гордостью)... Потом, словно очнувшись, осторожно высвободила в свою руку из моей и встав, начала тихонько прощаться... Я хотел поцеловать ее, но она молча отвернула лицо в сторону и я принялся покрывать поцелуями ее открывшуюся из халатика грудь... Она стояла и покорно ждала, пока я не закончу. Я схватил ее руку и положил на свой бугрившийся под плавками член. Она тут же отдернула ее и, бросив на меня свирепый взгляд, высвободилась из моих объятий и молча быстрыми шашками удалилась...
Но, однажды я ее все-таки «заловил». Дело было днем, в обеденный перерыв, начальства не было — все отправились на трассу — и мы отправились ко мне — отдохнуть. Послушать музыку.
Вначале я поставил Пинк Флойда, но сложные гармонии «Обратной стороны Луны» ее утомили... Тогда я поставил «золотой « альбом Энди Уильямса. Сладкий, нежный, волнующий голос, божественные темы Бахраха...
- Ну, как, нравится?
- Да, но он меня усыпляет. Давай, лучше, потанцуем.
Я обнял ее за талию, и мы стали кружиться по тесной комнатушке...
Преодолевая ее сопротивление я прижимал ее все ближе к себе, пока не почувствовал ее грудь. Моя нога внедрилась в пространство между ее ног и теперь мы танцевали на месте, плотно прижавшись друг к другу и раскачиваясь в ритме музыки...
Я нащупал сквозь тонкую ткань блузки застежку бюстгальтера и стал медленно расстегивать, одновременно осыпая ее открытую шею и грудь мелкими поцелуями. Ее вялое сопротивление только распаляло меня. Она не хотела снимать бюстгальтер и тогда я, расстегнув блузку, стянул его вниз, высвободив ее маленькие груди, которые выпрыгнули из чашечек, призывно выставив вперед свои милые мордочки. Опустившись на корточки , я принялся осторожно целовать соски.
Одновременно руки мои уже рыскали у нее под юбкой, подбираясь к заветному месту...
Она вдруг запустила руки мне в волосы и схватив зв шевелюру, резко притянула голову к груди.
- Целуй, целуй, - шептала она, в изнеможении опускаясь на стул. Я стал на колени и принялся сосать ее грудь, одновременно лаская внутренние стороны ее ляжек, а она с жадностью смотрела на меня сверху и время от времени отрывала меня от одной груди, подставляя другую...
Однако, моя попытка проникнуть в ее «святая святых» вызвала бурное сопротивление.
- Ни за что! - воскликнула она в ответ на мой умоляющий взгляд. - Этого не будет никогда!
- Но, почему? Нам же так хорошо...
- Не хочу. Если ты еще раз попробуешь, - она запнулась, подыскивая слова, - я просто уйду.
- Хорошо-хорошо, не буду, - поспешил заверить ее я, продолжая ласкать ее грудь. Т. поднялась со стула и отвернувшись от меня, стала слушать музыку. Она стояла ко мне спиной, упершись руками в стол и рассеянно глядя в окно... Я подошел к ней и, прижавшись сзади, попытался поцеловать ее в шею. Она дернулась, отстраняясь и, резко повернувшись ко мне лицом, впилась в меня потемневшим от возбуждения взглядом.
- Слушай, тебя били в детстве? - вдруг спросила она с насмешливым огоньком в глазах.
- Бывало, но редко, - сказал я в некоторм замешательстве. - А что?
- Ничего, мне вдруг вспомнилось, как меня однажды выпорол отчим. Вначале нагнал страху, а потом разложил на коленях и так отшлепал... - Лицо ее приняло какое-то мечтательное выражение. - Я потом эту порку часто вспоминала. Одна...
- Тебе, что, понравилось? - спросил я, глядя на нее широко раскрытыми глазами. В воображении промелькнула сцена из недавно виденного порнофильма: молодая, сексуально облаченная вандалка с кнутом в руках гоняет по комнате полураздетого, с исполосованным задом, солидного джентельмена, который, обливаясь слезами, умоляет её простить его плохое поведение. - Тебе бы это доставило удовольствие?
