ЖИВАЯ, НО МЕРТВАЯ (роман)

видимости, так стоять, разговаривать и курить им весьма нравилось, ко крайней мере они никуда не торопились, а беседу вели размеренно, чванливо, с этакой ленцой, как индюки, от пуза обожравшиеся навозных червей.
- … с каждым днем все мрачнее и мрачнее.
- Угу.
- Будто ты Бодягу не знаешь. Сколько его помню, всегда таким был, мрачнее тучи.
- Верно, я его тоже веселым не видел. Помню, в школе когда учился, так у нас учитель физики на нашего Демьяна Наумыча был похож: брови на переносице толчею устроили, вечно хмурый, ворчал то и дело, так же сутулился и так же на умняке постоянно ходил. Вот копия, мужики, копия наш Демьян Наумыч.
- Похоже.
- Очень похоже. Да и называли за глаза почти так же: нашего-то – «Демон Заумный», а педагога мы меж собой – «Физик Заумный». Совпадения.
- Да уж, совпадения. Поскорее что ль на пенсию его спровадили. Мочи нет, его терпеть, впору хоть самому увольняться.
- Погоди увольняться. Я слышал, на него с области предписание на полковника одобрили. Вот увидите, скоро с обмытыми звездами щеголять будет.
- Кто? Кто? Демьян Наумыч с обмытыми звездами? Не смеши меня! Как же, этот будет! Этого хоть генералом сделай – не заметит; не то, чтобы обмывать даже, - погоны пришить забудет, этот такой.
- Тоже верно.
- Ха! Полковника дадут – тем более задержится. Тут уж точно увольняться мне, да и не только мне, - всем, пожалуй.
- Это точно!
- Эх вы, темнота! Если Бодяге дадут полковника, то означать это будет ничто иное, как к пенсии презент, это, как в былые времена, шуба с барского плеча. Или другой вариант: готовят на повышение, должность, может, припасли. Стало быть, туда, где много больших звезд. В область.
- Что в область! В Москву!
- Может, и в Москву. Все-то он туда зачастил.
- Видать, не зазря.
- Видать.
Все четверо собеседников синхронно пригубились к своим сигаретам. Я сутуло стояла чуть поодаль от них, но так, что могла слышать все, о чем было сказано, и неусидчиво надеялась, что сказано еще не все и обязательно будет продолжение. Моя надежда принесла мне дивиденды.
- Цветочки-то, вон, опять занес; уже пятые за неполный месяц.
- Во-во!..
- Прежние, надо думать, завяли.
- И ведь непременно черные берет.
- Траур что ли по кому держит?
- Об этом все наше отделение голову ломает; никому невдомек. Траур прижизненный. Феномен.
- Странный он, вот и все! Какой, к черту, феномен!
- Еще какой! Стр…
В это самое время тот, который стоял лицом к входной двери. Стал громко и неестественно кашлять. Он попятился немного назад, немного в сторону – так, словно, пропуская кого, уступая дорогу. Я почувствовала неладное, отвернулась к стене и с мнимым любопытством стала рассматривать висящий на ней стенд: «Разыскиваются преступники», как всякая обычная зевака. Все четыре индюка разом замолкли. Мимо меня кто-то прошел, сбежал по ступеням, и по холодку и по мурашкам, которые в тот момент пробежали у меня по спине, по этим отвратительным, мерзким флюидам я поняла, кто был этот кто-то. Буквально в полуметре от меня прошел зверь, может, даже ближе… фрррррррр… мне даже показалось, что он задел меня рукавом своего пальто. «Когда кажется – креститься надо!» - скажете вы; перекрестилась бы, кабы знать, что никто не заметит. Зато молилась: «Иисус Христос, спаси, спаси, спаси!.. Сохрани меня, рабу твою грешную! Рано, рано быть узнанной! Не время еще, не готова…»  
