микроскопом. Выполнять, отмечаться, не делать того, что не разрешили – это и есть условно-досрочное освобождение, вот уж действительно. Вышла на свободу, а на ноге браслет, на другой ноге цепь, перед собой толкаю тележку с лекарствами, от которых меня тошнит, и из меня выкачают целый бидон крови. Не знаю, откуда вспомнила это слово, но вижу этот бидон отчётливо. Какой-то магазин, полупустые полки, мухи, плохо пахнет, а я забежала куда-то, а там серые бидоны немногим меньше меня, а в них что-то плещется. Моя, красная, ещё теплая, пахнущая железом и смертью.
К чёрту! Я дома! Мама поменяла работу, бросила старую, не смогла. Я её понимаю, так даже лучше, хотя я и не помню, кем она работала. Теперь она кондитер, поэтому от неё всегда пахнет шоколадом. Обещала откормить меня тортиками, сегодня съем маленький кусочек. Господи, как же хочется есть, как пахнет суп, мясо с кухни, но сижу, жду, когда позовёт, слышу, как торопится, гремит кастрюлями, тарелками. Всё пройдёт, вся эта суета, волнение, я знаю, главное, что я дома, не одна, с мамой, и я хочу есть –¬ хочу жить!
Глава 21. Узнать себя
Апрель уходит, а вслед за ним и мокрый снег вперемешку с дождём, грязные улицы и прошлогодний мусор, следы культурности собаководов, очень требовательных людей, любящих судить о том, кто и как работает. Каждое утро я слышу перебранку соседей, ругань с дворниками, молодыми ребятами из Киргизии, они улыбаются мне, здороваются. Ещё бы, одна я выхожу погулять в такую рань, ну и заспанные собаколюбители.
Просыпаюсь рано, ещё до рассвета. Тихо одеваюсь, стараюсь не разбудить маму, и иду на улицу, замотавшись в шарф, надвинув шапку на глаза, в джинсах и длинной куртке. Меня так запугали инфекциями, что приходится потакать своему страху, кутаться в кокон, не хватает маски на лицо, но до такой дури я пока не дошла. Гуляю во дворе, иногда удаётся обойти весь двор по периметру и не запыхаться. Встречаю рассвет, когда никого нет рядом, снимаю шапку, развязываю шарф, просто стою под красным заревом и ни о чём не думаю, нагуливаю аппетит. Дворники знают, что я стесняюсь себя, хотя у меня, наконец, начали расти волосы, не мягкий пушок, а уже подрос коротенький ёжик. В больнице ничего не росло, наверное, потому, что там не хотелось жить.
После прогулки завтрак. Стараюсь есть много, иногда перебарщиваю, до тошноты, хочется наверстать, поймать за хвост упущенное время. Мама останавливает меня, отбирает тарелку, а я сижу обиженная, как мопс, у которого отобрали сосиску. Я познакомилась с этой собачкой недавно, у нас новые соседи, молодая семья, как принято называть в чиновничьих документах. Мы часто ходим в гости, попить чай, мама с ними давно подружилась и у неё всегда найдётся в холодильнике кусок торта или пирожные. Заира ловит меня по утрам, когда выходит погулять с Тайсоном, так они назвали мопса, у него на ошейнике висит несколько медалей. Заира мне нравится, она ниже меня, худая, но не такая, как я, с колким взглядом умных чёрных глаз, совсем непохожая на типичных самок своего народа. Муж у неё высокий, огромный и волосатый, как неандерталец, Магомед, ему очень подходит это имя, ещё мгновение и он возьмёт в руки автомат и пойдёт воевать с неверными. Его боятся в подъезде, часто не садятся в лифт с ним, а я не боюсь, он весёлый и добрый, похож на медвежонка, Заира так его ласково и называет: «Мой лесной зверь». Самое смешное, что он работает маркетологом в интернет-магазине детских товаров, с такой внешностью ему стоило быть на плакатах боёв без правил. Заира логист, поэтому работает из дома, их перевели на удалёнку ещё в первый ковидный карантин, потом были и другие, я попыталась вспомнить, но не смогла. Заира подсказала – три года подряд, она показала мне фотографии вымершего города, людей в масках на лбу и подбородке, в памяти что-то шевельнулось, я тогда маленькая была, седьмой класс, наверное. В целом мне всё равно, помню я это или нет. Мне очень нравится, что Заира и Магомед не смотрят на меня с жалостью, не сюсюкаются, не вздыхают, общаются на равных. Как-то мы ходили все вместе в парк, недалеко, несколько километров от дома, я так устала, что свалилась на дорожку. Магомед отнёс меня домой на руках, мне очень понравилось, а Заира и мама хохотали надо мной, как я покраснела, он тоже смущался, а Заира подшучивала, боясь, что он надорвётся.
