рассчитаться. Я должна была подвести черту под своей прошлой жизнью, отдать последнюю дань уважения своим рано ушедшим из жизни мальчикам.
- Хорошо, мы следующий раз принесем с собою фотографии.
- На похоронах все наши были?
- Да, все друзья, родные, близкие. Что будем делать с водителем самосвала? Он пока в тюрьме сидит. В милиции говорят, ему лет восемь могут дать.
- Он был пьян?
- Нет, совершенно трезв.
- А почему выехал на нашу полосу движения?
- Объясняет, что запутался в дорогах и думал, что успеет перед вами развернуться, ведь дальше начинались разделительные бордюры.
- Но он завернул прямо перед нами, ведь мы ехали не больше шестидесяти километров в час! – Волна возмущения подкатила к горлу, но я вдруг поняла, что этим все равно уже ничего не изменить. Все произошло, уже случилось, поэтому нужно строить новую жизнь, опираться на новые реалии.
- Он не отрицает своей вины и не может объяснить своих действий.
- Приходила его жена. – Свекор старался не смотреть мне в глаза, но его деликатность в этом случае была неуместна. – У них двое маленьких детей, и она не работает.
- Света, мы сказали ей, что все решения будешь принимать ты. – Свекровь мельком взглянула мне в глаза, и я успела заметить глубину ее боли и тот надрыв, который ей с таким трудом удавалось в себе сдерживать.
- Вы считаете, что его нужно простить?
- Света, это тебе нужно принимать решение. Мы маленькие люди, у которых судьба забрала все самое лучшее. Что изменится оттого, что он сядет? Еще в одну семью придет горе.
Я колебалась, потому что ни разу не задумывалась над этим вопросом. А ведь действительно в моих руках сейчас находится судьба человека, который убил моих мальчиков.
- Он действительно был трезв? – для меня это было очень важно, потому что, возможно, это судьба, возможно, все произошедшее не случайно? Мне страшно было думать, углубляться в эту мысль дальше, ведь существование мира предопределено! Он определяет ход развития истории, Он играясь управляет нами как марионетками.
- Он был в полном здравии и вменяемости. – Уточнил свекор, видимо понимая важность этой информации для меня.
- Я не хочу брать грех на душу. – Я еще секунду собиралась с мыслями, но потом все же решилась – В этом мире все предопределено: что случилось, то случилось, их все равно уже не вернуть. – И это «их» словно волшебное слово заколдовало нас всех, остановило течение жизни - мир замер: ни вздохнуть, ни выдохнуть. Еще секунда и каждый из нас мог задохнуться, умереть, но вместо вздоха, вместо возвращения к жизни, нас всех вдруг объединил единый чувственно-эмоциональный порыв, который разорвал все условности, смел границы приличия и вывернул наизнанку наши души – насколько похожими мы оказались в своем горе!
Это было единое горе матери, отца и жены - обнаженное, вырвавшееся наружу, оно не предназначалось для обозрения, не рассчитывалось на сочувствие присутствующих. Оно было безобразно, ужасно, болезненно, отталкивающе, но так типично и похоже, что слилось в единую резонансную силу, которая сорвала все условности, прорвала внутренние стереотипы и запреты. Эмоции выплеснулись наружу и до краев заполнили палату. Свекровь рыдала на моем плече, свекор плакал стоя, не скрывая слез, а я истерично кричала, пытаясь в крике выхлестнуть всю оставшуюся жизнь, чтобы уйти за ними, чтобы только не остаться в этой жизни одной.
Я не слышала, как вбежали родители, медсестры, как нам сделали уколы, - только почувствовала, что у меня отнимают жизнь, и я проваливаюсь в бездну, в которой мое внутреннее «я» безжалостно линчуют на части. Это было падение в ничто, но вновь такое болезненное и кошмарное, словно в первый раз, словно здесь меня никто не узнавал, и я была для всех совсем чужая. Он забирал меня к себе, чтобы восстановить, подлечить, подправить и вновь вернуть в бытие для дальнейшего существования, состоящего из борьбы, побед и поражений…
Глава 11.
Человек Эмоциональный
В
ласть эмоций, стихия эмоций, пик эмоционального возбуждения, переходящий в истощение, в состояние полной прострации - эмоции окружают современного человека, довлеют над ним, руководят. Мы любим, ненавидим, симпатизируем, чувствуем отвращение; нам важны запахи идущие от тела и мы принюхиваемся, внюхиваемся в окружающих, мы ценим чувства и прислушиваемся к ним, мы судим людей по внешнему виду и совершенно не интересуемся их «внутри». Мы ко всему проявляем эмоциональное отношение и эмоционально реагируем на события: улыбка нас поощряет, сдвинутые брови предостерегают, взгляд из-под лобья пугает и настораживает. Мы эмоциональные люди, потому что свое поведение строим, главным образом, на чувственно-эмоциональной составляющей своей психики.
