Известная персона или история одной старинной песни

пришёл к выводу, что в музее, вероятно, не совсем правильно определены даты жизни собак рядом с Петром I, так как у историка Николая Павленко я нашёл следующую фразу:

  "К числу первых, например, относится желание Петра изготовить чучело любимой собаки Лизетты. Хирург Николай Бидлоо ( 1670 – 1735 гг., голландец. — И.Ш. ) получил на этот счёт царский указ. 27 августа 1708 года он, выполнив повеление, писал царю: "А ныне, государь, как и живая является. Многим, государь, трудом шасливо от смолы все избавил и на многое время сохранить возможно" ( стр. 303, Н.Павленко, О.Дроздова: "Соратники Петра", изд. Москва "Молодая гвардия", 2001 г. )

  Так что экскурсоводам надо делать поправку и не говорить о смерти собаки Лизетты в 1716 году.
  Кстати, этот замечательный хирург основал и руководил первым в России государственным лечебным учреждением. Сейчас это Главный военный клинический госпиталь им. Н.Бурденко в Лефортово.

  Итак, в день смерти Петра I ввиду полной неразберихи с наследием престола ( согласно закону, принятому Петром Алексеевичем 5 февраля 1722 года, своего наследника должен называть действующий государь ) перед Сенатом встала непростая задача определиться с новым хозяином трона.
  Тут же оперативно "подсуетился" светлейший князь Александр Меншиков..., и на заседание Сената пришли ( вышибив дверь ) офицеры Преображенского полка, заявив без обиняков, что, ежели кто будет супротив их матушки Екатерины, то тому точно мало не покажется. Силу этим словам придавала дробь барабанов двух полков гвардии, стоявших под окнами здания. В Сенате люди оказались "благоразумными и понятливыми"..., и без лишних дебатов Екатерина I была объявлена Самодержицей Всероссийской.
  В пользу Екатерины был веский аргумент, мол, не зря же Пётр I совсем недавно короновал свою супругу..., значит он планировал сделать её наследницей престола. Да и многие из числа 127 подписантов смертного приговора царевичу Алексею Петровичу не очень желали видеть на троне пусть ещё неразумного, но всё-таки сына ими убиенного..., дети взрослеют очень быстро.

  Вдова почившего императора — Екатерина I была женщиной безграмотной ( читать и писать она не умела и даже подписи за неё иногда ставила дочь Елизавета ), не очень хорошо разбирающейся в государственных делах ( но в общем-то добрая душой — при Петре I она многих спасла от смерти ) и поэтому два с лишним года её правления страной фактически руководили Александр Данилович Меншиков ( хотя, он тоже был не особый грамотей ) и созданный в феврале 1726 года Верховный тайный совет. Надо отдать всем им должное в том смысле, что Россия за это время не ввязалась ни в одну из новых войн и лишь по старой инерции немного "пободалась" на Кавказе с турками.

  Охрана Евдокии Лопухиной в Успенском монастыре резко усилилась. Вот фрагмент указа новой императрицы ( читай — Меншикова ) от 4 февраля 1725 года ( уже через неделю после смерти Петра I ) капитану Маслову:

  "По указу Ея Величества велено полковнику и шлютелбурхскому каменданту Бужанинову обретающихся въ Шлютелбурхе лейбъ–гвардиi подпрапоршика и солдатъ 68 человекъ отправить съ Алексеемъ Головинымъ въ Старую Ладогу къ Успенскому девичью монастырю, которымъ по прибытиi своемъ быть у тебя подъ командою i содержать караулы по пре(д)ложению вашему, и о всякомъ состоянiи васъ репортовать, i во всемъ поступать, какъ воинские правы повелеваютъ; да по требованию вашему на починку церкви и на пропитание обретающейся тамо персоне послать ныне денегъ сто рублевъ..." ( стр. 127, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г. )

    Далее события начинают развиваться для Евдокии Фёдоровны совсем неожиданно. Во второй половине марта бывшая царица увозится из монастыря Старой Ладоги в Шлиссельбургскую крепость..., и там вместо ужесточения режима содержания наступает его резкое ослабление. Можно только предположить, что это Екатерина I чисто по-женски посочувствовала первой жене своего покойного мужа и решила смягчить условия содержания "ИЗВЕСТНОЙ ПЕРСОНЫ" — так стала теперь именоваться в официальных документах бывшая царица.

