Надо чтобы он всё время что-нибудь говорил. Это поможет ему остаться в сфере нашей реальности.
Гиричек кивнул. Спирин между тем колдовал кнопками на пульте. Ещё на двух мониторах возникло изображение белой фигурки, снимаемой с разных позиций. На центральном же экране, появилось прыгающее изображение оранжевого шара.
— Это что, он всё время будет так... скакать? — спросил Грызлов недовольно.
— Чего ж вы хотите? Он же двигается.
— Тихо! Кажется, он приближается к границе силового поля.
Движение фигурки на экране замедлилось.
— Похоже, он что-то заметил.
— Вот сейчас-то и начнётся самое интересное, — возгласил Григорий.
Диксон, наклонившись к Якушеву, шёпотом спросил:
— Ты, случайно, не знаешь, кто такой этот Григорий? Я уверен, что никогда с ним не встречался, тем не менее он мне кажется знакомым. Сам не знаю почему.
— Да это же Панкратов, — так же шёпотом ответил Якушев. — Космолог и астрофизик с обсерватории на астероиде Стругацких.
— А-а, — протянул Диксон и замолчал.
Про себя же подумал, он мне так ответил, будто я всех космологов обязан знать поименно. Хотя, честно говоря, я и вправду этого Панкратова где-то уже видел. А может быть, слышал о нём что-нибудь... Диксон наморщил лоб. В голове мелькнули обрывки каких-то воспоминаний — не то из газет, не то из телевизионных передач. Кажется, кого-то чествовали, кому-то что-то вручали, а может, встречали кого-то. Масса людей, шум, вспышки фотоаппаратов. Нет, не вспомнить, пожалуй...
Перед мониторами обстановка между тем накалялась. И Янковский, и Грызлов посередине рубки уже не стояли. Они стояли теперь позади кресел Аверинцева и Гиричека соответственно, опираясь на спинки руками.
— Литвинов, голубчик, — говорил Генеральный Инспектор. — Ты только не молчи, ты вот скажи, зачем ты замедлил движение? Ты что-то увидел?
— Да вроде пока нет.
— Тогда, значит, почувствовал, — сказал Панкратов.
— И не почувствовал.
— Но ведь ты замедлил движение перёд зоной, где начиналось силовое поле, зачем?
— Да с чего вы взяли, что я замедлил движение? Лечу, как и прежде, с той же скоростью.
Все присутствующие озадаченно уставились друг на друга.
— Я же говорил, — пробормотал Панкратов. — Искривление пространства, времени, то-се...
— Не нравится мне всё это, — сказал Янковский, помедлив. — Может быть, вернём его, пока не поздно?
— Теперь уже поздно, — сказал Литвинов. — Я уже тут.
— Поговори мне, — проворчал Гиричек. — Будешь делать то, что мы тебе скажем.
— Слушаюсь!
— Как показания приборов, в норме?
— В норме. А разве у вас на экранах не то же самое?
— Нет, не нравится мне всё это, — повторил тут Янковский опять. — Я предлагаю немедленно вернуть десантника на борт и провести ещё одни предварительные исследования.
Гиричек досадливо поморщился.
— Так мы можем тут до скончания века сидеть.
— Ну так что? Лучше уж сидеть, чем бессмысленно рисковать.
— Знаете что, Владимир Сергеевич, — сказал Гиричек недовольно. — Позвольте вам напомнить, что руководителем данной операции являюсь я, следовательно, и решения — продолжать её или нет — тоже буду принимать я. Единолично.
Все одобрительно загудели. Никому не хотелось такого скорого и безрезультатного финала. Один только Янковский, похоже, не разделял всеобщего настроения. Лицо у него покрылось красными пятнами, на лбу и шее вздулись вены.
— Но я член Совета, — сказал он резко, повышая голос. — Я могу наложить вето.
— И совершенно напрасно, — сказал Гиричек мягко. — К тому же у меня особые полномочия, такие, что позволяют мне отклонить любое вето.
— Вот как?! — просипел Генеральный Инспектор, глядя на шефа Службы Безопасности налитыми кровью глазами.
