престарелых, которые ничуть не лучше. Идем, сейчас все узнаем сами.
Он закрыл машину, осмотрелся вокруг, к ним никто не вышел, но он понимал, что за ними следят и следят очень внимательно. Хорошо, что он уговорил Амалию оставить всю фотоаппаратуру дома, определенно так будет проще начать разговор. Они поднялись по невысокой лестнице, сделанной под старину, облицованной мраморными плитами. Собственно весь главный корпус был построен в духе неомодернизма, на фасаде виднелись медальоны с греческими богами и героями, яркие скульптурные изгибы, все было сделано хорошо, но чрезмерно и нарочито, особенно перестарались с искусственным старением. Он потянул за бронзовую ручку массивную деревянную дверь, через мгновенье раздался мелодичный перезвон колокольчиков, а из здания их обдал жаркий запах больницы.
В холле их встретил высокий бледный мужчина в белоснежном халате, из-под которого выглядывал пятнистый галстук. У него была небольшая голова с маленьким острыми глазками, в целом лицо его было сложно запомнить. Они поздоровались. Мужчина, не представляясь, долго рассматривал документы, переданные ему Андре, стало понятно, что он не собирается приглашать их в кабинет или отвести в другую комнату. В холле было пустынно и тихо, слышался звук работающего кондиционера из приоткрытой двери слева, а от центральной лестницы дул прохладный ветерок.
– И о чем же вы хотите разговаривать с фрау Кропп? – спросил мужчина, отдавая бумаги Андре.
– Фрау Кропп является единственной живой родственницей. У нее умерла дочь и ее муж. В рамках следственных мероприятий мы должны поговорить с фрау Кропп о ее дочери и муже, – ответил Андре, спокойно выдерживая взгляд мелких глаз мужчины в белом халате. – Вы боитесь, что эти известия ее сильно огорчат?
– Нет, этого я не боюсь, – ответил он, покачав головой. – Я думаю, что ей будет все равно. Должен сказать, что вы мало что сможете узнать у нее, она давно не общается со своей дочерью, а тем более с ее мужем.
– Скажите, а кто оплачивает ее лечение здесь? – спросила Амалия, достав свою зеленую книжку.
– Нет, не лечение, – мужчина покачал головой, – нахождение. Мы не можем помочь ей излечиться, это невозможно. Мы лишь поддерживаем ее жизнь.
– Каким образом? – спросил Андре.
– Я не буду отвечать на этот вопрос, – мужчина в белом халате выдавил из себя дежурную улыбку. – По оплате вы получите краткую справку из нашей бухгалтерии, я попрошу ее подготовить в ближайшее время. А теперь пройдемте со мной, я отведу вас к фрау Кропп.
Он провел их через все здание, и они вышли через другой выход, расположенный в левом конце главного корпуса. Мужчина быстро шел по недавно почищенным дорожкам, совсем не боясь переохладиться на легком морозе. Дорожка все глубже уводила их в лесную чащу, здесь уже был смешанный лес, а небольшие корпуса стали встречаться все реже. По пути им встретилось несколько сотрудников, ведущих под руку стариков с неподвижными лицами, от их вида Амалия вся побледнела, боясь глядеть им в глаза.
Они подошли к трехэтажному корпусу, выкрашенному простой белой краской. Не было на нем никаких украшений, ни барельефов, просто плиты и ординарные окна с решетками.
Войдя внутрь, они ощутили резкий запах хлора и сырость, здесь часто мыли пол. Мужчина в белом халате провел их на второй этаж к дальней палате. Возле нее уже стоял внушительного вида санитар, Андре удивился, не понимая, зачем нужен такой детина против одной женщины.
– Если что, зовите Бруно, – мужчина в белом халате показал пальцем на детину, смотревшего на них с глупой улыбкой. – Как закончите, скажете ему, но прошу не более получаса.
– Хорошо, а почему только полчаса? Фрау Кропп устанет? – спросила Амалия.
– Устанет? – переспросил мужчина белом халате, он переглянулся с санитаром, и они оба рассмеялись.
– Эта не устанет, – пробасил Бруно. – Если что, стучите, я буду недалеко.
