такого не говорил, он вообще ничего не говорит.
– А, Петр Ильич он такой, врать не будет, просто будет молчать, как партизан, – улыбнулся Денис, прижав ее к себе.
– Он мне сказал, что с него сняли ваше дело, почему так?
– Не знаю, значит были причины, – ответил Денис, для себя он имел объяснение, но Алине лучше о нем не знать. – Знаешь, его отправили на больничный.
– Что-то случилось? – встрепенулась Алина, он прижал ее к себе обратно.
– Ты не ерзай, больно же, все-таки. Нет, ничего не случилось, если можно так сказать. Он был в том бизнес-центре.
– Он надышался? – Алина выскользнула у него из рук и с тревогой посмотрела ему в глаза.
– Нет, нет, я неверно выразился. Он был там после атаки, как положено, в костюмах защиты и противогазе, не знаю точно. Я ему звонил, он сказал, что из него делают психа, заставляют пить какие-то таблетки.
– Может это к лучшему, а то он плохо выглядел, когда я его в последний раз видела.
– Наверное, к лучшему, он себя изматывает.
– Ясно. Слушай, я тебе там принесла кое-чего, – она схватила его за руку и встала.
– Алин ну я же то еще не съел, – запротестовал он.
– И мне интересно, почему это ты не съел? Тебе что врач сказала?
– Я помню, – он встал и пошел за ней в палату. – Кстати, тут появилась новая дежурная врач, такая шикарная блондиночка, тебе бы понравилась.
– Ты мне поговори еще, – заворчала она, понимая, что он ее нарочно провоцирует.
На его тумбочке лежали пакеты с фруктами и контейнеры с пирогами, запеченным мясом. Денис аж охнул от увиденного, аппетит у него пропал, и ел он теперь через силу. Алина, довольная собой, заставила его сесть и протянула контейнер с мясом.
– Давай ешь, а то исхудал совсем.
– Что, не нравлюсь?
– Ты не болтай, будешь есть на моих глазах, – строго сказала она.
– Алин, но я стараюсь, честно. Ну не лезет кусок в горло, что я могу с этим поделать?
– Вот еще глупости, – рассердилась она. – Считай, что это тренировка, через боль, но делай. Давай, борец.
– Вот умеешь ты, умеешь, – засмеялся он и принялся за еду. Алина смотрела на него с нерастраченной материнской нежностью, а в душе все рвалось наружу, в желании уговорить его бросить работу, она болела этой мыслью уже много недель, мысль превратилась в навязчивую идею, и она это понимала. Он заметил, как у нее заблестели глаза, и спросил. – Что случилось?
– Ничего, я просто радуюсь, –ответила она, подавляя всхлип, и прошептала. – Что ты жив остался.
– Алин, ну перестань, пожалуйста, – он отложил контейнер, желая сесть ближе к ней, но она пересела на другую койку, пальцем указывая на контейнер. – Алин, мы же все обсудили.
– Да какой толк в этих разговорах, – она спрятала лицо в ладонях и с минуту так сидела. Потом отняла руки и спокойно сказала. – Извини, я не сдержалась.
– Тебе не за что извиняться, – сказал он, продолжив есть. – Давай и ты со мной, а?
– Нет, я не хочу, – замотала она головой.
– А я один не могу.
Алина улыбнулась и отломила себе кусок пирога, демонстративно кусая его.
Константин Павлович вышел из своего кабинета после девяти вечера и с удивлением обнаружил за своим рабочим столом Петра Ильича.
– Так, что ты тут делаешь? – строго спросил он.
– А что я по-твоему тут делаю? – ответил ему Петр Ильич, не отрываясь от экрана.
– Ты же должен быть на больничном.
– А я все выполняю, вот, – он поднял со стола маленький пакетик с коробками таблеток. – Все пью, как сказали. Можешь проверить.
– Я верю. Раз уж пришел, давай, рассказывай.
– А что рассказывать? – Петр Ильич посмотрел на него тяжелым взглядом. – Ты лучше выпиши ордер на обыск этой компании.
– Пока нет оснований, – покачал головой Константин Павлович. – Есть распоряжение никого не трясти.