Больше никого в доме я не знаю или не помню, не всё ли равно. И меня не помнят, правда, один раз одна бабка долго смотрела на меня в лифте и выдала: «Есения, ты что ли?». Я ничего не ответила, напряжённо всматриваясь в расплывшееся от жира лицо, неприятный взгляд небольших глаз. Хорошо, что эта бабка жила на шестом этаже, а я на десятом. Некоторые боятся со мной в лифте ездить, особенно встревоженные мамаши с малышами. Детки меня не боятся, мы улыбаемся друг другу, вижу, что они не прочь со мной поиграть, но мамаши и папаши, а с ними и бабушки с бешенными глазами не разрешают войти со мной в один лифт, шипя мне в спину: «Тварь, не могла маску надеть!». Нет желания им объяснять, что я незаразная, не прокажённая. Заира видела это пару раз и долго ругалась с ними, зачем? В этом нет никакого толка, а моей отчуждённости я вижу скорее свободу – свободу от ненужных людей, от их бестолковых навязчивых вопросов, разговоров, лицемерия, подлости.
Каждый день я листаю фотоальбомы, после завтрака, когда голова наиболее ясная. Что-то вспыхивает, озаряет короткими воспоминаниями, как просмотренный когда-то фильм, не до конца и не сначала, непонятый и скучный. Я не узнаю себя, больше стараюсь вспомнить папу, бабушку, по этим застывшим мгновениям прошлой жизни выстроить план памяти, придумать себе воспоминания. Ничего не выходит, и даже рада этому, не хочу лживых, пускай и приятных воспоминаний. Я перестала этим заниматься, когда поняла, что делаю точно также, как эти биороботы в больнице, пытавшиеся навязать мне мысли о том, что папа мог насиловать меня. Мерзкие люди, они пишут мне письма, приглашают на терапию, бесплатно. Ничего не отвечаю, сбрасываю все письма в корзину.
В первых альбомах есть фотографии моей биологической матери. Мне кажется Людмила красивее, а в этой женщине я не вижу ничего, кроме подобия себя, мы и правда очень похожи, были похожи до больницы. Вот она держит меня, совсем ещё кроху, мне ровно годик, лицо улыбается, а в глазах ничего, какие-то пустые глаза, как у манекена. Она мне и на других фотографиях кажется манекеном. Не знаю, почему папа разошёлся с ней, не осуждаю, но хотела бы знать. В один вечер я пристала к маме с вопросами, она долго молчала, хмурилась, но дала мне папку с документами. Её собирал папа, здесь была вся истории их развода суды, решения, много, очень много бесчеловечных слов, безжалостных, циничных и равнодушных. Чтение далось тяжело, не понимаю многого, приходится лезть в интернет, чтобы перевести с юридического на человеческий.
Мой компьютер ждал меня. Не знаю, кто мне подсказал, но на нём лежал конверт из больницы, где я выписала все логины и пароли. Интересно то, что в своём ноуте я легко разобралась, быстро вспомнила, где и что лежит, открыла все свои странички, с радостью обнаружив в черновиках свой дневник, видимо, я его специально стёрла с планшета, чего-то боялась. Теперь у меня много работы, всё скомпоновать, встроить в логическую цепь, соединить с коматозным бредом и короткими записками из капсулы.
