Красная армия

импортных диверсантов, которых в этот час сидело по пять-шесть штук под каждым кустом. В коридорах царила неописуемая неразбериха, особенно на первом этаже. Если первая рота выносила ящик, во второй стопорилось всё движение; если слабосильные духи второй роты падали вместе с ящиком, первая, как бурный поток, налетала на запруду и грозила пройти по головам «дистрофиков несчастных». Офицеры пока не появлялись, и поэтому над всем этим бурным морем безраздельно царил комбат Эфиоп, ночевавший в казарме, который орал, не слыша своего голоса, и в экстазе хлопал себя по ляшкам, как дикарь-африканец по барабану. Перекошенное от злости за медлительность солдат майоровское лицо, казалось, было окрашено в красно-зелёные полосы индейской боевой раскраски.
  Хуже всего было у двери. Девять подразделений, сотни солдат сходились здесь, и каждый стремился выскользнуть из узкого горлышка наружу быстрее другого. Здоровяк-танкист колотил по голове полутораметровым пулемётом ДШК маленького пехотинца, и тот ловко отбивался сапёрной лопаткой; четвёрка с гранатомётом наперевес с разгона вклинилась в толпу, как торпеда, и сумела притормозить лишь метрах в пятидесяти от выхода, едва не прошив насквозь кирпичный забор автопарка; двое с третьей роты бросили на самом выходе тяжёлый ящик с патронами и гранатами, убежали за чем-нибудь более лёгким, и через ящик в сутолке перелетело уже с десяток человек. Если б у батальона действительно оказался какой-нибудь диверсант, он не выполнил бы своего страшного задания, а помер со смеху.
  Во всём хаосе тревоги лишь три человека сохраняли абсолютное спокойствие. Старшина
105
первой Винокуров и старшина танковой Жарков брились и чистили зубы в умывальнике, словно готовились к такому бою, из которого никто не вернётся. В дела своих рот они не вмешивались, полностью доверяясь подчинённым. Одну из створок входной двери, прежде заколоченную гвоздём и выбитую первыми же выбегавшими, двумя руками держал Миха Кириллюк. Дверь болталась и старалась вернуться в исходное положение, пока дежурный по батальону не попросил придержать её. Миха выполнил приказ Бухарёва да так и остался на важном посту, равнодушный к крикам, стонам и проклятиям людей, игравших в войну.
  Через двадцать минут всё было закончено. Офицеры ещё не подошли, а крытые ЗИЛы начали подъезжать к местам погрузки. Однако Медведев приказал всё занести обратно, объявил, что «операция по выноске получает от него общую неудовлетворительную оценку три» и снова крикнул тревогу.
  … Посыльный Митяев выскочил из казармы вместе с командой «батальон, подъём! Тревога!» и трусцой побежал по сонным улицам. В его карточке посыльного стояло пять фамилий: Швердякин, Пухов, Железняков, Краснопопов и Ёлкин, и нужно было торопиться, чтобы разбудить их как можно быстрее. Вот показался хлебный магазин со стеклянной витриной, как и говорил ротный. Дальше по пути должно следовать автотранспортное предприятие, а на углу, где школа, надо повернуть влево и бежать до садика… Вообще-то в карточке есть адрес, но что на него смотреть, если город пока незнаком и за всю дорогу встретился лишь один старичок в спортивных трусах, бежавший по тротуару. Вот эта коричневая облезлая двухэтажка, других нет. Митяй влетел в подъезд и тут же шарахнулся в сторону: с лестницы ему под ноги метнулось что-то чёрненькое.
  - Уже тревога, да?.. Вперёд! – маленький особист Шпок скомандовал сам себе и двинулся на рысях.
  - Так точно, - запоздало подтвердил Митяй и поднялся на второй этаж. Едва он позвонил в квартиру Швердякина, как приоткрылась соседняя дверь и показался полуодетый Краснопопов.
  - Тревога?
  - Да… Так точно!
  - Буди наших на первом этаже, а я здесь.
