непрерывно движущихся разобщенных фрагментов. И что можно было противопоставить этому живому потоку лучших событий моей жизни? Как можно было отвергать столь близкие и родные мне образы мужа и сына?
Вот Андрюшка счастливо сосущий мою грудь – и ощуще-ние целостности с ним, объединение единым природным материнским инстинктом меня накрыло, придавило и одновременно вдохновило. В этот момент мы были с ним единым организмом, до краев заполненным счастьем и жизнью - мы действительно жили! Но это целостное ощущение единства и жизни взорвало в я-мировоззрении определенные зоны нейронных объединений памяти, извлекло типичную информацию, обнажило и присоединило к себе. События стали восприниматься в еще более реальном свете – это уже были не просто образы и ощущения, это была моя настоящая жизнь! Я словно вернулась в тот период времени и сама присутствовала там! Да-да, находясь на больничной койке в беспомощном состоянии растения, я реально присутствовала в своем далеком прошлом, и меня это, с одной стороны, возрождало, наполняло чувствами и эмоциями, связью с жизнью, но, с другой стороны, я понимала невозможность такого присутствия, нереальность происходящего, потому что я это уже проживала, это уже случалось со мной ранее, а сейчас Андрюшки уже нет - он мертв.
Но последняя мысль не могла закрепиться: она отскакивала, ускользала от меня, поток чувств не хотел с нею мириться, соглашаться. То первое желание оставаться пусть в нереальном мире, но счастливом, наполненном жизнью и энергией, начало преобладать, заглушать состояние объективной реальности. Я-мировоззрение часть за частью разъединялось, расслаивалось, становясь все тоньше, слабее, обнаженнее перед силою потока. Его монолитная ин-формационная основа раскалывалась, крошилась, не в силах отличить реальные события от виртуальных, и с каждым мгновением все меньше оставалось шансов на возрождение, на обретение единства и целостности. Как только тот или иной фрагмент чувственно-эмоционального потока находил отзвук, соучастие в я-мировоззрении, он переплетался с ним, прочно объединялся и мгновенно с корнями вырывал его, тут же исчезая в небытии. А я-мировоззрение становилось еще более беспомощным, незащищенным, хрупким и растерявшимся, перед этим неравным и нечестным противостоянием.
А вот снова Андрюшка в модных штанишках и красивой яркой рубашке пытающийся на свою первую годовщину уверенно пройтись по комнате – и ревущая от возбуждения, подвыпившая компания близких и родных мне людей. Он прошел, и я как мама, была переполнена гордостью за своего сына, потому что именно он это сделал, мой сын! И это чувство материнской гордости было тоже настолько реально, присутствие в прошлом было столь очевидным, что еще один кусок целостного я-мировоззрения откололся и унесся в глубины ничто.
Со стороны я видела, что мое я-мировоззрение медленно погибает, склоняясь в сторону присутствия в небытии, при этом не потому, что ему было там комфортно и лучше, а потому что оно перестало различать события виртуальные и реальные. Оно перестало воспринимать ход реальных событий, потому что почти полностью было вовлечено в чужую игру – в мир виртуального существования. Мир небытия словно вошел в мое бытие и смешал прошлое с настоящим, реальное с фантазиями, прожитое с надуманным. Я уже не могла отличить события идущие из глубин небытия от событий привязывающих меня к бытию. Присутствуя в бытии, я наблюдала события, которые не могли в нем происходить, потому что явно принадлежали небытию – только в небытии я встречала такие ускользающие и незакрепляемые образы и столь глубокую, иносказательную содержательность. Но я не была в небытии, потому что чувствовала свою привязанность к бытию хотя бы в том, что могла наблюдать и оценивать факт своего наблюдения. В не-бытии осуществлялось просто обозрение, в котором я не могла видеть себя со стороны и давать оценку собственному присутствию, потому что в небытии я-мировоззрение эти действия не могло осуществлять в принципе, так как было лишено активности я-сознания и сковано, до минимума ограничено в своих действиях.
Ускользающее и неуловимое понимание происходящих событий извращало сам факт присутствия, делая его неопределенным и зыбким. Я точно присутствовала, но где, в каком мире: бытия или небытия? Это непонимание, утеря точек отчета, смешение критериев оценки привело к какой-то внутренней перегрузке – сумасшествию. Видимо, что-то надломилось в моей психике, что-то отключилось или, наоборот, включилось как самосохранение, потому что, когда критерии оценки присутствия в бытии и небытии перемешались окончательно, и разобраться в них стало невозможно, изменилось течение событий, поменялся ракурс обозрения и содержание происходящего. Если раньше я могла с точностью установить присутствие собственного «я» в бытии или в небытии, то сейчас граница между бытием и небытием не просто стерлась – эти два мира словно объединились и открыли свои просторы для обозрения и существования. Если до не давнего времени моя я-психика могла анализировать себя и свою структуру только присутствуя в бытии, в состоянии бодрствования и целостности, и в этом случае я понимала, что я живу, присутствую для себя и для других, то сейчас я обозревала события, которые к бытию никакого отношения не имели. Передо мной открылась способность обозревать небы-тие: его глубины и масштабы!