Искоса увидела его. Он не подошел к своей машине, а пошел пешком. Я мешкала, что-то еще непонятное удерживало меня, не отпускало, точно я прищемила дверью низ своего плаща и, еще не осознавая этого, рвалась, но не могла вырваться. Со стенда на меня с упреком и осуждающе смотрели пять преступных физиономий. Только теперь я обнаружила, что все они, без исключения, являлись женщинами, чему очень удивилась. Еще больше меня ошеломило то, что одной из этих преступниц была я. Я! Боже мой, как славно! Как много чести! Честно признаюсь: я не ожидала; такое внимание со стороны правопорядка мне импонировало, больше скажу, тогда я возгордилась. Как женщине – мне было весьма приятно, как женщине – мне это льстило, более того, - и никакого страха. Моя фотография была свежее и ярче других, она не успела выцвести, не успела намокнуть. Под фотографией, на прямоугольнике дешевой, пожелтевшей бумаги значилось машинописное объявление: «Похвистнева Екатерина Анатольевна», далее, пренебрегая этикетом, указали год моего рождения и то, что я ограбила «банк» (так и написано: «банк»), «убила охранника, оказавшего сопротивление» (здесь и далее все кавычки – это подлинные термины из данного резюме, и, уверяю вас, не мною придуманные), вследствие чего «вооружена автоматом Калашникова» и «очень опасна», и, ко всему прочему, «… коварна даже больше, чем все, вместе взятые, женщины, вывешенные на этой доске». «Вывешенные»! Спасибо, что не повешенные. В правом верхнем углу было «утверждено»: «начальник Похвистневского РОВД подполковник Бодяга Д. Н.» Вот оно что! Бодяга Демьян Наумыч, значит. Вот значит как!.. Ну, что ж, посмотрим, Демьян Наумыч, кто кого!
Я поспешила посмотреть ему вслед, и обнаружила, что он еще не скрылся из вида, хотя был уже далеко, но за угол не свернул, а все шел, шел вперед, скрестив руки за спиной и все так же сутулясь и смотря в землю.
- Домой поплелся, - вполголоса выговорил тот, на ком прервался разговор. Все четверо провожали его содержательными взглядами: в одном было сочувствие, в другом – жалость, в третьем – презрение, в четвертом – в четвертом взгляде виделось облегчение.
- Домой, - подтвердил стоящий рядом, жалостливый, в штатском.
- Цветочки заменил – вот и вся служба, - желчно прошипел презрительный в форме.
- Сегодня уж не придет, - выдохнул последний и с облегчением добавил: - Повезло, как назло! – И своим облегченным взором уставился на меня.
Я приветливо ему улыбнулась и, ему же вторя, сказала:
- Вы правы, повезло. Дождичек перестал. А то я, как назло, без зонта. Ну, счастливо… пойду.
После того, как все эти четыре индюка окинули меня оценивающими, но безучастными, ленивыми и, пожалуй, томными взглядами, я пошла вслед за их непосредственным начальником, за Бодягой Демьяном Наумычем, коего мне удобней всего называть коротко и ясно – зверь. Сначатка, как сказала бы Кристинина тетка, шла медленно, как бы никуда не спеша и не торопясь. Когда же зверь, и так далекий, повернул за угол розового двухэтажного здания, честно скажу, испугалась, и, забыв про индюков и не обернувшись даже на них, чтобы убедиться: смотрят или нет, пустилась по тротуару в пляс, понеслась так, насколько вообще возможно было нестись на высоченных шпильках-каблуках, едва не бежала. «Только не упустить! А как уже пришел, и во двор прошмыгнул? Ищи-свищи потом! Как же, найдешь тут в этой черной дыре!» С этой мыслью свернула в тот же угол, что и зверь, на повороте, при этом, смазав на рукав розовое белило с дома.
- Черт! Нет! – досадливо или даже яростно топнула я нагой, когда поняла, что не вижу его нигде, что потеряла. Пробежала дом, свернула в подворотню, во двор – нет! нет нигде! Выбежала обратно (поганые шпильки!) и быстрее, быстрее дальше – в следующий двор. И здесь нет: в песочнице визгливо копошатся две малютки под присмотром молодой женщины; ребятня повзрослее под гигантским тополем с шумом и гиканьем играют в «ножички»; две бабушки сидят на лавочке и с открытыми ртами слушают третью, которая стоит напротив и что-то увлеченно им сетует; зверь как сквозь землю провалился. «У, погань!»
