хотел возразить, что комиссия подтвердила, что это была не его вина, что катер пустили в рейс при неработающем контуре «Заслон», стоявшем на ремонте уже третью неделю, но он только кивнул в ответ, обдумывая про себя, что может, этот невысокий человек с соломенными волосами и бесцветными глазами прав – он не должен снимать с себя ответственности, он должен был все сам проверить, а не доверяться автоматике. И Система требовала от него доверия к себе, иного и быть не могло.
- Да, Константин, - словно вдруг вспомнив, сказал проректор. – Я попрошу вас забрать вещи Марины из общежития. Студенты уже разъехались, а Марина вряд ли вернется ко второму курсу.
- Хорошо, я все заберу сейчас, - ответил Костя.
- Очень хорошо, девочки уже все собрали, там две сумки, не более, - проректор пожал его руку. – Желаю удачи.
- Спасибо, - кивнул ему Костя, бросив взгляд на члена совета, все еще смотревшего на него, определенно он напоминал ему одну из студенток, но он никак не мог вспомнить его фамилию.
Он попрощался и пошел по коридору к лестницам. Спустившись вниз, он вышел на улицу и свернул в студгородок. В общежитии было тихо и прохладно. Он поднялся на этаж и подошел к комнате Марины. Возле двери его уже ждали две сумки с криво поклеенными стикерами с именем Марины, ее номером. Он взял сумки и ушел.
Марина, обмотанная до пяток простыней, ходила взад и вперед по палате, нервно поглядывая на часы. Костя уже давно должен был закончить, а его все не было, на ее сообщения он не отвечал, отменяя настойчивые звонки. Набегавшись, она немного успокоилась и села к окну на стул. За окном шумела листва вековых дубов и лип, приятно пахло летней свежестью мокрой травы, как бы ей хотелось очутиться сейчас там, на свободе, просто сесть на траву и слушать, как щебечут о своих мелких делах птицы в скворечниках, как поет ветер, стрекочут насекомые. Она вздохнула и поправила съехавшую вниз простыню, обнажившую голые плечи. В палате было по-летнему жарко, но Марина не хотела включать кондиционер, открыв настежь окно. Убрав в шкаф бесформенную больничную пижаму с болтающимся правым рукавом вместо ее руки, от этого ей становилось еще хуже, Марина обматывалась в простыню на манер древних римлян, будто бы пряча руку под одеяние. Она уже научилась жить с одной рукой, сначала это было трудно, она постоянно плакала от обиды, жалости к себе, когда была одна, шаг за шагом осваивая новые навыки. Больше всего ее бесила чужая помощь, принимать ее было стыдно, она сопротивлялась, психовала, незаметно для себя обучаясь. Никто не сюсюкал с ней, она не видела излишнего сострадания или недостойной жалости на лицах медсестер, лечащих врачей, они всегда были достаточно строги, требуя от нее беспрекословного выполнения указаний, и это очень нравилось Марине. Иногда Варвара, когда была в ночную смену, рассказывала ей, как маленькой девочке, старые сказки. Марина слушала их, затаив дыхание, забывая про все, просыпаясь потом в ночи мокрая от слез, увидев во сне маму. Марина настолько привыкла к жизни в больнице, что прошлая жизнь казалась ей чем-то далеким, давно прошедшим, и лишь короткие свидания с Костей встряхивали ее, вырывая из тягучего забвения собственного я.
