Тайна Порфирия Иванова Роман-исследование. Роман-игра.

информацию о состоянии умов в подведомственном ему учреждении, чтобы его руководящие действия шли на благо как контингента, то есть больных, так и обслуживающего персонала, то есть врачей, медсестёр и других. Правильно я говорю?
- Правильно, Алмаз Резаевич, но я-то тут при чём?
- А при том, Альберт Николаевич, что вы образованный человек, философ, и можете оказать неоценимую помощь мне и моим коллегам в управлении сим учреждением. Например, до меня доходят слухи, что питание в нашем учреждении никуда не годится, что врачи плохо исполняют свои обязанности.
- Откуда же берутся такие слухи?
- Вот то-то и оно, что мне неизвестно кто именно это измышляет. Тем более, что это просто клевета!
- Мне про это ничего неизвестно.
- Конечно вам неизвестно… пока неизвестно! Но при вашем уме и наблюдательности, вы можете это узнать, а потом рассказать мне.
- То есть вы предлагаете мне стать вашим доносчиком или попросту – стукачом?

Да вы что с ума сошли? Хотя по статусу вы сумасшедший, но я-то, да и вы прекрасно знаете, что вы вполне нормальный, здоровый человек.
- Да, я здоров, здоров, а упрятали меня в это, как вы говорите, учреждение, совершенно больные люди помешанные на карьере.
- Я изучил ваше дело, то есть историю болезни, и совершенно с вами согласен – карьеристов у нас развелось действительно многовато. Иной ну совершеннейший дуб дубом, а всё в начальники лезет.
    Они немного помолчали. Каждый думал о своём.
- Ну так как, Альберт Николаевич, согласны вы помочь мне усовершенствовать систему управления нашим учреждением?
- Не знаю, как вам и сказать, Алмаз Резаевич. Скорее всего толку от меня будет мало.
- Да я вам очень простое задание дам. Вам не надо следить за всеми, вам нужно будет проконтролировать всего одного человечка.
- И кто же именно этот «человечек»?
- Ваш хороший знакомый – Порфирий Иванов.
- За Иванова я ручаюсь, что он ничего плохого никогда не говорил ни про еду, ни про врачей.
- Не говорил?
- Нет.
- Точно?
- Точно.
- А что он говорит? Вы же с ним иногда беседуете?
- Это наше личное дело.
- Ах, это ваше личное дело? Так вот, запомните, Альберт Николаевич, здесь, в этих стенах, ни у кого не может быть никаких личных дел! Всё, о чём вы говорите с Ивановым, должно быть известно мне.
- Извините, Алмаз Резаевич, но если вы хотите что-то узнать, то спросите у самого Иванова, он ничего скрывать не будет.
- А мне интересно узнать это от вас, а не от Иванова!
Я отказываюсь рассказывать вам свои беседы с Ивановым. Вы их неправильно истолкуете.
- Отказываетесь?
- Да, отказываюсь! – Философ встал и пошёл к выходу.
- Никитич! – крикнул Алмаз и тут же в дверях появился и встал на пороге Никитич, - принеси-ка мне щипчики, Никитич!
- Что такое, какие щипчики? – испугался Философ.
- А вот вы сейчас узнаете -  что за щипчики, - Алмаз был явно взбешён, - я вам покажу как отказываться. Ишь какой гордый – «Я отказываюсь!» - передразнил Алмаз Философа.
    Вошёл Никитич и принёс большие клещи. Алмаз взял клещи и велел Никитичу держать Философа. Никитич посадил Философа на стул, а правую руку его положил на стол Алмаза. Алмаз взял указательный палец Философа и защемил клещами самый ноготь. Философ взвыл от боли, Алмаз нажал ещё раз, и Философ потерял сознание. Никитич взял графин и плеснул Философу в лицо – тот очнулся и с ужасом посмотрел на Алмаза. Алмаз улыбался точно такой же улыбкой, как в начале беседы. Никитич снова усадил Философа на стул и снова положил его правую руку на стол. Философ вырвался и спрятал руки за спиной. Никитич хотел было опять усадить его, но Философ набычил голову и тихо сказал:
- Не надо… я согласен.
- Вот так бы сразу, а то – «отказываюсь!», - Алмаз был явно доволен, что так быстро уломал Философа. – Никитич, ты свободен и щипчики захвати.
    Никитич взял клещи и вышел их кабинета.
- Значит так, товарищ Философ, раз в три дня будете докладывать мне всё о чём вы с Ивановым толкуете. Если будут какие-то экстренные обстоятельства, то немедленно ко мне. Поняли?
- Понял, - сказал Философ, не поднимая головы.
- Тогда всё, можешь идти, Философ.
    Вот так Философ стал стукачом. Он исправно каждые три дня ходил к Алмазу и рассказывал о своих беседах с Порфирием. Алмаз всё выслушивал, а потом велел Философу подавать доклады в письменном виде. Философу выдали карандаши и бумагу. Так появилась идея записывать всё, что говорит Порфирий. Более того, когда Порфирий сам изъявил желание записывать свои мысли, то Философ достал карандашей и бумаги и на его долю.
  Мысль о том, что он предаёт Учителя, всё время мучала Философа. Он много раз пробовал признаться в этом Порфирию, но никак не решался. Однако, он знал, что рано или поздно это надо будет сделать. Но как? И как отнесётся к этому Учитель? Неужели сочтёт его Иудой? Философу очень не хотелось играть эту роль, и он внутренне страдал о этого. А события в психбольнице принимали серьёзный оборот.
В психушке (продолжение)
    Беседы Философа с Порфирием продолжались.
О Вере. Сердце-Солнце.
Ф. Вы знаете, Учитель, мне подошёл ваш метод закалки-тренировки, но все ли люди согласятся идти этим путём? Ведь существует масса других методов и средств. Как говорится – все дороги ведут в Рим.
П.К. Тебе, Философ, подошёл этот метод, потому что ты поверил. А вот у меня жена всю жизнь со мной бок о бок прожила, а не поверила. