морфология, анатомия и физиология. Тем более для небытия безразлично, во что это все одето, на чем ездит и где живет. Небытие – это совокупность фрагментов распавшихся я-мировоззрений. Так вот если в бытии я-мировоззрение, как основа индивидуальности я-психики, займет такое же доминирующее место как в небытии, цивилизация Земли выйдет на новый уровень совершенства, предстанет в суще-ствовании мира в более качественном образе, с которым, возможно, Творец начнет общаться более тесно и открыто.
***
Обозреваемый образ-ответ Творца начал рассеиваться как дымка и вместо него все четче и громче в мой мозг начали пробиваться слова молитвы, которую читала у моего изголовья мама. Я возвращалась в бытие под мелодию и глубокое содержание слов о Творце. Мама настолько углубилась в содержание молитвы, что я впервые прочувствовала, насколько вера в Творца спасает людей от гибели, насколько она важна и незаменима как опора для психик, которые не в состоянии самостоятельно выстоять под ударами судьбы.
Этот аспект инициировал новую цепь рассуждений – вера в Творца, как своеобразный регулятор чувственно-эмоциональных порывов для несовершенных психик. Я знала, что психика мамы неустойчива и подвластна порывам. И таких психик, по всей видимости, в современном псипространстве большинство. Соответственно, если бы не существовало силы, регулирующей чувственно-эмоциональные порывы нейронных комплексов подсознания, то бытие человека превратилось бы в анархию – в хаотично проявляемые, неконтролируемые массовые всплески психической активности. В этом случае, даже самые совершенные государственные институты власти не смогли бы привести психически неустойчивые массы в состояние организованности и системности.
Если на миг допустить, что кто-то заберет у людей веру в нечто сверхъестественное, сверхмогущественное, например, в того же Творца, то мама, уже давно бы потеряв человеческий облик, билась в истерике, разбивая себя в кровь от переполняющих психику эмоций. И таких людей как мама в современной цивилизации - миллиарды. Но она не делает этого, она не теряет человеческий облик, тем самым, доказывая, что даже ее несовершенная психика умеет обуздывать природные силы подсознания. Выходит, за понятием «вера» стоит работа мне неизвестных нейронных комплексов, которые функционально обуздывают чувственно-эмоциональные порывы подсознания, регулируют их, укрощают и перераспределяют. Но где эти механизмы находятся и что собой представляют?
Я заметила, что состояния самоанализа, масштабной мыслительной деятельности, в своем роде прокладывали мост между миром бытия и небытия. Разница заключалась только в том, что в небытии ответы представали в едином, целостном образе-ответе, который выступает как данность, возникает ниоткуда, оставляя право лишь обозревать его, а в бытии ответ нужно выбирать самостоятельно среди множества возникающих и распадающихся образов-предположений. Но как обозрение единственно представленного образа-ответа в небытии, так и выбор множества образов-предположений в бытии вызывали во мне состояние удовлетворения и умиротворения. Я получала спектр положительных эмоций не от акта физической работы, движений, которых в силу полураз-рушенности моего я-тела была лишена, а от акта творчества, мышления, работы с внутренней информационной базой. Причем удовлетворение от интенсивной психической деятельности воспринималось эффектнее, глубже, полнее, чем удовлетворение от движений, которыми ранее я заполняла повседневную действительность. Получалось, что чувственно-эмоциональная составляющая моей психики больше наслаждалась открывшимися и в полную меру используемыми возможностями мыслительной деятельности, чем активностью я-тела.
Это состояние я четко ощущала, но не совсем понимала. Ведь активность тела – это жизнь, это та истина, которая красной нитью проходит в системе образования любого государства. По логике вещей, следуя этой «истине», лишившись активности я-тела, я должна была умереть, в лучшем случае остаться инвалидом, постоянно чувствующим ущемленность и неполноценность своего присутствия в бытии. Но я не только не умерла и не почувствовала своей «ущербности», я до сих пор продолжаю наслаждаться при-сутствием в бытии, причем больше, чем наслаждалась им при здоровом я-теле! Это факт! Открыв для себя возможности я-психики, установив очевидные приоритеты, я совершенно перестала беспокоиться за состояние своего я-тела. Безусловно, я думаю о нем, этот вопрос в той или иной степени беспокоит меня, но впервые для меня я-тело стало не самой жизнью, а всего лишь формой, в которой присутствует и развивается настоящая жизнь. Меня перестало волновать мое физическое состояние и внешний вид, главное, чтобы я-тело по максимуму позволяло функционировать я-психике, а все остальное я самостоятельно доведу до логического завершения, компенсирую искусственными средствами, достижениями современной медицины. Поэтому, обнаружив реальную ма-лозначимость я-тела в бытии, я перестала задумываться о его перспективах, отдавшись наслаждению от самоанализа, от обозрения своей я-психики и тех глубин, которые за ней стояли. Я любовалась своим внутренним «я» - присутствием в себе, своим внешним образом – присутствием для себя и для других, и наслаждение от красоты присутствия в целом настолько заменяло наслаждение и удовлетворение от ощущения красоты тела, что я уже смело могла пренебрегать последним. Мне уже было безразлично, как выглядит мое я-тело, потому что я-тело впервые перестало выступать для меня основным объектом присутствия. Я-тело превратилось в составную часть моего внутреннего «я» - образа, в котором моя психика преподносила себя людям. Но я уже знала, что я могу изменять этот образ, редактировать его, перекраивать, трансформировать – все это было во власти моей психики. Соответственно, и роль я-тела, во всех этих изменениях коррелировалась, изменялась.
