеходу. Наконец-то приехали к тому месту, которое уже проезжали раз, в самом начале этой экскурсии, и сверни бы я тогда направо, а не по распоряжению гида налево, - то немедленно к нужному месту и подъехали бы.
- Вот она. Гостиница, - изложил последователь Сусанина, указывая тонким пальцем на двухэтажное здание красного кирпича.
- Decadence какой-то.
- Вы это о чем, тетя?
- Какая я тебе тетя?! Выходимте. Приехали.
- А я???
- Что – «я»?
- Доставьте меня, откуда взяли!
- Ну, уж нет, юноша, дойдете. Спасибо за экскурсию. Желаю удачи.
- Мы вам не общественный транспорт, чтобы развозить куда угодно, - дополнила меня Кристина и, когда гид, насупив брови, стремился избавить нас, неблагодарных, от своего общества, в затылок ему прокричала: - Наглежь! Таксисток нашел! Час по колдобинам возил, аж голова кружится!
В гостинице «Уют» с провинциальным боем и отнюдь не интеллигентным нахрапом мы взяли-таки двухместный номер: ну, конечно же, пришлось слюнявить пальчики. Свой многочисленный женский скарб (включая сумку набитую деньгами) в несколько заходов, с перекурами и, что самое главное, самостоятельно (!) снесли наверх, на «бельэтаж», в номер 10.
(!): в штате обслуги носильщики, швейцары, коридорные, горничные и другой персонал – не значатся; равно как и администратор. «Я не администратор, я тетя Тая». И еще, полюбуйтесь: «У нас вещи не носят. Холуев не держим – демократия. Вам надо – вы и несите». Или: «И чаевые у нас не приняты. Не ради денег работаем». А на мой вопрос – «Ради чего тогда?» - был дан ответ: «Мать уже, а глупая… Чай, известно: ради людей». Но чаевые все ж таки взяла.
Я не собиралась здесь, в гостинице и, собственно, в городе долго задерживаться: заберу, думаю, у злой тетки Кристинино «Свидетельство о рождении». Возьму с нее расписку: мол, не нужна девочка мне вовсе, претензий не имею, забирай ее и вытворяйся отседова, и катись восвояси. Вот возьму только у нее эту бумагу и уеду тут же, уеду вместе с Кристиной куда подальше. Куда – пока не решила: может – в Ессентуки, может – в Париж. Поэтому вещи разбирать не стали, запихали кое-что в шкаф, а что не поместилось – сложили тут же возле него грудой. Взяли только лишь чистое белье, полотенца, шампунь, мыло, зубные щетки, пасту «Колгейт» и пошли принимать душ, и пошли прихорашиваться.
Из душа мы вышли чистые, как будто бы отдохнувшие и очень даже хорошие собой. (Скажу между прочем: душ здесь совсем не там, где я его себе представляла; я наивно предполагала, что он будет в номере, а он оказался «… прямо по коридору, до упору».) Так вот, пока мы, очень даже хорошие собой, шли «прямо по коридору», но уже из душа, между нами завязалась замечательная беседа, похожая на беседу двух разновозрастных женщин, шествующих к себе домой из общественной бани. Разговор имел продолжение и в номере.
Кристина. Гм… Кать, тебе, наверное, мужик нужен?
Я. Какой мужик? Зачем мужик?
Кристина. Ну, это… как это… для дела.
Я. «Для дела!» Все, больше никаких дел! И никаких мужиков! Да и о каких мужиках ты говоришь, когда мы с тобой вдвоем – м-м-ма! Карамелька! – парочка что надо. Пусть катятся ко всем чертям!.. мужики твои. А если что – и вдвоем справимся, не впервой уже будет.
Кристина. Ну, вот, опять до тебя, Катька, как… как до черепахи доходит…
Я. Как до жирафа, ты хотела сказать.