Он шумно зашагал к креслу, стоявшему у окна, и развалился на нем, подперев большую голову пудовым кулаком.
Мужчина в белом халате вошел в палату и закрыл за собой дверь. За ней послышался его спокойный голос и больше ничего. Он вышел и жестом пригласил их войти. Дождавшись, пока они войдут, он оставил дверь приоткрытой и удалился быстрым шагом.
Палата была небольшая, одна кровать, одна секция платяного шкафа, стол и два стула. Стол стоял у самого окна, где спиной к ним сидела скрюченная полная женщина и что-то читала. Она даже не пошевелилась, когда они вошли. Андре встал у входа, оставляя Амалии второй стул, но она даже не подошла к нему, застыв у дверного косяка. Амалия глядела то на хозяйку палаты, то на Андре, не зная, что делать, что спрашивать.
– Доброе утро, фрау Кропп, – начал разговор Андре. – Меня зовут инспектор Шонер, а эта милая особа Амалия Стокс, журналистка.
Женщина за столом непроизвольно дернула левым плечом, но не повернулась, отрывистым жестом перевернув страницу.
– Мы пришли к вам, чтобы поговорить с вами, – сказал Андре, обдумывая в голове, как начать разговор.
– Кто-то умер? – спросила фрау Кропп, приподняв голову от книги.
– Да, к сожалению, это так, – ответил Андре.
– Это хорошо, – ответила она и вновь опустила голову к книге, рывком перелистнув страницу. – Комиссар.
– Инспектор, – поправил он ее.
– Ничего, будете комиссаром, – сказала она, не двигаясь. – Раз вы пришли ко мне, значит у вас голова работает. Скажите, комиссар, уж не моя ли любимая доченька подохла, а?
– Сюзанна Франк покончила жизнь самоубийством, – ответил Андре, понимая, что фрау Кропп берет на себя инициативу и, возможно, это и есть выход. – Ее муж, Отто Франк.
– Что с этим ублюдком? Небось, радуется? – перебила его фрау Кропп, подернув плечами.
– Нет, он тоже мертв. Сгорел при пожаре в гостиничном номере, – ответил ей Андре.
Фрау Кропп выпрямилась и облегченно выдохнула, на секунду Амалии показалась, что она шепотом поблагодарила господа за это, а ее рука дернулась в желании перекреститься, но в палате не было ни одного распятия или иконы, только голые стены, обитые мягкой тканью. Фрау Кропп резко встала, движения ее были отрывистыми, она боялась, что если не сделает это сейчас же, то больше не сможет. Она повернулась к вошедшим и громко расхохоталась. Это был смех радости, ярости, гнева, боли, страха, наверное, таким и должен быть смех душевнобольного? Амалия с ужасом в глазах глядела на нее, вжавшись спиной в стену.
– Какой сегодня прекрасный день! – воскликнула фрау Кропп. – Не знаю, есть ли Господь на небе, но сегодня вы принесли мне замечательную весть!
– Почему вы так радуетесь смерти вашей дочери? – спросил ее Андре, внимательно следя за движениями ее рук. До него и Амалии ей было совсем недалеко, в два броска она окажется прямо перед ними.
– Это не моя дочь, – резко ответила фрау Кропп. – Не моя. Я воспитывала другого человека. Вы знаете, почему я здесь? А, ну знаете, конечно. Я самоубийца, вот так. Но даже этого мне нельзя, нельзя и все. А знаете, почему? А, думаю, что не знаете, да и не узнаете, кто вам теперь скажет – все сдохли, все! Ха-ха-ха! Ну, я скажу, это не секрет, в чем секрет? Секрета нет, нет секрета, и не может быть в этом секрета, потому что скрывать нечего, мне нечего скрывать, но разве меня кто-то слушает? Никто меня не слушает, никто!
– Мы пришли сюда, чтобы вас выслушать, – сказал Андре.