  26 марта 1725 года князь Меншиков пишет шлиссельбургскому коменданту, что присылает походную святую церковь и "изволете оную поставить въ хоромахъ, где живетъ привезенная известная старица".
  Я не думаю, что тюремную камеру называли бы "хоромами", а значит Евдокию поселили в сравнительно приличном помещении крепостного гарнизона. Как станет понятно из более поздних документов, для неё и прислуги был выделен отдельный дом.
  Также Меншиков написал Маслову, чтобы тот забрал из Успенского монастыря в Шлиссельбург поваров и "для варенья ествъ велите сделать въ удобномъ месте поварню", а для религиозного "чтения оставшаго въ Ладоге понамаря возмите въ Шлюсенбурхъ".
  На правописание Шлиссельбурга внимание не обращайте — в те времена этим не особо заморачивались и каждый писал на свой лад.
  Примечательна приписка PS к этому письму: "Надлежащие къ церкве сосуды, такожъ, ежели потребны, и ризы, оные возмите на время изъ церкви; а впредь оные сосуды присланы будутъ"

  В тот же день 26 марта Меншиков попросил Святейший Синод прислать для "походной церкви" антиминс — четырёхугольный плат из шёлковой или льняной материи со вшитой в него частицей мощей какого-либо православного мученика ( антиминс необходим для совершения полной литургии ). Кроме того было определено денежное и продуктовое довольствие иеромонаху, дьячку и трём келейным старицам.
  Для интереса приведу годовое содержание иеромонаха этой походной церкви — "денегъ 6 рублей, муки ржаной 3 четвертi, пшеничной 2 четверика ( старые меры измерения объёма сыпучих тел: 1 четверик = 26,24 литра,  1 четверть = 8 четвериков. — И.Ш. )  солоду ячного 1 четверть, крупъ 4 четверика, гороху 1 четверикъ, семя конопляного 1 четверикъ, снетковъ 2 четверика, соли 1 пудъ, масла коровья 1 пудъ, масла конопляного четверть ведра".

  Но вскоре новым распоряжение им всем добавили довольствие, включая денежное — иеромонаху начислили 10, а остальным по 5 рублей.
  А на саму Евдокию посыпались неслыханные до той поры щедроты. Вот фрагмент письма Меншикова в кабинет–канцелярию:

  "Ея Императорское Величество указала содержащуюся въ Шлютельбурху известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелаетъ, и для того всяких припасов покупать, и пивъ и полпивъ и медовъ готовить з' довольствомъ, чтобъ ни въ чемъ нималой нужды не имела; а денегъ держать въ годъ по триста по штидесят по пяти рублевъ, а именно по одному рублю на день, да сверхъ того на одежду и на обувь давать оной персоне въ годъ по сту рублевъ" ( там же, стр. 133 )

  Князь Меншиков до того "проникся заботой" о бывшей царице, что даже пишет ( 4 января 1726 года ) Маслову следующее — "... изволте на пищу содержащейся известной персоны покупать крупичатую добрую муку i держать папошники и пирошки и протчее кушанье ежедневно хорошее. Имеется-ль при ней для держания кушанья хорошей поваръ, такожъ почему въ день на пищу росходу, и когда сколько денегъ на содержание той персоны ты принялъ, и колико ныне за росходомъ на лицо имеется ? — прислать къ намъ обстоятельную ведомость".

