содержательность потока существования человеческого на Земле несоизмеримо мала в сравнении с содержательностью существования живой и косной материи. Видимо, действительно, разумная материя в масштабах Солнечной системы только проходит первые этапы становления и развития, и поэтому не имеет прочного и устойчивого основания.
И мне вдруг показалось, что я поняла Его задумку: Он специально открыл передо мной содержание существования человеческого, чтобы донести понимание истинного предназначения человека – творить фундаментальное. Через меня Он хотел донести до людей, что только в образе человека будущего, через личность планетарно-космического типа, можно укрепить основание бытия: организовать насыщенное и полноценное присутствие в себе, для себя и для других, причем ориентированное на масштабы космоса.
Для меня вдруг открылась страшная правда – современная организация бытия, как пространство присутствия псипространства и воплощаемых им образов присутствия, далека от совершенства. Мы, называющие себя Человеком Разумным, на самом деле далеки от этой разумности, и достигли, разве что стадии Человека Эмоционального, потому что даже в моей психике, дуэт я-сознания и я-мировоззрения несовершенен и бессилен перед природными силами я-подсознания. О каком доминировании разума может идти речь? Заяц может назвать себя львом, но от этого в действительности не станет царем зверей. И человек, назвав себя Homo Sapiens, от этого не стал более разумен. До тех пор, пока в я-психике преобладает активность нейронного комплекса подсознания, пока в образе присутствия для себя и для других доля сознательной деятельности существенно уступает активности бессознательного, мы можем называть себя разве что Человеком Эмоциональным. И в этом нет негатива или пренебрежения, - это закономерность развития, это то, через что человек должен пройти, прежде чем достичь стадии Человека Разумного.
Психики, образующие современное псипространство Земли, эволюционно еще не готовы проявить природный потенциал присутствия для Другого, поэтому организуют свое присутствие в столь непривлекательном, малосодержательном и поверхностном образе. Незнание своих истинных возможностей, преклонение перед авторитетом я-тела, доминирование простейших потребностей и фанатичное желание их удовлетворить, слепая вера в сверхъестественные силы и нежелание совершенствовать себя, превращает присутствие я-психики в бытии в мгновение, в один единственный фрагмент, длящийся от двадцати до восьмидесяти лет. Страшно то, что в этом случае, разницы между качеством образа присутствия я-психики двадцатилетнего человека и восьмидесятилетнего – прак-тически нет. Шестидесятилетняя разница в возрасте не заполняет психику качественной информацией и, соответственно, не проявляется в совершенстве образа присутствия в бытии, поэтому на кону истории эти психики равноценны.
Но где делись шестьдесят лет жизни, на что были потрачены? Почему факт присутствия в бытии еще не означает совершенства психики? Почему нынешнее повседневное существование не ценится в небытии? Разве построить дом, родить ребенка и посадить дерево – этого мало для полноценного присутствия в бытии?
Оказывается мало. Но почему мало?
Я обозревала движение небытия, пытаясь извлечь из него ответ на свой вопрос. Всматриваясь в логоинформационное предопределение, я старалась проникнуть в глубину, в содержательность тех, кто образовывал его основание – но слишком целостно и мас-штабно было основание, чтобы познать его, разложить на составляющие части и идентифицировать. Оно было настолько монолитно и подогнано, что в нем не наблюдалось разорванности. И это вызывало удивление, потому что я точно знала, что основание потока существования человеческого состоит из множества фрагментов разорванных я-мировоззрений. Неужели в своем существовании они были настолько последовательны и целостны, что, соприкоснувшись со смертью, попав в существование небытия, они дополнили друг друга, превратились в неделимое целое? Но разве такое возможно? Как люди из разных поколений могут дополнять друг друга в условиях небытия?
Я устала от непонимания, от постоянного обнаружения собственной ничтожности в масштабах движения небытия. Мне становилось все удушливей и тревожней, словно что-то громоздкое и незнакомое надвигалось на меня и раздавливало своей предвзятостью и значимостью. Состояние паники, возникшее неожиданно и мгновенно, словно выдавило меня из глубин небытия на поверхность, и я с облегчением обнаружила, что проснулась, вернулась в бытие.
Глава 9.
Возвращение в бытие
- Д
оченька, ты слышишь меня? – голос матери звучал рядом, но не казался родным - в памяти еще свежими оставались следы обозрения фундаментального. Неожиданно возникла мысль, если мое существование так ничтожно в масштабах фундаментального, то какова значимость я-психики мамы, которая все годы своей жизни отдала сохранению семьи, заботе об отце и воспитанию нас с братом? Выходит, что все эти жертвы напрасны и ее ждет полное забвение в небытии?
- Доченька, я знаю, что ты меня слышишь, меня врач научила определять по прибору, когда ты спишь, а когда бодрствуешь. Сейчас ты проснулась, ты слышишь меня, Светочка? – в голосе мамы не было тревоги, скорее прослеживалась радость и гордость за свои новые познания в медицине. Но мне все еще тяжело давались возвращения из небытия, с трудом удавалось заставить себя мыслить категориями присутствия в бытии – слишком масштабными и весомыми оказывались откровения небытия, чересчур ра-зительным было несоответствие ценностей повседневного существования и небытия. И это нужно было постигнуть, осознать, принять. Наконец, нужно было что-то предпринять для того, чтобы навести какой-то порядок, элементарную согласованность между пространствами присутствия, потому что иначе терялся смысл восхождения к бытию и присутствия в нем – каждое событие присутствия для себя и для других теряло свою ценность и из глубин небытия казалось малозначимым и второстепенным. Но в чем я-психике нужно воплотить себя, чтобы добиться значимости в небытии?