– А? Что? А, ну вот и прекрасно, мой комиссар. Я им нужна, понимаете? Даже сейчас им нужна. А зачем? Спросите, зачем, ха, так вот все же просто, все просто. У них ничего нет, своего нет, все мое. И у этого урода, Роберта – это мой муж, ну, вы, конечно же, знаете. Он тоже ничем не владел, все мое, на меня оформлено. Нет, не оформлено, я забыла, представляете, забыла. А ведь я по образованию… господи, кто же я? Это все эти чертовы препараты, становишься безмозглым идиотом. Нет, не таким, как этот дебил в коридоре. Эй, Бруно, ты там?
Бруно ничего не ответил, она махнула рукой и продолжила расхаживать взад и вперед по комнате, не смотря на гостей.
– Все же мое, все мое. Я же все им отдала, все. Какая же я была дура, какая же дура. Я думала, что если умру, что прекращу это, но они не дали мне умереть, не дали! А я слаба, да, я слаба! Надо было вены резать, ха-ха-ха! Как я боюсь крови, нет, уже не боюсь, не боюсь, я бы каждому из них башку отрезала, каждому, особенно этому Отто!
– Почему? – спросила Амалия, не слыша своего голоса.
– Почему? А вы про этого Отто не знаете? Ой, ну я вам расскажу. Знаете, чем он любил заниматься? Нет? А я расскажу, расскажу, мне никто не верит, но я все помню. Он любит резать, любит резать головы, я это видела, да я это видела, как он резал баранов сам. Я видела его лицо, я видела его лицо! – она застыла на месте и вдруг посмотрела на них. На мгновенье Андре уловил в ее взгляде осознанность здорового человека, вырвавшегося на мгновенье из своего бреда. Она заговорила медленно, выговаривая каждое слово, стараясь закрепить его в пространстве этой маленькой комнаты. – Вы должны посадить Франка Дювалля. Я уверена, что он платит за меня, иначе вся его фирма отойдет в благотворительный фонд. Я успела написать завещание, они не могут его оспорить, поэтому я должна жить. Жить… У него есть загородный дом, большой дом. Обыщите его, обыщите, прошу вас! Посадите его, убейте его! Убейте!
Ее глаза стали заполняться дурным туманом, чувствуя это, она затараторила, боясь, что не успеет досказать:
– Я видела их там, еще когда был жив мой муж. Там, из кухни, есть вход в подвал, там они насиловали мою дочь. Мне никто не поверил, мне никто не поверил, никто мне не верит, никто мне не верит!
Она страшно закричала, схватившись за голову, и упала на пол, продолжая кричать, ударяясь головой о пол, потом резко вскочила и страшными глазами уставилась на Амалию.
– Сюзи, милая моя, – прошептала фрау Кропп, глядя на Амалию. Андре остолбенел, медленно, слишком медленно беря себя в руки. – Милая моя, тебе нельзя с этим жить, нельзя. Дай мама все сделает, я все сделаю.
Фрау Кропп бросилась на Амалию, желая ее задушить. Андре поздно среагировал, но успел оттолкнуть фрау Кропп в сторону? Она тут же бросилась на него, подавляя его нечеловеческой силой.
– Беги! – успел крикнуть Андре Амалии, она выскочила из палаты, не в силах сказать ни слова.
Бруно нехотя поднялся и подошел к палате. Войдя, он долго оттаскивал фрау Кропп от Андре, потом привязал ее к кровати и помог Андре выйти. Андре был весь красный от напряжения, а на его шее отчетливо виднелись следы от ее пальцев.
– Полчаса прошло, – хмыкнул Бруно, оглядев их. – Пойдемте, я покажу, где можно умыться.
– А что будет с ней? – прошептала Амалия, не в силах слышать яростные крики и вой из палаты.
– А ничего, побесится час, потом сестра вколет ей микстурки и баиньки, – зевнул Бруно. – Ничего нового.
– И часто у нее так? – спросил Андре, осторожно трогая израненную шею.
– Раз в неделю точно, – ответил Бруно. – Идемте, или вам тут понравилось?
Он загоготал и пошел вперед, показывая им дорогу до процедурного кабинета.
Умывшись, Андре терпеливо ждал, пока Амалия робкими движениями обработает его шею антисептиком. Потом они быстро распрощались с Бруно и вышли из корпуса. Холодный воздух поздней осени был сейчас лучшим, что может быть на свете. Они быстрым шагом ушли от этого корпуса