Я помчалась обратно на улицу, перебежала ее, при этом еще раз оглядев ее обе стороны – нет ли? не объявился? а вдруг? Пробежала пролет между палисадником и домом и очутилась во дворе, что напротив того, где я была только что.
Досадливо негодуя на саму себя за то, что так оплошно, легкомысленно его потеряла, ругая себя за свою же излишнюю самоуверенность, самонадеянность, нерасторопность, тяжело дыша и на исходе сил, я доплелась до ближайшего подъезда и рухнула на тут же рядом стоящую лавку…
… Не прошло и полной минуты, а из подъезда дома, коему принадлежал тот самый палисадник, с мусорным ведром вышел тот, из-за  кого, собственно, и вышла вся эта суета, весь этот сыр-бор, приведший, понятное дело, к моей тяжелой отдышке. Так же глядя в землю, он шел в мою сторону (контейнер с мусором расположился примерно между домами, на бетонном постаменте, возле длинного ряда разнокалиберных сарайчиков и гаражей; но ближе всего ко мне). Не взирая на то, что он смотрел все время строго себе под ноги, я все же сообразила, что разумно бы на время исчезнуть, поэтому оставила лавку в покое и зашла в проем темного обшарканного подъезда, откуда я имела возможность все великолепно лицезреть.
Он подошел к мусорке и остановился. На первый взгляд естественно, но, как в последующем я убедилась, остановился он отнюдь не для того, чтобы опорожнить свое помойное ведерко. Зверь стоял так с опущенными руками с минуту или с две. Ведро держал в руке, и глубоко устремил свой взгляд в тот самый контейнер, у которого стоял, и смотрел так в него, не отрываясь: не знаю уж, осмысленно ли, что-то соображая, думая ли о чем, или так – так сказать по-современному, завис?
Прошли те самые минута или две, и он вдруг как будто вздрогнул. Засим дернул вверх и вбок головой, точно шея затекла, развернулся и быстрым шагом пошел обратно, так и не выполнив своего бытового предназначения, свою архи важнейшую и, безусловно, полезную задачу, то есть избавиться от мусора, - так и понес его обратно в дом, в свою квартиру, потому как зашел он именно туда.
Вот теперь я успокоилась: нашла-таки. Да и куда бы он делся от меня в этом крохотном городишке. Все равно ведь нашла бы, отыскала, из-под земли достала, - не сегодня, так завтра. Верно, не желала ждать: устроила, так сказать, имитацию кипучей деятельности. А, пусть! Зато вот он адресок его. То самое непосредственное, еще совсем недавно такое пресловутое логово, которое, признаюсь, в глубине души ох как мечтала я узнать! Стало быть, мечты сбываются. Кому только нужны такие мечты! Разве что мне нужны. У подъездной двери я прислонилась к притолоке и еще немного помечтала; так, собственно, ни о чем; думала про всякую ересь, а после и совсем перестала думать, стала предвкушать приближающуюся месть – такую необычайно приятную, близкую, словно ощутимую. И будоражилась, и неистовала, и торжествовала… - я радовалась от одной только мысли, что этот восхитительный момент – момент истины, справедливости, отмщения – уже не за горами и непременно, непременно наступит. Скоро, очень скоро мое возмездие свершится. Оно не заставит себя долго ждать. Оно не пойдет на попятную.  Никогда! Слышите?! Ни-ког-да!!!
Когда я оставила подъезд и вышла на улицу, я себя уже не помнила: все дело в том (это я так сейчас понимаю), что такое мое состояние вышло от неимоверного количества событий, свалившихся разом на мою голову. По сути дела, вполне хватило и одного события, последнего, то есть хватило этой нежданной встречи с человеком, которого, как я уже говорила, когда-то любила, ну а теперь, как уже видно, ненавистно ненавижу (простите за каламбур, других слов не нахожу). Ко всему этому еще прибавились следующие побочные обстоятельства: признаюсь, к этой встрече я не была готова, как морально, как и физически. Моего присутствия духа, энергии,