И никто не говорит, что чувствительные или эмоциональные проявления - это плохо, или неправильно. Речь идет о другом - о несоответствии применяемой терминологии к происходящим событиям. Какие основания у современного человека называть себя Homo Sapiens - Человеком Разумным и рассуждать о себе, как о достойном представителе разума? С каких это пор чувственно-эмоциональные проявления психики стали приравнивать к аналитической работе, процессу мышления, за которыми стоит активность нейронного ансамбля сознания? Современный человек – это Человек Эмоциональный, в своем развитии предшествующий Человеку Разумному. Это человек, в психике которого доминирует работа нейронного комплекса подсознания, а структура и функции сознания только формируются и проходят первые этапы в своем развитии. Судя из темпа развивающихся событий, потребуется еще не один десяток тысячелетий, прежде чем Человек Эмоциональный выйдет на стадию Человека Разумного и человек как представитель разумной материи на планете Земля станет соответствовать характеристикам человека, в психике которого преобладает работа сознания. Понадобится не меньше ста пятидесяти смен поколений я-психик, прежде чем поколение современной психики, в результате закономерных эволюционных изменений, достигнет состояния, в котором нейронный ансамбль сознания возьмет под свой контроль большую часть внутрипсихических процессов…
***
На этот раз я попала в небытие не по Его воле, а смытая из бытия неуправляемыми чувственно-эмоциональными порывами. Меня снесло в небытие вышедшей из-под контроля сознания силой нечеловеческой боли, открывшейся глубиной потери любимого человека и ребенка – двух важнейших составляющих моего «старого» образа присутствия в мире. Все, что было для меня важным и дорогим за последние десять лет жизни вдруг восстало из памяти, заявило о себе и на глазах обрушилось, оставив после себя лишь дымящиеся руины, выжженное пространство присутствия и пустоту: гнетущую, уничтожающую, лишающую всяких перспектив. Видимо поэтому, неузнанная и нежданная я увидела небытие в совер-шенно ином свете: «глазами» я-мировоззрений людей, которых Он не приглашает, а вычищает из бытия. Я впервые увидела небытие как пространство, в котором происходит уничтожение присутствия в себе, небытие как конвейер по утилизации истощившихся, искореженных бытием, «устаревших» я-психик.
Жалкие остатки моего полуразорванного я-мировоззрения после приступа истерики смыло в ничто и как щепку бросало в неспокойном океане небытия, увлекая в незримом молчаливом потоке куда-то вдаль и в глубину. И я не могла сопротивляться, возмущаться столь негостеприимному приему, потому что вся внутренняя энергия сконцентрировалась только на одной цели: выжить, не пойти на дно, не оказаться уничтоженной и утилизированной. Я даже не пыталась обратить на себя внимание, потому что обстановка конвейера была настолько угнетающая и отлажена, что шансов добиться понимания и изменения своей участи у меня совершенно не было. Слова и обещания в небытии не играли никакой роли, ценились только дела, полноценность реализации творческих потенциалов, коэффициент полезного действия я-психики за время присутствия в бытии. Но все перечисленные показатели в моем прошлом не впечатляли, не могли обратить на себя внимание, потому что я только собиралась все исправлять, только планировала организовать качественно новое и продуктивное присутствие в бытии. Но небытие четко различало планируемое и конкретно воплощен-ное, поэтому с остатками моего уцелевшего я-мировоззрения обращались как с бесполезной и пустой вещью, как с отработавшим свое, износившимся механизмом.
Я задыхалась от давления и многоголосья людских судеб, которое исходило из окружающей среды, захлебывалась в остатках освободившейся, неиспользованной в бытии энергии творческих потенциалов. Я успела обратить внимание на огромное количество неиспользованных и нереализованных потенциалов, которые в небытии валялись как ненужный хлам – сколько всего недостроенного и недовоплощенного смывалось в небытие, какое огромное количество несовершенного в бытии возвращалось назад в небытие! Получалось, что рожденные поколения я-психик, организуя собственное присутствие в бытии, умудрялись не использовать и десятой доли своих внутренних потенциалов, воплощали в присутствие для себя и для других минимум своих внутренних возможностей. Я обнаружила, что люди рождались, жили и умирали, так и не раскрыв себя для жизни, так и не воплотив в бытии свое внутреннее предназначение.
Уничтожаемое окружающим давлением, разрываемое освободившимися энергиями, мое внутреннее «я» было готово окончательно развалиться и исчезнуть как целое на просторах небытия. Я низвергалась к смерти – и это было столь очевидно, что на какое-то мгновение я потеряла веру в спасение, надежду в свое возрождение, потому что знала, уже видела, чем подобное низвержение заканчивалось для других.
Крайнее беспокойство окружало меня, давило, разбивало о более мелкие фрагменты разорванных я-мировоззрений. Меня кружило и окунало в пучины, в водовороты, лишая возможности осмотреться и понять, куда меня угораздило, где тот монотонный поток движения небытия, обозреваемый мною ранее? Выкарабкиваясь на поверхность, спасая себя и свою целостность, я не замечала окружающей вселенской боли, потому что в окружающем эмоциональном кошмаре болью было пропитано все, поэтому она была неотделима от существования, она была всем: мною, океаном, бушующими вокруг страстями. На пределе своих возможностей, молча, сконцентрировав все данное мне при рождении, все вложенное в мое «внутри» природой, я карабкалась назад к жизни, выискивая опору под ногами, чтобы опереться на нее или хотя бы зацепиться. Я понимала, что для возрождения к жизни нужен первоначальный толчок, максимальная аккумуляция внутренней энергии, и я усиленно искала эту опору, перебирала всевозможные варианты, но не могла найти.
Я не узнавала небытие: это было совершенно иное состояние, принципиально отличающееся от того, в котором я привыкла быть, присутствовать, обозревать величие первозданного. Окружающие картины небытия уже даже не ужасали – страх настолько въелся в оставшуюся структуру я-мировоззрения, что был неразличим, сросся с болью и представлял собой единое внутреннее страдание. Но мое состояние страдания не походило на обреченность, потому что я