- Не знаю, - странно дергаясь и опустив глаза, отвечала моя Т. - Не думаю...
- Давай попробуем, - настаивал я, подступая к ней.
- Нет, не хочу.
- Нет, хочешь, я же вижу, что хочешь. - В моем голосе зазвучали металлические нотки, и она испуганно вскинула на меня глаза. - Тебя давно надо было проучить, как следует.
- Что? За что? - она растерянно воззрилась на меня, ища в лице намек на то, что я шучу, но я... я уже вошел в роль — роль строгого воспитателя.
- За что? Ты что, сама не догадываешься? - я повысил голос, лихорадочно подыскивая подходящее обвинение. - Как ты себя ведешь с мужиками!
- Как? - выдохнула она со страхом, отступая к кровати.
- Как? Да ты посмотри на себя! Ты же готова лечь под каждого! Ты же их раздеваешь взглядом! Ты и на меня так смотришь! Готова вцепиться в него по первому зову, - я выразительно показал на бугрящуюся ширинку, - Что, скажешь нет? Говори! Признавайся! Думала, ведь? Воображала?
- Да я!
- Вот за это и будешь наказана. Ложись сейчас же и давай снимай свои гнусные трусики. Да не бйся. Я тебя не трону. Но накажу. Чтоб впредь неповадно было.
Я легонько подтолкнул её к краю кровати и надавив на плечи, заставил опуститься на колени. Задрав юбку, я сдернул трусики и взгляду моему открылись два прелестных белых треугольничка незагорелых ягодиц...
По воскресениям наши ездили на океан — купаться. Это были грандиозные, шумные мероприятия. Все делалось с истинно русским «размахом». Собирались засветло: предстояло проехать около 200 километров аж к самой границе с государством Бенин. На площадке нас уже ждал наш «фирменный» транспорт: пара крепких, добротно сработанных «пазиков» и тупорылый джип «УАЗ». Поначалу я не ездил — жалко было тратить на поездку свой единственный выходной, — но потом втянулся и уже с пятницы жил в предвкушении удовольствия.
Утро в тропиках — самое приятное время суток. Воздух чист, как слеза, и нежен, как шелк. Выйдешь на улицу и пьешь его, как божественный нектар (особенно, после возлияния накануне вечером). А вокруг тишина, и все будто замерло в ожидании нового дня. Утренняя свежесть вливается в легкие и на душе вдруг радостно и легко: то ли от того, что жив еще, или что ещё один день по-боку, или просто, что можешь все это видеть... Зайдешь в автобус, устроишься где-нибудь поближе к передней двери (сзади обычно располагались утренние киряльщики) и сидишь себе и дремлешь, здороваясь сквозь дрему с заходящими в «салон» людьми (здесь все со всеми здороваются) и в полуха прислушиваясь к недовольным репликам их товарищей:
«Ну все, что ли», «давай, поехали, хватит ждать». «Да, подожди ты: человек вчера поздно с трассы вернулся».
Особенно доставалось итээровцам. «Чего их ждать. Они и так каждый день в душе моются».
Постепенно автобус заполнялся рабочим людом и нашим братом — «обслугой».
Наконец, разбудив клаксоном полусонного охранника у ворот, мы медленно выезжаем за пределы стройплощадки и выруливаем на шоссе. В добрый путь. Самое главное — не попасть в пробку перед въездом в Лагос. В воскресение, правда, такое бывало редко: разве что нажевавшийся гашиша нигерийский «водила» не впишется в поворот и положит огромную фуру поперек шоссе, перегородив путь машинам...
До Лагоса едем молча. Половина пассажиров спит, остальные хмуро пялятся на мелькающие перед глазами знакомые сцены: унылые лачуги придорожных лавчонок с их крышами из гофрированного железа и облупившейся штукатуркой стен, кормящих матерей на скамейках у ворот дома, детей с копнами покрытых пылью волос, копошащихся в мусорных кучах прямо под палящим солнцем, уличных торговцев с горой всякой всячины на головах, сидящих на корточках мужчин, толстозадых, завернутых в цветастую материю женщин...
Все это уже было видано-перевидано.