  Митяй спустился вниз. «О, а в какие двери звонить, не спросил… Стоп. Если двое плюс особист наверху, то остаётся из пятерых трое. Можно звонить в любую». Он по очереди нажал на три кнопки. За правой дверью звонок не сработал и пришлось стучать. Тут же вышел в форме Железняков, в трусах Ёлкин, а из пуховской двери со сломанным звонком выглянуло женское лицо и пообещало: «Сейчас разбужу». Митяй поспешил выйти из подъезда, так как не хотел возвращаться в батальон вместе с офицерами. Впрочем, те опередили своего посыльного: несмотря на военные действия, автобусы ходили по расписанию.


  Через два дня, прошедших в тревогах или в ожидании их, батальон выехал на стрельбы. На этот раз вынесли и загрузили только необходимое да получили на складе РАВ (ракетно-артиллерийских вооружений) ящики с разнокалиберными боеприпасами. Большинство в роте Швердякина ехало на полигон впервые, и потому сидевшие в первой машине – Годжаева – прислушивались к байкам Васьки Мазурова, который «встревал там по кухонным делам» и
106

теперь самодовольно рассказывал о ночных прогулках в ближайшее к полигону село Копытино, из-за которого и полигон назывался Копытинским (среди солдат – Лошадинским), и о тамошних красавицах, объектах тактических интересов офицеров и солдат разных частей Голопольской области. Мазуров теперь был в ранге экс-повара за какой-то проступок, о котором не распространялся.
  Из-за поломки в машине Петрова первая рота отстала от батальона и прибыла на место последней. Лучшие позиции у центральной вышки уже разобрали, и Медведев, разозлённый с утра тем, что Пухов пришёл на работу позже него, к самому отъезду, вместе с начальником полигона капитаном Бацбаховым отправил провинившуюся роту на правый фланг, где торчали старые ободранные мишени, похожие на огородных пугал. Здесь же, в центре, «солдаты», «пулемётчики» и «БТРы» из белой материи ложились-вставали, наступали или двигались слева направо по воле оператора с вышки. Злость Эфиопа телепатически передалась Швердякину, и он криком погнал свои машины по пыльной дороге, лентой расстелившейся на невысоких холмах. А солдаты в кузове посмеивались (им-то бояться было нечего), обсуждая странное поведение Бацбахова, которого многие видели впервые. Едва они приехали, как начпол подскочил с воплем охотника-папуаса и пнул колесо машины ловким ударом большого изогнутого сапога. Вслед за тем понеслись какие-то несуразные крики: «опоздали... сволочи… должен задерживать… другие подъедут…», и руки капитана заработали, как крылья мельницы. Если учесть, что начальник полигона обладал атлетической фигурой, сужающейся к талии и расширяющейся в области плеч до полутора метров, и огромными , толстыми ручищами, то зрелище было довольно занятным. Но не для всех: Номин, задорно выпрыгнувший было из машины, тут же шмыгнул обратно и поднял стекло. Флегматичный Пухов, отошедший в сторону по личной нужде, покрутил пальцем у лба и прицельно плюнул в простреленный в четырёх местах патриотический щит с воином и знамёнами.
  Годжаев и Петров лихо причалили свои «ЗИЛы» к доту, венчавшему высокий холм, и развернулись кормами к окопам. Из кузовов тут же полетели ящики и автоматы. Взводные командовали, а Швердякин достал потёртый театральный бинокль и в красивой позе принялся обозревать театр боевых действий. Тут же в голове у Михи, который не мешал товарищам разгружать оружие и стоял в сторонке со своим ручным пулемётом, возникло предположение, что враг может появиться и с обратной стороны. Однако посмотрев на лица офицеров, рядовой Кириллюк оставил шутку при себе и пошёл готовить позицию.