Каждый день она вспоминала, как он пришел к ней в первый раз, после перевода из реанимации. Она лежала на кровати, спрятавшись под одеялом, боясь показать что-то большее, чем бледный лоб, глаза и нос. Она боялась, что он увидит ее обмотанную культю и убежит, да, убежит – зачем она ему нужна такая? Марина понимала, что это паранойя, боролась с ней, но тщетно. Тревога усиливалась, а большие яркие таблетки препарата, стоявшие в баночке на ее тумбочке, уже слабо помогали. Да, они уводили боль потерянной руки в другое измерение, превращая ее в тягучую прохладу, переходящую в ледяные нити, тянувшиеся от плеча к пальцам правой руки. Марина понимала, что это все ее мозг дурит, Александр Сергеевич говорил, что со временем станет легче, и она перестанет пугаться этого холода. Так и было, она привыкла к этим ледяным нитям, заменявшим ей ее руку. Только ночью во время короткого сна она не чувствовала их, во сне она была здоровой, она снова рисовала… акулу, всегда одну лишь акулу, с окровавленной пастью, карандаш во сне становился кровавым, весь рисунок был в крови, в ее крови, но это не пугало ее, она изучала свое творение, показывая его маме, Агнете, Лере…, странно, ей ни разу не приснился ни дядя Паша, ни дядя Виктор, ей было стыдно, она шифровалась, все больше запутываясь во вранье, придумывая глупые причины, чтобы не выходить на связь в те короткие дни, когда на станции восстанавливали связь, она врала, что с ней все хорошо. Хуже всего было с Агнетой, она не верила Марине, требуя, чтобы она перестала врать, угрожая, что сейчас приедет к ней вместе с дочкой, но видя, как Марина начинает рыдать, Агнета смягчалась, прося, чтобы она хотя бы включила видео, но Марина просто заканчивала разговор, бросая наушник под кровать, туда же летел и планшет с браслетом, чтобы они не доставали ее входящими вызовами.
Игорь Николаевич каждый день разговаривал с ней, забегая после планерки на пару минут. Он буквально пронзал ее своим внимательным взглядом, и она рассказывала ему все, и про сны, и про Агнету, про всех, запинаясь, путая слова, а он слушал и только морщил лоб. К удивлению Марины, он снизил дозировку болеутоляющего, сначала это вызвало приступы фантомных болей, но сейчас, через неделю, Марина чувствовала, что голова ее проясняется, а тревога уходит, уступая место здравым мыслям. Сегодня утром она сказала ему, что все расскажет своим близким, он лишь кивнул в ответ, не отразив лицом никаких эмоций. Он был как Костя, который медленно, аккуратно подталкивал ее к этому решению, не давя, но и не отпуская хватки.
Марина решилась, она подошла к высокому зеркалу платяного шкафа и сняла с себя простынь, бросив ее на кровать. Худая, бледная, она испугала себя, беззвучный крик вырывался из ее груди, хотелось разбить зеркало, чтобы не видеть себя! Она бросилась на кровать, с головой спрятавшись под одеялом, дрожа от приступа паники. И тут же вскочила, гневно отбросив с себя одеяло на пол. Вновь замотавшись в простынь, она встала у зеркала, стараясь выровнять дыхание, перебарывая себя, безжалостно ломая о себя набравшие былую силу страхи.
«Надо постоянно себя занимать, нельзя потакать своим слабостям», - повторяла вслух Марина совет, который ей каждый раз говорил Александр Сергеевич. Какие они были все хорошие, она очень привязалась к нему, к Игорю Николаевичу, к Варваре, даже к другим медсестрам, смотревшим на нее с холодной строгостью, но в их руках она чувствовала искреннюю заботу. Ей захотелось, чтобы они все ею гордились, и Костя. Марина бросилась под кровать, с трудом достав все оттуда, и села писать. Написав всем одно письмо, она застыла, не решаясь отправить. Правую руку пронзили холодные струны, она еле слышно застонала.
«Не все сразу», - сказала вслух Марина, отложив планшет в сторону. Она взяла с тумбочки недочитанную книгу, подарок Агнеты, и села читать, стараясь не обращать внимания на усиливающуюся боль в правой руке. Марина коротко вскрикивала, но не брала из банки ярко-оранжевую или красную таблетку, она пыталась привыкнуть к боли. Через час она не выдержала, ее всю трясло, и Марина схватила дрожащей рукой две таблетки, жадно разгрызая их, запивая холодной водой. Боль не отпустила, но она безвольно упала на кровать и уснула, судорожно дергаясь во сне.
