Тени перед чертой

узнать, кого и по какому делу пытает Лепен, но передумала. Она сама не любила, когда к ней вламывались во время работы, чего уж говорить о Лепене?
Эмис же сидел по-прежнему в ее кабинете, покладистый и мирный.
-Что ты делаешь? – спросила Арахна, вернувшись и отметив, что он изучает дела. – Зачем?
-Я изучал, - Эмис отложил дело в сторону и спросил. – Сколько здесь твоих дел?
-Все дела в этом кабинете мои. Еще часть в зале, - Арахне вопрос не понравился, но она, помня о том, что это все-таки ее ученик, а Регар ее только что простил, решила развернуть беседу.
-Колесование, утопление, сожжение, отрубание конечностей, повешение, пытки водой…- Эмис провел рукою по нескольким делам, стараясь не смотреть на обложки документов.
-Мне казалось, что ты знаешь, куда идешь, но если ты не готов к этому, то ты можешь быть свободен, - Арахна пожала плечами. – Здесь не место цветочным душам! Мы караем преступников!
-Вы не караете преступников. Прикрываясь милосердством, вы истязаете их.
-Объясни! – потребовала Арахна.
Эмис легко согласился на это. Он взял первую попавшуюся сшивку из пачки документов, отчего вся пачка расползлась по столу под гневным взглядом Арахны, и раскрыл ее.
-Отравительница, сорок три года. Четвертована.
-Дай-ка…- Арахна вырвала документ из его рук и пробежала сама глазами. – да, я ей отсекла последовательно левую ногу, левую руку, потом правую ногу и правую руку. Потом голову.
-За то, что она отравительница?
-Так решило Судейство!
-Это несправедливо, - возразил Эмис. – Справедливо карать. Необходимо, да! Но почему именно так? Я читал про сожжение, про повешение…я не знаю смерть так, как ее знаешь ты, но все-таки, мне кажется, что это разные смерти. Почему не завести хотя бы два или три вида кары? Зачем вот это все? Зачем потрошение и подвешивание за ребро? Колесование? А погребение заживо?
Если ко всему другому Арахна еще привыкла, хоть и не думала, что действительно сможет! Но потрошение и распарывание человеческих тел было практикой предупреждения другим преступлениям. К тому же, с подачи Регара, Коллегия Палачей опаивала таких жертв сильным сонным зельем, чтобы спровоцировать более ранний разрыв сердца, и не допустить того, чтобы преступник дожил до конца казни.
Толпа, конечно, была недовольна быстрой смертью, но палачи объясняли это болевым шоком, от которого остановилось сердце, и нечего тут было уже предъявить.
Но однажды пришлось Регару казнить спешно. Арахне тогда было шестнадцать лет, и она только-только стала помощницей в Коллегии палачей. На тот день не было назначено казней, и она мирно помогала Регару готовить орудие к завтрашней, когда прибыл гонец и заявил, что Судейство приговорило в срочном порядке к казни некоего человека. Арахна напросилась с Регаром на свою беду и стала свидетелем того, как в вырытую яму погружали связанного молодого мужчину. Оказалось, что он совершил покушение на своего короля, да будут дни его долги, и Король приказал мгновенно казнить…
И казнили. У Регара не было возможности проявить милосердие палача к преступнику, не было времени! Ему пришлось командовать раскопкой могилы, а потом ее зарытием. На всю жизнь Арахна запомнила, как тот молодой мужчина лежал и смотрел вверх, безучастный к своей судьбе, не делая ни одной попытки к освобождению или крику, лишь жадно хватая носом и ртом воздух, пока на его тело летели комья с землей. Медленно-медленно тело застывало под землей, покрывалось чернотой, самым ужасным саваном на свете.
Вот и сейчас Эмис, сам того не зная, вернул Арахну в ее древний кошмар.
-Откуда ты про погребение узнал? – она овладела собой с трудом.
После той страшной казни, после того равнодушного взгляда в небо она просыпалась в ужасе, с трудом скрывая крик по ночам почти месяц. Ей казалось, что ее собственное одеяло – это тоже земля и это ее, Арахну, хоронят.
