Цунами тоталитарной идеологии

народов, ну а еврейский был только лишь третьим, и будем ныне уповать, что и сколь однозначно вот именно последним во всей истории человечества.
ХХ век вообще проявил себя одной из тех наиболее жестоких эпох этого будто бы, куда ныне и впрямь на редкость будто бы до чего утонченно цивилизованного мира.
«Рабы – не мы» – это уж чья-то  еще вовсе невероятно осатанелой злобы шутка.
Человек – он лишь тогда перестает быть рабом, когда вполне законно им приобретается право голоса, то есть возможность вволю говорить все, то что ему только вздумается, не опасаясь, что из-за этого ему вскоре доведется нести свою голову подмышкой или, в виде далеко не всегда наилучшей альтернативы, гнить в подземелье, царстве злобных крыс.

152
Новая большевистская власть как раз о том уж сходу более чем деятельно весьма последовательно позаботилась, а именно не иначе, а чисто так, то вот и стало наиболее главной ее головной болью…
То есть как-никак, а той можно сказать основной ее общегосударственной миссией являлось разве что то уж до чего на редкость планомерное создание, собственно, так именно что ведь подобного рода условий, дабы далее, никто и рта своего не посмел бы более раскрыть безо всякого к тому ее прямого и четкого указа.
Ну а тот, кто по одному самому еще явному недомыслию или из-за всей той необычайно великой и крайне простодушной глупости все-таки хоть как-либо порывался даже и слово поперек резко вымолвить, почти прямо на том самом месте и получал свое успокоительное в виде девяти граммов свинца.
И, конечно, довольно большая известность человека действительно могла хоть как-либо его вполне ведь уберечь, сыграв исключительно же спасительную роль, но явно как-никак вовсе вот совсем нисколько надолго.
В лучшем случае его высылали из страны или попросту принуждали к отъезду, как это тогда весьма неизбежно случилось с довольно-то многими более чем воинственно и впрямь открыто отстаивающими именно что свою гражданскую позицию и близко же вовсе совсем несговорчивыми людьми.
Например, Александру Вертинскому после того, как он посмел написать свой до чего печально же знаменитый романс «То, что я должен сказать», в ЧК пообещали, что если в том и вправду проявится ни днем, ни ночью ИХ нисколько не дремлющая сколь еще остроглазо бдительная надобность…
Нет, они ему тогда и дышать раз и навсегда полностью же запретят, а не только каких-либо несчастных юнкеров отчаянно в голос жалеть.

153
А все это, потому что лучшего средства, нежели пуля в лоб для единственно верного разрешения политических дискуссий, наверное, и не могло бы существовать в той безыскусно простой природе недвусмысленно строгих большевистских артикулов.
Ну а те уж и впрямь весьма упоенно и всеобъемлюще, словно щипцами сдавливали все прежние старорежимные принципы широкого общественного бытия.
Ну и какие это тогда «Рабы – не мы» раздельно – в букваре советской политической жизни это словосочетание в самой глубокой тайне писалось сугубо же неразделимо полностью слитно.
Люди интеллигентные, смотревшие в этот букварь, видели в нем вовсе так иные буквы, нежели чем сколь невзначай были вот те, которые давали тогда зубрить простому народу на уроках по искоренению всей той и впрямь в то самое время необъятно раздольной российской безграмотности.
И надо бы вот упрямо и строго как раз-таки сходу именно то по-заправски же весомо сходу заметить…
Сам Карл Маркс, был на редкость во всем безнадежно безграмотен в любых вопросах, которые весьма непосредственно могли ведь на деле хоть как-либо соприкасаться со всяческой той безупречно же реальной жизнью.
Поскольку главными постулатами его большой учености вполне уж явились разве что та самая книжная серость пустого мудрствования, что явно была более чем беззастенчиво высосана им из своего чрезвычайно длинного указательного пальца.
Да и от самого по себе никак не скоротечного применения его «светлого вероучения» на той самой безумно суровой практике жизни, да еще и на землях из века в век многострадальной России все былое рабство (на тот момент на добрую половину уже отмененное) полностью разом вернулось в свое прежнее чисто феодальное русло.
Да вот и стало оно далее как-никак выражаться разве что именно в наиболее лютой своей форме, раз нынче ведь оно попросту так предстало, именно в виде сущего идолопоклонства перед всею той осатанело догматической идеей.
А хоть как-либо похуже чего-либо подобного на всем белом свете до чего  многозначительно попросту вот вовсе и не бывает!
Поскольку слишком уж бесцеремонно при этаком виде рабства человеку со всею той полуосмысленной ожесточенностью и самозабвенностью словно за пазуху явно так сходу полезут в те самые наиболее потайные уголки всех потемок его души!