Из главного входа в больницу высыпался рой спешащих людей, часть из них заполнила сквер, продолжая оживленную беседу, но большая часть рассеялась на парковке и остановках общественного транспорта. Костя подождал, пока этот поток схлынет, и вошел внутрь. Подмигнув девушке на стойке, его здесь уже знали все, он направился к лифту.
- Константин! – окликнул его сзади Игорь Николаевич. – Как хорошо, что я вас поймал.
- Добрый вечер, Игорь Николаевич, - Костя пожал его небольшую крепкую ладонь.
- Давайте, зайдем ко мне на несколько минут, а потом отправитесь к Марине, хорошо?
- Конечно, я готов, - ответил Костя, и они вошли в лифт.
- Скажите, вы уже разобрались с вашей комиссией? – спросил Игорь Николаевич, когда они остались одни в лифте, говорливые медсестры, обсуждавшие последнюю премьеру какого-то сериала, вышли на пятом этаже. Лифт разогнался, бодро доставив их до двадцатого, где находилась административная часть больничного комплекса, который все намеревались снести, считая отопление этой башни нерентабельным.
- Да, сегодня было финальное заседание. Меня уволили, - ответил Костя.
- Это плохо.
- Плохо, но я не расстраиваюсь, на фабрике для меня всегда найдется работа.
- Это хорошо, что вы здраво мыслите, - Игорь Николаевич похлопал его по руке. – А вот и наш этаж. Может, хотите чаю? Я не успел пообедать, хочется что-нибудь съесть.
- Не отказался бы, - улыбнулся Костя, в последнее время заставлявший себя только завтракать, напрочь забывая про еду.
Игорь Николаевич провел его к своему кабинету и посадил за журнальный столик. Через пять минут он вернулся с чайным прибором на подносе и вазочкой с вафлями.
- Больше ничего у Ленки не нашел, запрячет куда-нибудь, хоть все перерывай, - сказал он, садясь напротив. – Давайте сначала чай попьем, а потом поговорим.
- Серьезный разговор? – усмехнулся Костя.
- А здесь других и не бывает.
В эти короткие минуты чаепития Игорь Николаевич не выглядел чересчур строгим, непроницаемым. Они обменивались взглядами и молчали, Костя видел, как Игорь Николаевич еле заметно смеется, порой насмешливо оглядывая напряженную фигуру Кости, призывая его расслабиться.
- Теперь хорошо, - Игорь Николаевич встал и отошел к своему столу. Вернувшись с планшетом, он вновь стал серьезным. – Итак. Пришло время принимать решение. Я решил для начала поговорить с вами, реакция Марины может быть неожиданной, поэтому здесь мне нужно ваше здравомыслие. Вы, конечно, официально не близкий человек, но, думаю, что нам с вами не до бюрократических тонкостей.
- Да, - только и смог ответить Костя, не понимая, к чему он клонит.
- Мы провели исследование ее руки, - продолжал Игорь Николаевич. – К сожалению, отрицательный прогноз подтвердился, а именно, не вдаваясь в лишние подробности – у нее не осталось достаточного количества нервной ткани, чтобы мы могли начать работу по протезированию.
- Понятно, - хрипло ответил Костя.
-Но, это не означает, что нет других вариантов. Варианты есть, самый простой и дешевый, я думаю, никого не устроит, - он показал на экране планшета доисторический протез, способный поднимать и опускать более или менее крупные предметы.
- Да, этот не подходит, - кивнул Костя.
- На мой взгляд, сама лучшая технология в данном случае – это использование киберпротеза. Вкратце, сам протез будет управляться непосредственно ее мозгом, для этого необходимо будет проложить каналы связи от чипа к протезу.
- Я понимаю, я читал о таком, - закивал Костя. – Хорошая вещь, у него неплохая мощность.
- Мощность более чем неплохая, удельная сила сжатия в десятки раз больше, чем у вас, корпус титановый, чувствительность высокая.
- Прекрасно!
- Но есть сложности. Стоимость протезирования, включая операцию на мозге и