Молитва, которую не переставая читала мама, вновь вернула меня к размышлению о понятии «вера». Мне важно было раскрыть, как вера как нейронная организация, контролирует природную необузданность чувственно-эмоциональных сил подсознания? Что представляет собой вера как функция определенного множества нейронов? Обозревая внутреннюю структуру своей психики, я не могла выделить конкретные нейронные объединения, отвечающие за активацию функции «вера». Возможно, их и не было, возможно эта функция обеспечивалась целым комплексом нейронных организаций. Бодрствующий мозг пробуждал целое множество образов-предположений, но все они не удовлетворяли, не заключали в себе категоричность и определенность. И меня это начало раздражать. Я привыкла, что в небытии Он сам мне всегда все открывает и доносит, предоставляя мне возможность только внимать, обозревать и запечатлевать. А здесь, в бытии, в состоянии бодрствования, я вынуждена постоянно заставлять себя думать, принуждать себя анализировать, самостоятельно выискивать удовлетворяющий меня ответ, а это было трудно и утомительно. Возможно поэтому, человеческий мозг не склонен к продолжительной мыслительной деятельности и всячески пытается уклониться от нее, сфилонить – для него это слишком хлопотно и напряжно.
Но я настойчиво и последовательно заставляла себя думать, потому что мне хотелось понять значимость понятия «вера» для человека. Напрягая возможности своего волевого механизма, концентрируя внутренний взор на анализе именно этой информации, я целенаправленно пробуждала активность я-сознания, активируя связку я-сознание-я-мировоззрение. Я уже знала, что именно работа этого дуэта лежит в основе сознательной деятельности – выборочной, избирательной и целенаправленной работы я-психики с внутренней и внешней информационной средой. В данном случае, чтобы найти ответ, мне нужно было из всего объема запечатленной в памяти информации отыскать, активировать и извлечь единственно возможную ассоциацию – образ-предположение.
Наконец, продолжительная принудительная активация я-сознания стала приносить свои результаты - я начала четче различать пробуждаемые мыслительной деятельностью образы-предположения. Они стали более узнаваемыми и доступными для восприятия, больше походить на образы-ответы, с которыми я работала в небытии. И хотя в образах-предположениях по-прежнему катастрофично не хватало категоричности и однозначности, теперь в них хоть что-то можно было узнать, идентифицировать и выделить.
Во всем множестве представших ответов-предположений выделялось два основных множества-позиции. Первая позиция акцентировала внимание на следующем: вера во что-то внешнее и сверхъестественное довольно часто присуща я-психикам с неустоявшимся, полуразрушенным я-мировоззрением, склонным к объединению в массы, к коллективной работе, в которой неустойчивость основания компенсируется силой массы, а слабость и неуверенность в собственных силах, скрывается за спинами других. Вера как упрощенное множество стереотипных воззрений на структуру мира практически заменяла я-мировоззрение, перебирая на себя его организующие и направляющие функции.
Я-мировоззрение – это система устойчивых, разносторонних, лишенных догматизма и фанатизма воззрений на мироустройство, которая формируется за годы взросления психики в определенной социальной среде. Чем последовательнее, глубже, масштабнее информация, закладываемая в основу долговременной памяти взрослеющего ребенка, тем устойчивей, гармоничней и богаче образ внутреннего «я» сформировавшейся психики взрослого челове-ка. Этот формируемый системой образования образ внутреннего «я» и есть я-психика, с индивидуальными, а в последствие и с личностными характеристиками.
Но очень часто, как правило, в силу непрофессионализма родителей, педагогов и близкого окружения, формируемый образ внутреннего «я» получается противоречивым, неустойчивым и деструктивным (полуразрушенным). Среда, в которой одно говорится, другое делается, а третье подразумевается, создает образ, который не имеет единой внутренней основы и, соответственно, лишен устойчивости, категоричности, принципиальности. В результате отсутствия единой и целостной внутренней основы, природный потенциал я-психики – присутствие для Другого или логоинформационное предопределение, не может эффективно использоваться - он бездарно, глупо разбазаривается. Я-психика взрослого человека с таким деструктивным основанием уже просто не в состоянии сформировать индивидуальное, направленное, целеустремленное и активное присутствие для других. Она уже организационно не может планировать деятельность на перспективу и длительный период времени придерживаться запланированного. Она уже не в состоянии мыслить масштабно: осуществлять полноценную и, главное, систематическую и последовательную аналитическую деяте-льность. Она уже лишена возможности достигать глобальных целей, требующих продолжительной и предельной концентрации энергии я-сознания. Но главное, лишившись устойчивого, постоянно совершенствующегося основания, я-психика уже не в состоянии