Кристина. Жираф – длинный, а черепаха – медленная. Медленно ты, Катя, смыслишь. Я слышала, что женщине вроде тебя… ну, твоего возраста… в общем, женщине, чтоб лучше жилось, с мужичком нужно… ну, как это… ну, в общем, ни мне тебя учить, сама должна знать, как это называется.
Я. Отвратительная, гнусная ложь… Да уж! Надо же такое ребенку сказать! Нет, Кристина, мне мужик не нужен, потому как, хочу сказать тебе по секрету, все как раз наоборот: это вовсе не нам, бабам, нужны мужики, а им нужны мы, женщины, и как раз для того, как ты верно выразилась, «чтобы лучше жилось».
Кристина. Ты обманываешь меня. Я видела, как ты смотрела на Сирень.
Я. Глупости! Сирень мне друг, но не более того. Давай оставим эту тему, прошу тебя. У меня уже лицо горит.
Кристина. Ой-ой-ой, лицо у нее горит! А то смотри, Кать, а то я присмотрю тебе кого-нибудь из местных…
Я. Не надо! Не смеши меня. Ознакомь-ка меня лучше с вашими достопримечательностями. Устроишь мне экскурсию по городу. Начнем с банка и со столовой: и доллары поменять надо и отобедать пора.
Так, или примерно так, протекал наш разговор после душа. Зайдя в номер, мы улеглись на две, параллельно расположенные друг от дружки, койки. Лежали валетом, лежали навзничь и, рассматривая побеленный потолок, вели эту, прямо скажу, неприятную для меня беседу. После того, как я намеренно направила разговор в другое русло, Кристина наконец-то угомонилась и согласилась показать мне город, хотя заметила, что восторгаться в нем, в общем-то, нечем.
- Банк тут близко, - соскочив с койки, сказала она. – И поесть я знаю, где можно. В кафе. «Бабьи слезы» называется. В «Березку» не пустят: я оттуда поросенка жареного как-то унесла (поминали там бандюгана какого-то). Нет, в «Березку» не пустят. А в «Бабьи слезы» - можно. Там горькую пьют и блины подают. – Кристина почесала ладошкой нос и заключила: - Туда поедем.
Против такого анонса наших передвижений я возражать не стала, но, услышав Кристинину исповедь про жареного поросенка, я нахмурилась и мысленно задалась вопросом: «А стоит ли вообще куда-либо ехать? Безопасно ли это? Покушать, к примеру, и в гостинице можно, без «Бабьих слез» обойдемся. Какие еще сюрпризы уготованы для меня в этом захолустье? Ведь так и побить могут… с такой-то напарницей. Могут ведь; запросто побьют, как дважды два. И слезы наши бабьи не помогут. Только бы не по лицу и сапогами не пинали. Ну уж нет, так просто я не дамся, и Кристину не позволю! Надо бы пистолет купить, револьвер какой-нибудь. Ну, все, едем». И вслух повторила:
- Едем. Сушим волосы феном, причесываемся, кому по возрасту положен макияж – его накладывает, кому не положен – одевается, пьет сок и, за беседой со своим медвежонком, коротает время, дабы дождаться, пока я наведу марафет на своей физической оболочке. Быстро, но без паники делаем все выше сказанное, и тут же отправляемся по согласованному маршруту. Дополнения будут?
- У меня нет, - ответила Кристина.
- У косолапого тоже, - она же сказала за медвежонка и, в знак одобрения мною сказанного, они оба кивнули.
В валютном отделении банка у меня без зазрения совести приняли пятьсот краденых долларов, зачем-то заискивающе улыбнулись и даже сказали: «приходите еще». Я побожилась, что обязательно приду и, радуясь своей безнаказанности, под предводительством знатока местного общепита отправилась в «Бабьи слезы».
«Бабьи слезы» встретило нас по-бабьи весело и слезливо, что, собственно, соответствовало названию сего кафе, и потому было логично. Из посетителей был мужик в клетчатом кепи отвратительно-грязного цвета. Он в одиночестве спал за столом. Сидел он на деревянном табурете, его руки висели плетнями, а голова