– Вот те раз! А какое же еще должно быть основание?!
– Ты не кипятись, давай по делу.
– Хорошо, давай по делу. Я им отправил запрос по поводу обслуживания системы вентиляции и кондиционирования.
– И что в итоге?
– Ничего, офис у них закрыт, впрочем, как и многие другие. Ответа нет. Я сегодня к ним ездил, так там все заперто.
– Интересно, а что это за компания?
– «Вектор М+», кстати, очень интересная компания. У нее сейчас уже финишируют несколько разбирательств с другими компаниями, я получил ответ от Арбитражного суда. Так вот по пяти искам дело уже было передано судебным приставам.
– И какова сумма к исполнению?
– Так больше двух миллиардов получается, это не все. Я бы сказал, что эта компания уже банкрот.
– Хм, я смотрел по делу, у них еще два бизнес-центра и один ТРЦ в управлении.
– Так вот по ним и судятся. Кость, теряем время. Они сейчас все вывезут, ищи потом свищи их в Лондоне.
– В Лондоне мы ничего не найдем, – покачал головой Константин Павлович. – Ты документы подготовил?
– А то. Я вот как раз закончил. Пойдешь к генералу?
– Пойду, он, скорее всего, не ушел.
– Да куда ему уходить? Он должен сидеть безвылазно, вся надежда на нас, – сказал Петр Ильич.
– Давай не ехидничай.
– А я не ехидничаю, я от чистого сердца.
– Что-то на тебя таблетки плохо влияют.
– Нормально, видишь, ничего же не ломаю, –он громко щелкнул по клавише, и принтер зажужжал, принимая работу.
– Я возьму, – Константин Павлович встал около принтера, принимая документы, – тебе люди нужны в помощь?
– Вовку за мной закрепи, жалко, что Дениса нет.
– Ты можешь его подключить, он там от безделья мается. Может, что накопает в сети.
– А это мысль, голова, не зря начальник.
– Жди, я скоро, – Константин Павлович вложил документы в файл и бодрым шагом вышел.
Некоторое время Петр Ильич сидел без движения, лицо его было обращено к экрану, но глаза не видели открытый документ, где за бездушностью фраз и кодов скрывались человеческие жизни, точнее то, что от них осталось. Очнувшись, как от внезапного сна, он быстрым движением закрыл все приложения и открыл браузер. Новостная лента тут же выдала ему первые заголовки, все новости были об одном. Он открыл первую попавшуюся, открылся новостной репортаж центрального канала.
Эмалированная ведущая грозным и назидательным тоном говорила, что количество погибших в результате этой подлой атаки достигло уже тысячи человек, кто ответит за смерть людей? Кто повинен в этом акте террора, так как ни одна из известных террористических организаций не взяла на себя ответственность. На экране появились официальные лица, строившие суровые гримасы, президент отчитывал генералов и глав ведомств, давая поручение обстоятельно и полностью расследовать это дело, чтобы ни один виновный не ушел от ответа… Петр Ильич убрал звук и смотрел на это все в тишине и думал о том, что значит тысяча человек? Одно большое село, целое предприятие, один микрорайон. Что значит для них эти люди, что они значат для него? Лица на экране менялись, каждый спикер, каждый депутат старался выдвинуться вперед на чужих костях… он не мог оторвать взгляда от этих лиц, следя за каждым движением губ, вздергиванием бровей, растопыриванием ноздрей в устрашающей маске какого-нибудь негритянского племени. А почему надо давать указание расследовать дело полностью? Разве другие дела не должны быть расследованы? Разве есть ранжир или мерило, каким измеряют значимость преступления? Он знал ответы на все эти вопросы, да, мерило есть, он не раз видел его в действии, и не мог понять, зачем он смотрит это, зачем мучает себя? Препараты действовали хорошо, он даже не хотел, как обычно, разбить экран или выбросить его в окно, как почти сделал дома, хорошо, что жена его остановила. Вместо возмущения по артериям текла спокойная кровь, но из желудка поднималась едкая желчь, а сердце сковывало холодом.