- Мы проснулись! Как самочувствие? – бодрый голос врача не просто ворвался в мою психику – он пробудил ее основание, окончательно выбив остатки впечатлений от обозрения. Психика, активированная ее энергией, замерла в предвкушении чего-то значимого и важного для себя. И оно произошло. – Светочка, я знаю, что вы меня слышите, поэтому обращаюсь к вам – будьте готовы, минут через десять мы снимем с ваших глаз повязку. Вы должны настроиться на это событие, потому что для вашего мозга, долгое время лишенного зрительного восприятия, это большая нагрузка. Подготовьте себя, честно скажу, будет больно и неприятно, договорились? – И не дожидаясь от меня ответа, закончила – Вот и хорошо, подготавливайтесь к возвращению в нашу повседневную жизнь.
Она ушла, оставив после себя такой энергетический заряд, что мне казалось, что я вот-вот разорвусь на мелкие кусочки. Но особенно впечатлила ее последняя фраза о возвращении. Неужели она знает о существовании двух пространств существования: бытия и небытия? Неужели мое участие в зрелище – это обычное явление для людей, которые находились в состоянии комы? Или ее «возвращение» - это обычный набор слов, который сопровождает восходящую к бытию я-психику?
Я не могла ответить на этот вопрос, потому что меня постоянно будоражила и отвлекала мама. Нахлынувшие на ее психику эмоции сделали ее неуправляемой и эгоистичной – она совершенно не думала обо мне и о предстоящем для меня испытании. Она то ходила по палате, то подсаживалась ко мне, то что-то восторженно восклицала, то начинала плакать. Шквал эмоций, который исходил от нее, меня накрывал и подавлял.
- Доченька, какое же это счастье! Наконец-то! – Своими репликами и возгласами, она мешала мне сконцентрироваться на главном и важном для себя. Мне уже было не до собственного внутреннего настроя - я уже боялась за нее. - Какая радость. Почему же меня не предупредили, я бы папу твоего оповестила, он бы бросил все и приехал сюда! – Новость своей значимостью ошеломила психику мамы. Я поняла, что врачу нужно было подготавливать не столько меня, сколько маму, потому что если я могла обуздывать чувственно-эмоциональные порывы своей психики, то у мамы с этим всегда были проблемы. В ее поведении преобладали чувства и эмоции, поэтому любое важное событие, всегда выбивало ее из колеи – она реагировала на него не так, как мы с отцом. Возможно поэтому, ни я, ни папа, часто не понимали ее поступков и принятых решений. Но если папа смотрел на ее поведение в моменты стрессов снисходительно или презрительно, то мне всегда было жаль маму, и я старалась помочь ей выбраться из лабиринтов эмоций, определить правильную, соответствующую событиям нить поведения. Но сейчас скованная гипсом и бинтами я сама была беспомощна и ни чем не могла ей помочь. А мама, судя из того, что она говорила и как вела себя, находилась в полной зависимости от активности своего подсознания.
- Доченька, ведь ты теперь увидишь меня, мир, ты теперь быстро пойдешь на поправку. Господи, мне надо причесаться, а то, как увидишь свою растрепанную маму, так и снова сознание потеряешь… Дура, что я говорю, прости меня старую. – Бессодержательный монолог мамы волновал меня и беспокоил.
Ситуацию спасла вошедшая в палату медсестра, которая не терпящим возражения голосом приказала:
- Пожалуйста, оставьте больную одну, Людмила Васильевна сказала, что так нужно.
И мама тут же вышла, даже не сопротивляясь, не возмущаясь - ее психика действительно нуждалась в категоричности, в чьей-то сильной воле, которая как путеводная нить направляла бессознательную активность ее психики в нужное русло поведения.
А я с благодарностью запомнила – Людмила Васильевна, мой лечащий врач, которая возможно знает о существовании небытия и о редкостной возможности возвращения из него. А много людей знают о существовании двух миров? Возможно, кто-то из пациентов рассказал ей о возможности обозревать небытие? Но неужели она этому верит, или говорит об этом просто из участия ко мне? Как может здоровый человек поверить в соприкосновение со смертью, в картины существования небытия, в открывшуюся через логоинформационное предопределение структуру Мироздания? Это надо иметь какую фантазию, чтобы не просто выслушать похожий на бред рассказ больного, но и запомнить его, внять ему, да еще и разговаривать с другим больным на языке увиденного откровения. Или она сама побывала на зрелище? Неужели Он тоже открыл ей свои глубины, и она обозревала их? Но тогда как она с этим живет, как смогла приспособить новый образ присутствия в бытии с миром повседневного существования? Как ей удалось свести к общему знаменателю события, которые, с одной стороны, приветс-твуются и поощряются на уровне социальной организации бытия, но, с другой стороны, оказываются пусты и малосодержательны в небытии? Или как она смогла отстоять наполненный содержательностью открывшихся глубин небытия новый образ присутствия в бытии, если в повседневном существовании он