Все прекратилось после того, как Сколер, испугавшись ее возни за стеною, услышав ее тонкий вскрик, который Арахна не успела сдержать, вломился в ее комнату и спросил, узнав о причине кошмара:
-Так разве ты виновата в чем-то?
И у Арахны отлегло от сердца. Она не была преступником, значит, ей не надо было опасаться земли, и удушения в ней. Тогда ей удалось спать спокойно, и вот теперь…
-А? – не понял Эмис. – Не знаю, к слову пришлось. А что, хоронят заживо?
-Нет, - солгала Арахна.
-А по твоему лицу как будто бы да.
-Я устала.
-Но это, в любом случае, подтверждает, то, что я хочу сказать! – Эмис все-таки хотел довести свою мысль до конца. – Все преступления разные, но почему в карах такой большой разброс? Почему нельзя, например, всех одинаково карать за убийство – убийством через виселицу? Зачем придумано колесование и потрошение? Разве повешение уже не похоже на ужасную кару? Разве мало этого?
-Казни придумываем не мы. Мы не придумываем убийства и их способы. Мы только выполняем волю…
-Но на каком уровне, чьим словом это придумано? – Эмис не отставал. Арахна выругалась. Он надоел ей уже со своими странными вопросами, на которые Арахна не могла дать ответа.
-Но кто, кто? Король утвердил такие ужасы? Дознание? Судьи?
-Отвали! – посоветовала Арахна и встала из-за своего стола.
-И это твой ответ? – Эмис тоже встал. – Неужели тебе никогда не было интересно? да, ты орудие, как меч или топор, но разве тебе не было интересно, кто тебя поставил к твоей цели?
-Отвали, - повторила Арахна уже неуверенно.
-Ты уходишь от вопросов, на которые не знаешь ответа. Ты уходишь от вопросов, которые тебя по-настоящему пугают…- Эмис загибал пальцы. – Ты не отвечаешь и избегаешь всего, что тебя тревожит и беспокоит! Все, что тебе неприятно, ты игнорируешь, разве не так?
Арахна рванулась к дверям, но Эмис, который неожиданно рванулся за нею, оказался быстрее и преградил ей дорогу.
-Неужели ты всегда убегаешь?
-Дай пройти! – Арахна попыталась оттолкнуть Эмиса, но не преуспела.
-Если бы моего друга обвиняли в преступлении, я бы рыл носом землю, чтобы самому убедиться, право Дознание или нет, - с неожиданной яростью промолвил Эмис, - а вы? Вы просто стали считать его виновным, когда так сказало Дознание?
-Он сам так сказал!
-И вы…поверили? Ты веришь в его признание? – Эмис усмехнулся. – Ты просто сбежала в удобный мир! Готов поспорить, что ты даже политической ситуации Маары не знает дальше, чем очевидные слухи позволят!
Это было уже слишком! Не прошло и недели с гибели Сколера, а его смерть уже пытались повесить на ее совесть, хотя, это ведь он предал! Да и Мальт сказал о том же. И еще это… что это за обвинение? Мальт сказал, что она тоже ничего не видит вокруг, живя на довольствии от казны. Неужели это правда? Неужели она настолько оглохла и ослепла за годы устоявшейся и мирной жизни?
-Прости, - неожиданно мягко сказал Эмис, когда Арахна, сраженная до конца навалившимся на нее осознанием, замерла с таким выражением лица, от которого даже будущему палачу, а прежде уличному барду стало страшно. – Это всего лишь грубое любопытство. На улице нрав проще, на улице если ты спрашиваешь и не получаешь ответа, всегда начинаешь кричать.
Арахна под сочувственным сопровождением Эмиса вернулась к своему месту, чувствуя, как оледенели ее руки. Странно, за окном было еще тепло, до зимнего сезона нескоро. Но руки – лед!
Она стиснула руки, чтобы отогреть их и села прямо, не зная, что говорить.
-Прости, - повторил Эмис. – Это слишком неправильные вопросы.
-Хуже всего то, что они, на самом деле правильные, - Арахна покачала головою. – Сегодня меня уже упрекнули в этом. Я действительно глупа.