Моя почта ломилась от спама, других писем не было, как не было и сообщений на facebook. Сначала я расстроилась, а потом подумала, что это даже хорошо, не придётся поддерживать связь с тем, кого не помнишь, и ещё неизвестно, окажется ли этот человек интересным или хорошим.
В первый же день копания в ноутбуке, от которого разболелась голова, я обнаружила запрятанную глубоко папку «от Машки». В папке было почти две сотни роликов, в основном порно. Просмотрев с десяток, я всё удалила, но до конца дня в ушах стояли хныканья и стоны девок, лизавших друг друга, как грязные собачонки, как кряхтит негр, всаживая огромный член в белую попу, как закатываются от наслаждения выпученные глаза, страшная чёрная морда с белками вместо глаз. Стыд и усталость, вот что я почувствовала, и меня это напрягало. Ничего не шевельнулось внутри, а ведь должно было, мне по возрасту положено думать о сексе. Подумала о Магомеде, он ничего, сильный, смешной, весёлый ¬ и всё, я его не хочу, никого не хочу. В папках с фотографиями я нашла отдельные каталоги с актёрами, наверное, я по ним сохла, в инстаграме я отписалась от фитоняшек, от всех отписалась. И вычистила ноут от мусора, сдуру чуть не удалила папки фотоотчётов моих соревнований – так устала, что хотела удалить всё, не глядя.
Какая я была тогда красивая, довольная, румяная, весёлая. Первых мест не было, и меня это не расстраивало, и я на фотографиях тоже не расстраивалась. Долго копалась в кладовке, пока не нашла свои лыжи. Они упали на меня, такие тяжёлые. Хочу к зиме снова встать на них, прокатиться хотя бы один круг. Руки и ноги всё помнят, я взяла палки, сразу поняв, что неверно стою, ноги отозвались, мышцы застонали. Надо тренироваться, мне написали курс упражнений, я так и не приступала. Заставляю каждый день себя заниматься чем-нибудь, а ещё надо готовиться к школе. Я решила сдать всё экстерном, пора начинать готовиться, всё-таки два года я потеряла. Столько надо всего успеть, сделать, заставить себя не бросить, и я чувствую, что мой организм требует этого, отменяя, требует действия, движения, а не валяться весь день на кровати, пытаясь вспомнить узнать, кто же я была?
Глава 22. Лето
Всё изменилось. Лето пролетело, будто бы его и не было, со всеми его заботами, путёвками, отелями, морем, жарой, пляжами, экскурсиями, фруктами, вином, дождями, радостями и безумным весельем, ярким солнцем, тёплым ветром, непроходящим зноем, пылью, насекомыми, пьяными приставаниями, поцелуями, у кого-то первыми, скукой в расплавленном городе, стопкой книг, мороженым и нарастающим чувством тошноты, когда близилась последняя неделя августа – всё это прошло мимо нас. Хотя нет пыль, насекомые и духота каменных джунглей – наша доля, ну и немного мороженого, врачи запретили много есть, боятся, что тут же подхвачу ангину. Они вообще всего боятся, а я не боюсь, не впадаю в паническую истерику, если вдруг заложило нос или стало першить в горле. С меня требуют, чтобы я немедленно бежала к ним, сдавала анализы, а мне уже крови жалко, моя, никому её не отдам!
Иммунитет, по их мнению, у меня его почти нет, но с момента выхода из больницы я ничем не заболела, а вот они, те самые врачи, успели по очереди примерить на себя новый штамм ковидлы. У нас полдома переболело, если верить чату дома, гнусное сообщество, хорошо, что они не знают, что я там есть, мне инвайт Заира прислала. Такое про меня пишут, хочется ответить, но сдерживаюсь, незачем тратить себя на убогих людей. Если вкратце, то я всех и заразила, меня вообще надо запереть, чтобы я их детей и бабушек, о ужас, не заразила раком. Удивительно, насколько может быть живуча эта идиотическая идея, и чем люди важнее, тем значительнее звучит эта дурь, так они думают. Кто-то кидал нам в ящик письма с угрозами, мама тут же отдала их в полицию, обещали разобраться. Я всё жду, когда под дверь положат дохлую крысу или голову