Я не просто перестала ощущать переходы из небытия в бытие и обратно, я их не замечала, потому что основа моей я-психики – я-мировоззрение, оставалось целостным и нетронутым как в бытии, так и в небытии. Мое внутреннее состояние словно законсервировали, вывели в константу, потому что я перестала испытывать, что положительные, что отрицательные эмоции как в бытии, так и в небытии. Внутри моей психики словно что-то отмерло, отключилось – как и я-тело, моя психика стала безучастна и невосприимчива к происходящим событиям. Словно околдованная или заворо-женная она потеряла способность к эмоциям и чувствам, но взамен получила возможность обозревать небытие, присутствовать там, где способность что-либо ощущать и эмоционально реагировать обернулась бы для нее крахом: невозможно ощутить безмерность, глубину и масштаб небытия. Ощущение столь грандиозного и великого не просто бы подавило и притупило внутреннее содержание я-психики, а, наверное, уничтожило и раздавило всю ее внутреннюю структуру. Одно дело воспринимать падение в ничто и соприкосновение со смертью разорванными фрагментами я-мировоззрения, совершенно другое воспринимать первозданность существования девственно хрупкой и совершенно для этого не предназначенной структурой целостного я-мировоззрения.
Мне впервые открылось обозрение небытия - здесь все было ново: масштабно, глубоко и солидно. Я впервые отчетливо, словно наяву, начала различать события, которые происходили в основе человеческого существования. Причем, я видела их не фрагментами своего разорванного я-мировоззрения, а пусть потрепанным, истончавшимся, но целостным внутренним «я». Открывшиеся глубины представляли собой настолько фантастическое зрелище, что я забыла о своем земном несчастии, о свалившемся горе и о глупых сомнениях – возвращаться или не возвращаться в бытие. Я с жадностью начала обозревать открывшееся течение небытия, поток первозданного и определяющего...
Глава 5.
Сумасшествие,
как возможность обозревать небытие
Н
а границе соприкосновения со смертью, в мгновении от полного погружения в ничто, я вдруг открыла в себе возможность обозревать небытие. Точнее, эти возможности открылись сами. Как предохранительный клапан спасает газовый котел от переизбытка внутренней энергии и соответственно от взрыва, так и для моей психики открывшаяся возможность обозревать небытие, явилась своеобразным спасением от полного уничтожения внутренней структуры масштабами открывшегося величия. Без открывшихся возможностей обозревать небытие, впитывать его в себя целиком, без различения деталей, о возвращении я-психики из небытия и сохранении целостности я-мировоззрения не могло идти и речи. Ни одна я-психика, даже с самым совершенным и устойчивым я-мировоззрением не в состоянии вынести понимание обозрения первозданного – современная структура я-мировоззрения слишком хрупка и ничтожна для восприятия и запечатления столь грандиозного и великого.
Впервые, наглухо закрытый для здравствующих мир первозданного существования, открылся мне во всем своем величии и неповторимости, и вошел в меня. Это уже были не призраки, тени, полуобразы, которые я наблюдала в падении в ничто – это было обозрение реального течения фундаментального, видение первоосновы. И обозреваемое зрелище впечатляло.
В открывшемся моему взору небытии не было событий, отдельно различимых фрагментов. Незаметно и безболезненно преодолев Рубикон между бытием и небытием, я попала в мир, в котором события перестают различаться. Обозрение существования фундаментального – это не привычный мир человеческого существования, состоящий из множества узнаваемых фрагментов-событий, которые при желании можно вспомнить, воспроизвести, высветлить. В небытии «я», как конкретное индивидуальное существование, моментально растворяется и переходит в состояние «мы», подгоняется под структуру небытия и, теряя индивидуальность и самостоятельность, вливается в поток человеческого, общего и единого, целостного и невыделяемого. «Я» становится всем: объемным, масштабным, всечеловеческим, и в этой новой ипостаси продолжает существовать, быть. В нем сохраняется присутствие в себе и для себя, а вместо утраченного присутствия для других в небытии оно обретает эксклюзивное право присутствовать во имя единого, целого и фундаментального – присутствовать для Другого.
Присутствие для Другого – это присутствие в первозданном как человеческое существование и для человеческого существования. Другое – это состояние выходящее из небытия и образующее основу бытия. Это как раз та узкая граница, которая разделяет жизнь и смерть, которая включает в себя характеристики бытия и небытия. Присутствие для Другого отличалось от присутствия для других масштабом и глубиной своего присутствия, непосредственной связью с существованием первозданного и определяющего. Присутствие для других было следствием присутствия для Другого, потому что присутствие для Другого – это необходимость су-ществования «как» и «для» человеческого существования, т.е. формирование и развитие предчеловеческого и ранечеловеческого существования, а присутствие для других – это воплощение присутствия для Другого в бытии, в повседневной активности, т.е. это уже непосредственно история человеческого.
Присутствие для Другого раскрывает себя только в небы-тии, когда открывается понимание глубин существования мира, когда обнаруживается, что даже целое, фундаментальное, первозданное, присутствует в мире не как данность, а как необходимость: необходимость присутствия и необходимость доказывать свое право на присутствие в структуре Мироздания. Присутствие для Другого – это не только