- Все бы хорошо, как бы не черномазые, - ворчит старый сварщик Хромов из Нижневартовска, - А зарплата что: мы и у себя неплохо заколачивали.
Что и говорить, спустя полгода все здесь начинает надоедать: и убогость жилищ, и необузданность природы. Все эти пальмы, мотающие на ветру своими кронами, тропические ливни, обрушивающие потоки воды на все живое, бесконечные заторы на дорогах, аварии... А главное, ничем не сменяющаяся жара и зелень окружающего ландшафта.
- Сейчас у нас снег начинает сходить, - продолжает зудеть Хромов. - Солнышко греет, ручейки бегут, подснежники на волю пробиваются...
- По солнышку заскучал, - отзывается кто-то с задних сидений. - Мало тебе его, что ли?
- Да не то здесь солнце. Не нашенское. С утра до вечера шпарит, как из доменной печи. Вчера Котюков приехал, хлебушком угостил, Запах, я вам скажу...
- Кончай ты нудеть! Заскулил. Тебя, что, сюда силком тянули?
- Так, ведь, сказали, что за год можно «Волгаря» сделать.
- Ну да, как же, сделаешь. Да ты, хоть, на два Волгаря накопи, а все равно, пока Дирекция всем своим не отоварит, не видать тебе его, как своих ушей. Да ты, поди, уже и пропил половину.
Пили, конечно, знатно. И чем дальше от начальства, тем шибче. За этим, собственно, и на океан ехали...
Я по наивности думал, что мы туда действительно едем купаться. Поплавать в бирюзовой океанской воде, покачаться на гребнях волн, поваляться на горячем песке. Ан нет. Народ ехал на океан «культурно отдохнуть». Сиречь, нажраться и закупить «горючего» на следующую неделю. Пляж был у самой границы с Бенином, бывшим государством Того, где народ жил беднее и все было намного дешевле.
Наконец, минуем «пригородную зону» и выезжаем на окраину метрополиса. Ландшафт круто меняется. Если минуту назад существование человека еще как-то вписывалось в окружающую его среду, то сейчас от нее не остается и следа. Вон издали видна огромная, висящая на бетонных стойках крыша национального «Дома Искусств». Внешне здание походит на генеральскую фуражку с высоким околышем. Говорят, строили болгары или израильтяне. Выглядит эффектно. Как-то я возил туда группу новоприбывших. Осмотрев здание, мы решили сходить на фильм. Помню, назывался он очень пристойно: «Признания Мойщика Окон». А оказалась такой порнухой, что хоть стой, хоть падай. Бабы вышли из кинотеатра все красные. Ну и материли же они меня тогда...
Наконец, шоссе переходит в широкий, корытообразный мост эстакады, по которой мы несемся к стремительно приближающейся лагуне. Построенный на высоких пилонах, это детище немецкого гения в считанные минуты переносит нас из патриархально-сонного прошлого Африки в ее урбанистически-уродливое настоящее.
Лагос, подобно двум другим гигантам современной урбанистики — Нью-Йорку и нашему Питеру — частично стоит на островах, соединенных друг с другом красивой эстакадой, по которой мы сейчас летим в потоке вырвавшихся на свободу машин, летим навстречу редким, словно пальцы, тычащие в небо, небоскребам, украшавшим центральную набережную города — «Марину». Раскинувшаяся внизу лагуна поражает своим безмятежным спокойствием. Жемчужно-серые облака, отражаясь в зеркальной поверхности вод, окрашивают их в призрачный цвет сказки. Выскочив на противоположный берег, мы плавно съезжаем с моста по развязке и катим дальше, опять-таки по эстакаде, теперь уже вдоль лагуны, оставаясь при этом на приличном расстоянии от земли. Мимо проплывают все те же прямые, как свечки, небоскребы (надо же: кругом нищета, а они небоскребы возводят!), элегантного вида соборы, откровенно модернистской архитектуры церкви, современные, похожие на кубы здания с огромными буквами на крышах - NEBA (Нева, читаю я), NAI - ну, в общем, все на «Н» - ведь, мы же в Нигерии. А ниже, под нами, море красных, черепичных крыш одноэтажного Лагоса. Затем, как бы