— Да, так, — ответил тот спокойно.
В рубке повисло неловкое молчание. Ни на кого не глядя, Янковский отошёл к стене и плюхнулся в свободное кресло.
— Владимир Сергеевич, — заговорил Гиричек снова через несколько секунд. — Поверьте, я очень, очень ценю ваше мнение, как высокого профессионала, и очень надеюсь, что вы и дальше будете принимать в операции посильное участие, помогая советами, анализом тех или иных ситуаций, но... окончательное решение я всё-таки буду принимать сам. Всё-таки операция сейчас носит более... боевой, что ли, характер, а это уже скорее моя специфика, чем ваша.
Прошла, наверное, целая минута, прежде чем Янковский наконец отозвался.
— Хорошо, — проворчал он. — Извините меня, пожалуйста, все извините... Вечно этот мой темперамент... Хм. В общем, простите.
Обстановка в рубке как-то разом разрядилась. Все заговорили чуть ли не одновременно. Ответные извинения Гиричека утонули в поднявшемся гомоне.
— Смотрите! Похоже, Литвинов преодолевает границу.
— Точно, там свечение какое-то.
— Скорее, не свечение, а рябь.
— Ну уж, рябь, откуда в космическом пространстве рябь? От вакуума, что ли?
— Андрей, Андрей, ты как меня слышишь?
— Слышу превосходно. Как будто мы в соседних комнатах находимся.
— А мы и так почти как в соседних комнатах. Что такое двести километров в космическом пространстве?!
— И всё равно, что же это за рябь такая?
Действительно, от слабо двигавшейся в центре монитора фигурки во все стороны распространялись разноцветные не то круги, не то сферы. Казалось, будто десантник погружается в некую прозрачную среду, реагирующую на это таким вот красочным образом.
— С мышами такого не было, — заметил кто-то.
— Точно.
— Похоже на обычную интерференцию.
— Можёт, это приветствие такое, — предположил Шпагин.
И он, и все остальные, кто мог считаться здесь лишним, уже давно оставили свои места у стены и, смешавшись с официальными лицами, сгрудились перед мониторами.
— А что, вполне возможно, — сказал Панкратов. — Своеобразное приветствие мыслящей материи... Эй, Литвинов, вы что-нибудь чувствуете? Что-нибудь особенное?
— Разумеется.
— Очень интересно. И что же именно?
— Очень бы хотелось выпить чашечку чая.
— Ну, это... А ещё что-нибудь? Что-нибудь необычное?
— Не знаю. Просто радостно как-то.
Панкратов с победным видом посмотрел по сторонам.
— Я же говорил, — сказал он. — Наш разведчик испытывает радость. Что же ещё он может испытывать в момент контакта с иномирным разумом?! Я вообще полагаю, что истинное состояние нашей вселенной совсем не такое, как мы привыкли считать. Что в основе её лежит не мёртвая материя, а живая, органическая, что мёртвая материя — лишь нонсенс, исключение, следствие какого-то вселенского масштаба катаклизма. И что где-то наверняка имеются целые миры, состоящие из одной органической материи только, той самой материи, о существовании которой, между прочим, догадывались уже очень давно и которую как только не называли — то черной, то темной, то какой-нибудь теневой, той самой материей, которая связана с нами лишь силами гравитации, так как обладает совершенно другими физическими свойствами. Миры, которые она образует, наверняка превосходят размерами нашу вселенную в такое количество раз, как, скажем, Юпитер превосходит обыкновенный футбольный мяч. И это не органическая материя является редчайшим исключением в неживом мире, это неживой мир является исключением в безбрежном океане органической материи, этакой болезненной уродливой взвесью...
Увлёкшись, Панкратов разошёлся не на шутку. Он даже стал походить на проповедника. Его, впрочем, никто не слушал. Всех интересовало то, что происходило на мониторах. На трёх, где была крохотная белая фигурка, яркие цветные круги вокруг фигурки исчезли, теперь она выглядела так, как и прежде, ясно и чётко, словно бы снова находилась в обычном космическом пространстве. Центральный же монитор по-прежнему передавал изображение оранжевого шара, настолько приблизившегося, что весь экран был им теперь занят.