-Наивна, - поправил Эмис. – Я знаю, что ты живешь здесь с раннего детства, но ты не жила на улице. На улице все совсем-совсем иначе. Там ты не знаешь, как выглядит какая-нибудь Коллегия изнутри, но зато точно знаешь, что вчера трех медных монет тебе хватало на половину хлеба, а сегодня хватит  лишь на четверть.
-Почему улица? – прошелестела Арахна. Ее страдание было внутренним. Она была жива, здорова, сыта, имела крышу над головою, и мучилась от того, что кто-то попытался втянуть ее в заговор, кто-то не был с нею честен, и кто-то обвинил, и правильно, между прочим, обвинил, в трусливом бегстве.
Человек же, сидевший рядом с нею, воплощал другой мир.
-Мои родители были свободными людьми. Или, даже сказать, плевали они на всех, кроме себя. Я рано оказался на улице, рано начал воровать…
Взгляд Арахны потемнел.
-Да, воровать. Я хотел жить, понимаешь? нет, не поймешь. Ты не знаешь, что такое плесневелый хлеб. Ты такой и не ела никогда, верно?
-Но это не моя вина!
-Я тебя и не виню, - Эмис улыбнулся, - ты не виновата. Ты – хорошая ученица, воспитанница, заместитель Главы Коллегии. А я – вор в детстве. Да, потом я был пекарем, бродячим актером и даже рыбаком, а в перерывах между этим – срезал кошельки, жульничал в кости и обкрадывал пьяных.
Арахна дернулась:
-Твое счастье, что тебя не поймали.
-Верно, - согласился Эмис. – Не думай, что я не пытался иначе. Пытался! Я был маленьким, когда оказался на улице. Меня приняли, обогрели в шайке, которая искала мальчишек, что могут пролезть в окна и забиться в любые щели. Когда я попытался уйти…думаешь, так просто уйти? Но я ушел. У меня не было образования и достойных связей. Не было никого, кто наставил бы меня на путь истинный. Я пытался быть честным ремесленником…
-И как?
-Не получилось,- признался бард. – наскучило. С утра до вечера режь хлеба, сортируй муку, режь ремни… я бы сошел с ума. И никакой благодарности, никакого повышения и никаких денег. Гнешь спину и тоска, тоска! а мимо проедет карета с придворными людьми, и думаешь невольно, на сколько потянут их кольца да серьги…
Арахна не знала, как ей реагировать на такую отвратительную откровенность. В ней боролись жалость и отвращение. Она сама не сомневалась в том, что не выжила бы на улице, но ей казалось, что представься ей шанс к выживанию среди преступников, она бы предпочла умереть.
Но шевелилась в уме ее ехидная мысль: «это Регар тебя сделал такой или ты сама? Что ты вообще есть и кем была бы в силе других обстоятельств?»
И, хотя человек, обладающим этим голосом, был сейчас далеко, Арахна без труда признала опять в нем Мальта.
Луал и Девять рыцарей! Милосердия, милосердия! Верните прежнюю жизнь, верните покой и уберите эти едкие, вязкие, отвратительные мысли!
-Я никогда не был хорошим человеком, хорошим ремесленником или слугою какой-то Коллегии. Честно говоря, даже бард я посредственный, если за все годы моих выступлений я даже не попал в список тех, кем интересуется Коллегия Дознания. Я никогда не был кем-то. Я выживал, существовал, но жил ли?
Арахна неожиданно даже для самой себя ответила. Слова срывались прежде, чем она успевала обдумывать их. Голос, охрипший и взволнованный, не скрывал волнения:
-Мы не выбираем, откуда идти, из каких домов и каких наследствий. Мы не выбираем, как начнется наш путь, как пройдут первые годы, но мы выбираем, как нам жить дальше… ты преступник, если жульничал и совершал кражи, но сейчас уже не найти следов к этому, ведь так? Тогда живи по-новому, живи так, как выбираешь. Теперь ты в Коллегии Палачей, которую ты сам выбрал! Ты мог не идти к нам. Но ты пришел.
Захрипела, пугая речь Арахны и весь ее пыл, дверь. На пороге возник совершенно измотанный и уставший Лепен.
-Вот вы где, - он