– О, Петр Ильич! Я думала, что вы на больничном! – радостно сказала вошедшая с двумя стаканами чая Наташа, в одной руке у нее был еще пакетик с крупно нарезанным кексом.
– Здравствуй, – повернулся он к ней и выключил монитор.
Она улыбнулась ему и села рядом с ним, поставив стаканы на его стол. Развернув пакетик с выпечкой, Наташа заморгала глазами, желая развеселить его серое лицо. Они не виделись с допроса, который он ей проводил после убийства Артема и покушения на Дениса. Ему было неудобно с ней разговаривать, и поэтому он избегал встреч с Наташей, а она, заметив это, не настаивала. Он долго переживал после этого допроса, со стороны этого не было видно, но каждый раз это выщипывало у него часть сердца, оставив ему голый остов, готовый вот-вот разорваться на части, но это все было внутри него, снаружи же это видела только его жена и дочь, дома.
А сейчас он смотрел на нее, не зная, что сказать. Раньше бы он не позволил ей так просто, одной улыбкой связать его. Наташа была по возрасту чуть младше его дочери, и ему было обидно за нее. Он думал, что видимо это и есть старость, когда становишься излишне сентиментальным. Он мог бы давно уйти на пенсию, благо возраст и выслуга лет позволяла.
– Ну чего вы насупились? – спросила Наташа, подвигая к нему пакетик с кексом. – Я сама испекла.
– Да, спасибо, – кивнул он, ухватив большой кусок, попробовав, он удовлетворенно кивнул. – Прекрасно, а то мне эти из буфета уже поперек горла стоят.
– Ой, я так рада, что вам понравилось. Я тогда вам его весь принесу, а то я испекла, а мне нельзя, и так толстею на глазах, – она заметила удивленный взгляд Петра Ильича, за последний месяц она сильно похудела, отчего ее большое лицо стало интереснее. – Мне надо худеть.
– Ну-ну, –проговорил он, принимаясь за второй кусок.
– Знаете, мы с вами давно не разговаривали, и мне этого не хватало. Честное слово.
– Мне тоже.
– Я скажу прямо – я так долго на вас злилась, просто ненавидела!
– А сейчас?
– А сейчас нет, совсем не злюсь.
– Я рад это слышать, только я понимаю, что был не прав тогда.
– Это не имеет значения, – махнула она рукой. – Хороший бы я была психолог, если бы не разобрала этот разговор на буковки, не переживайте. Я вот все время думаю о том, что вы мне сказали.
– Это о чем то?
– Ну, вы мне сказали, что мне надо перестать… эм, не помню точно, смешно. Короче, чтобы я взялась за голову. А ведь никто из друзей мне этого никогда не говорил, вот такие у меня друзья.
– И что в итоге?
– Я взялась за голову. Больше не встречаюсь с женатыми, я хотела все рассказать его жене, мы же подруги, но потом решила, что это будет подло, по отношению к ней, хотя я и так подло поступала, но не в этом главное, а главное то, что теперь я поняла, чего хочу.
– Ну, ты и дура, – покачал он головой.
– Почему дура? – удивилась она, ничуть не обидевшись, зная характер Петра Ильича. – Мне всегда говорили, что я очень даже смышленая.
– А я и не сказал, что ты глупая, ты – дура, это совсем другое.
– А, вы про другой ум, не интеллект, да?
– Да, называй как хочешь.
– И опять мне нечего вам возразить! – расхохоталась она. – Вы когда домой пойдете?
– Я не спешу, я вообще на больничном. А ты чего тут сидишь?
– А что мне дома делать? Мне здесь интереснее, с настоящими мужчинами.
– Так цепляй кого-нибудь и тащи его к себе домой.
– Кого цеплять? Все женатые, вон, Дениса тоже захомутали.
– Ну уж это твоя проблема, нечего клювом щелкать. А Саня, Шамиль? Ну, Пашка, наконец.
– Вы что это, свахой решили стать? – прищурилась она в наигранном недоверии, но положила ему свою сухую горячую ладонь на руку, желая показать, что шутит. – Вы не уходите, я сейчас к себе сбегаю, хорошо?
– Зачем?
– Я же вам