Все вооружённые лёгким оружием принялись за углубление окопов, гранатомётчики и три расчёта пулемётов «Утёс» мучились над сборкой своих аппаратов. Швердякин отправил Номина с замкомвзводами внутрь дота заряжать магазины и ленты и руководил устройством командного пункта, чем занимались Сайко и Якубов. В боевое время оба должны были обстреливать противника из ручных зенитных комплексов «Стрела», но сейчас их оружие лежало на складе, и в небе летали лишь вороны, да и то советские.
  Правый фланг первой роты прикрывал глубокий овраг, слева расположилась миномётная батарея. Соседи давно устроились и теперь сидели у своих орудий с карандашами и листками бумаги в руках.
  - Письма домой пишут перед последней атакой, - разгибая спину, сказал Миха, но, увидев искреннее удивление Пахратдинова, который рядом тоже делал вид, что копает, прибавил:
  - Или рассчитывают траектории.
  - Чего считать? Вон их мишени – камень докину…
107
  - Темнота… Чем ближе мишень, тем труднее в неё попасть. Недаром наши всегда в рукопашную переходят.
  Общее внимание вскоре привлекли расчёты, которые никак не могли сладить со своим оружием. Номин с замками вернулся и накинулся на Головко и Мазурова. Почему именно на них – непонятно: у Соколова с Годжаевым не получалось разогнуть ножки станка гранатомёта, Мирзоев и Султанов давно собрали свой «Утёс», но не могли сообразить, куда приладить оставшиеся запчасти и в первую очередь метровой длины кусок ствола, о котором Душман уверенно заявлял: «Не наша!» Номин решил перейти от слов в делу и начал прикреплять к станку тяжёлую коробку АГСа.
  - Позорники, -  приговаривал он, - что бы с вами на войне было? Небось, с сапогов отстреливались бы…
  Через пять минут, разочаровавшись в автоматическом гранатомёте, от вернулся от дела к слову, точнее, к ругани. Вмешались взводные и Филипченко. Замполит, не стесняясь солдат, иронизировал над Номиным:
  - А чем будет отбиваться наш старшина? Наверное, своим крупнокалиберным сапогом…
  Слева шарахнули миномёты, и, когда пыль у мишеней рассеялась, все увидели возле них машущего руками Бацбахова. Слова не долетали, но Пухов предположил:
  Не попали… Гранатой надо придурка…
  Уже через минуту начпол ворвался на позиции первой роты и отчаянно завопил:
  - Сволочи! Изменники! Враг наступает, а они ещё не готовы! Огонь! Огонь!!
  Потом умчался по направлению центральной вышки. Пришёл Швердякин.
  - Это, конечно, грубо, но вы, товарищи солдаты, действительно похожи на сволочей. Копаетесь, как рыба в болоте, с этими гранатомётами.
  - Покажите, товарищ капитан, как их собирать, - обиженно попросил Винокуров.
  - Тебе б, сержант, только с сапога стрелять. Показываю.
  Минут десять ротный копался в гордом одиночестве, потом к нему присоединились все офицеры и самые сообразительные из солдат. «Готовь сапог к бою, Узак, - обречённо шепнул Миха соседу по окопу. – Гранатомётов сегодня не будет…»
  Наконец, и тяжёлое оружие расставили по местам, присоединили коробки с патронными лентами, разобрались, куда стрелять, и ротный, построив всех в шеренгу по двое, зачитал из записной книжки легенду учений («сводку информбюро», по-Михиному):
  - «Враг прорвал границу на нашем участке и силами четырёх дивизий движется к селу Копытино. Боевая задача батальона: окружить и уничтожить».
  - Пленных не брать, - прибавил Пухов.
  - Я всех убивай, - пообещал Душман. – Она ещё пожалеешь, что граница.
  Миномётчики дали уже третий залп, а первая рота только изготовилась к стрельбе. Офицеры встали за спинами самых молодых, и Швердякин наконец скомандовал: «Огонь!» Затрещали
108
автоматы и пулемёты, серьёзно забарабанили АГСы и словно сковородкой по ушам ударило от выстрелов безоткатных орудий СПГ-9, расчётами которых руководили командиры отделений. На какое-то время