  Несмотря на такую "заботу", освобождать Евдокию из заточения Меншиков явно пока не планировал — на свободе бывшая царица представляла бы для этой власти потенциальную угрозу. И в то же время Александр Данилович, как человек неглупый, прекрасно понимал, что Екатерина I не вечная и что скорее всего следующим правителем будет подрастающий внук Евдокии — Пётр Алексеевич..., а вот когда это произойдёт, этого князь Меншиков предвидеть не мог..., но на всякий случай начал "стелить соломку".
  В июне 1726 года императрица приказала по требованию "известной персоны" освятить престол "и для того посвящения пропустить шлютелбурхского собора священника, диакона и церковника одного".

  Денег в государстве становилось всё меньше и меньше, бесконечные празднества и карнавалы подорвали и без того не богатую казну, оставленную в наследство Петром I. Казнокрадство при этом стало повседневной рутиной... К слову, когда через десяток лет государство захотело вернуть наворованные и спрятанные Меншиковым в европейских банках деньги ( до полумиллиона рублей ), то директора Амстердамского и Венецианского банков заявили, что выдадут деньги только наследникам Александра Даниловича..., и то, когда убедятся, что эти люди находятся на свободе и могут самостоятельно распоряжаться своим достоянием.
  А пока что денег в казне было "с гулькин нос" и поэтому в своём письме ( 1 июня 1726 г. ) к Маслову князь Меншиков пишет следующее — "... Построенные въ Старой Ладоге въ Успенском монастыре келья i караулки, кои строены на собственныя iзвестной персоны денги, проданы, а взятые за помянутыя кельи i караулки денги отдайте оной персоне, записавъ у себя iмянно; также и то строение, которое ты построилъ своимъ коштомъ, продай же охочимъ людемъ повольною ценою". ( там же, стр. 135–136 )

  Но продать эту недвижимость оказалось делом совсем не простым — на его защиту и неприкосновенность "грудью встало" как монастырское, так и местное начальство. Князь Меншиков 5 ноября был вынужден написать ладожскому асессору следующее письмо:

  "Писалъ къ намъ капитанъ и гвардiи ундеръ–лейтенантъ Масловъ, что построенныхъ въ Ладоге при Успенском девичье монастыре иеромонашеской кельи и караульныхъ афицерскихъ и салдацкихъ покоевъ того монастыря игуменья къ продаже не допускаетъ, въ чемъ и ты чинишь запрещение. Того ради тебе симъ предлагаемъ: въ продаже построенныхъ за монастыремъ покоевъ запрещения не чини; понеже те покоi строены изъ собственныхъ известной персоны денегъ, а не на казенные".

  Отсюда становится понятным, что монастырские кельи трогать не стали, но наружные строения приказано было не мешать продавать.
  А тем временем старица Елена жалуется Маслову, что к зиме её жилище не готово..., и князь Меншиков в связи с этим обращается к коменданту крепости Степану Буженинову:

  "Сего ноября 7 дня писалъ къ намъ капитанъ и гвардiи ундеръ–лейтенанътъ Масловъ, что въ хоромахъ где живетъ известная персона, зело умножено оконъ и дверей, отъ чего въ зимнее время отъ великой стужи будетъ беспокойность. Того ради прикажите во оныхъ хоромахъ окна и двери, которые надлежитъ, заделать, а въ протчие окна поставить вставки i обить воiлоками и законопатить; а которые окна оставлены будутъ для света, въ те поставить двоiные оконче(и)ны; и сие прикажите исправить въ немедленномъ времени." ( там же, стр. 138 )

  А в декабре 1726 года принимается решение о годовом содержании Евдокии вместе со всей этой "церковной и охранной компанией" в 1000 рублей.
  В январе уже следующего 1727 года капитан Маслов, в письме Меншикову передал от "известной персоны" благодарность императрице..., и сказал, что Евдокия просит выделенные на неё деньги ( по 1 рублю в день на одежду и обувь ) отдавать ей в руки. Кроме того капитан просил Меншикова прислать недоплаченное ему жалование за предыдущие два