— Ну, радость, — пробормотал Гиричек с сомнением. — Что касается моих архаровцев, особенно вот этого, — он ткнул пальцем в монитор, — то я ещё ни разу не видел их нерадостными.
Все дружно рассмеялись.
— Так что подождём, что будет дальше...
— Андрей, — сказал Янковский. — Ты знаешь что? Ты, пожалуйста, докладывай нам каждую минуту, какое расстояние будет оставаться до объекта.
— Хорошо. Сейчас... Сейчас около двенадцати километров.
— И ещё, если почувствуешь, будто что-то не так, ты лучше не торопись — остановись, оглядись хорошенько, подумай...
— Хорошо, хорошо, Владимир Сергеевич. Но пока вроде... Хотя... Да нет, всё вроде нормально.
— Литвинов, — сказал Гиричек. — Ты, главное, докладывай, докладывай нам всё, что вызывает у тебя хотя бы малейшую нестандартную реакцию, а мы здесь уже сами будем думать, заслуживает это внимания или нет.
— Ну, это трудно даже передать... Я уверен, что в этом нет ничего такого... Вроде бы лечу в обычном безвоздушном пространстве... Лечу, значит, ничего вроде внешне не меняется... Совершенно то есть не меняется... и в то же время всё вокруг... как бы другое, что ли... Девять с половиной километров до объекта, Эрнст.
— М-да, — пробормотал Гиричек. — Как только почувствуешь ухудшение самочувствия, сразу докладывай.
— Есть, шеф! Как там, кстати, Диксон? Он с вами?
— Здесь я, — отозвался Диксон.
— Ты там, дружище, время зря не теряй, фигурки расставляй пока что. Вернусь, такой тебе мат закатаю.
— Это мы ещё посмотрим, кто кому закатает.
— Да что там смотреть, живого места от твоих позиций не оставлю... Семь километров до объекта... Ох и громадина же!
Оранжевая масса, целиком уже заполнившая центральный монитор, казалась однородной, какой-либо фактуры, даже самой мелкой, на ней не усматривалось.
— Пять километров, — доложил Литвинов. — Четыре с половиной... Три... Два километра... Начинаю торможение... Не хочется в него врезаться, честно говоря.
— Как зондирование? — спросил Панкратов.
— Пока никаких результатов. Похоже, объект действительно всё поглощает.
— Но ведь он же видимый. Как он может всё поглощать? Что-то же он излучает... Ладно, подождём... Кстати, если объект всё поглощает, как же ты фиксируешь расстояние до него?
— А я пользуюсь не радаром, а геометрией. Расстояние до объекта обратно пропорционально его угловому размеру. Компьютер мне помогает...
— Находчивый, — проворчал Янковский.
— Сейчас уже осталось не более семисот метров, — сказал Литвинов. — Теперь четыреста... Двести... Скорость у меня сейчас самая минимальная... Сто метров... Пятьдесят... Что такое?! Не может быть! — пробормотал вдруг он с недоумением. — Газообразный он, что ли?.. А это что за...
Тут голос Литвинова совершенно неожиданно оборвался. В ту же секунду изображение его фигурки на оранжевом фоне тоже исчезло, словно бы без следа растворившись.
В рубке воцарилась мгновенная тишина.
— Андрей! — крикнул Гиричек встревоженно. — Ты слышишь меня? Что случилось? Отвечай!
В ответ из динамиков не раздалось ни звука.
— Андрей! Ну хватит дурить, отвечай нам сейчас же!
И снова ответом была одна только тишина.
Гиричек секунду-другую сосредоточенно глядел на экран, потом, стараясь не встретиться взглядом с Янковским, повернулся и поискал глазами Диксона.
— Ты знаешь, что делать, — сказал он сухо. — Если через три часа он не вернётся, пойдёшь ты.
Диксон кивнул. Янковский за его спиной недовольно засопел, но вслух не сказал ничего.
[i]Глава VII, в которой Энтони Диксон принимается за исследования шара и попадает