154
Да и вообще, именно при подобных немыслимо скверных обстоятельствах вся та общественно бесполезная идеология сколь изящно и красочно припорашивает чью-либо на редкость обыденно житейскую бесчестность инеем до чего же черствого и весьма залихватски задушевного самолюбования.
Ну а нечто подобное вполне ведь естественно разом возникло внутри самого нутра у всякой мелочи пузатой, что буквально разом заполучила бразды фактически чудовищного своего всесилия.
Причем никаких хоть сколько-то существенных изменений к лучшему в связи с уничтожением «пут», от века еще сковывающих честного труженика пролетарская от сохи и кавказского кинжала власть с собой и близко так явно никому уж не принесла.
Скорее наоборот, именно как раз все те обобщенно и беспредметно разглагольствующие «народные вожди» и были наиболее наихудшими во всей общечеловеческой истории поработителями при них полностью навек отныне совсем обезличенных и бескрайне от края до края гомогенных народных масс.
Да и тем наиболее главным образом чудовищно нищие духом вожди более чем делово вполне поднаторели как раз-таки в смысле безупречно надежного и верного обеспечения лично самих себя чрезвычайно же наилучшими из условий для сколь еще весьма белозубой радости всяческого интеллектуального тунеядства.
Да и вообще, все то, как оно есть, немыслимо пресловутое освобождение людского социума из всех тех его вековых оков более всего собою напоминало одну лишь и вправду слишком же беззаботную перемену слагаемых в самом простейшем арифметическом примере.
С той уж считай на редкость многозначительной разницей, что как раз те самые социальные слагаемые, если и меняются местами, то лишь донельзя обильно при всем том до чего широко кровоточа всеми язвами малых и больших душ.
Причем выражается все это в том самом наиболее наихудшем смысле буквально-то насквозь лживого идеалистического оболванивания, и по сей день слишком доверчивого населения всей уж той шестой вовсе-то безмерно необъятной части суши.
Правда, все те довольно разноликие народности в глазах своих правителей были одной лишь серой и аморфной массой, из которой им разве что только ведь некогда еще предстояло вылепить всех тех и впрямь более чем неподдельно стоящих данного определения – настоящих людей.
Они ваяли свое новое общество из плоти и крови старого, без тени стеснения разом вырезая из него все то, попросту уж с одного виду разом показавшиеся им совершенно лишним и в целом во всем том дальнейшем и близко так никому отныне явно ненужным.
И их сколь идеалистически суровая и крайне бескомпромиссная прямолинейность и делала их, значительно уж поболее всецело так хуже тех  прежних, именитых и осанистых господ.
И все это в то самое новое время происходило именно так исключительно же поскольку что, в принципе, было фактически самоочевидной разница между старым укладом жизни и тем принципиально же новым.
Раз вот само собой разумеется, что даже и у самого лютого барина всенепременно было возможно, припав к его ногам (когда он находился в добром расположении духа), до чего запросто выпросить какую-либо весьма уж существенную милость.

155
Да вот, однако у того крайне неповоротливого умом барчука из бывших холопов, быстро и безжалостно вознесшегося ввысь как раз-таки за счет величавой идеи и близко какой-либо милости и в мыслях своих было ведь никак невозможно хоть сколько-то когда-либо поистине вымолить.
Он был тверд и хладен, прямо как та самая скала перед легким ветерком.
Ну, а кроме того, при том сколь все и вся из всякого настоящего труженика  весьма откровенно выжимающем новоявленном деспотизме рабам, даже и совсем уж ненароком впавшим, в опалу к тому самому безупречному апологету ослепительно мрачной идеи товарищу Сталину, светило где-то там вдали испепеляющим солнцем одно лишь более чем скорое избавление от всех страшных мук, до чего неизбежно присущих всякому бренному телу.
Поскольку при всем том необычайно же с пылу с жару переразвитом социализме мера той исключительно наивысшей социальной защиты была, прежде-то всего, применяема никак не к бандитам, а именно к людям, имеющим внутри всего своего «я» именно те наиболее наивысшие человеческие ценности.
Ну а коли и была она зачастую весьма прагматично отсрочена, то уж делалось это никак не иначе, а разве что во имя того, дабы всякий человек до самого конца фактически полностью осознал всю свою и близко неизгладимую вину.
Причем зачастую все тут дело было вовсе не в злом, а еще и вконец очерствелом собачьем сердце.
Нет, главной тому причиной была именно та всемогуще железная, а кроме того подчас и чисто добела раскаленная комиссарская логика, что буквально уж все наскоро выверяла одними лишь бравыми темпами построения новой и будто бы неотъемлемо наилучшей последующей жизни.
Ну, а нынешнее поколение они вполне обезличенно чисто уж заранее приносили в жертву того самого ослепительно светлого будущего, которое разве что некогда в тех еще розовых лучах восходящего солнца и пожнет жатву искристо же светло грядущего совсем иного существования.
Ну а чисто сейчас наиболее главным и стало безо всякой тени стеснения до чего безропотно только уж и заглядывать в рот за советом к тому, кто безудержно и хватко возглавил собой великое серое царствование разом ведь победившего все и вся пролетариата.
Ну а именно потому тот усатый вождь сколь весьма доблестно ныне так и сиял с буквально везде развешанных своих портретов.
И главное всякого и каждого, кто даже и невольно мог на самом уж деле вполне воспротивиться всем его гениальным свершениям, отныне попросту было ведь принято разом считать подлым и непримиримо ярым врагом всего того нового, что всем нам принесла с собой казенно-казарменная революция.
И те миллионы и миллионы людей, которые с той немыслимо лютой легкостью были отныне запросто обозначены кружочком именно, как враги народа… далее по всей той донельзя же строгой букве тогдашней никак некнижной конституции, какими-либо правами явно так вовсе не обладали.
А на то он и был истинным узилищем народов – большими и малыми чистками снизу доверху уж безжалостно тогда перемолотый сталинский СССР!

156
Этих и впрямь сколь милостиво никак уж сходу не пущенных разом на месте в расход врагов партии и «народа» везде кормили практически одной и той почти пустой на какие-либо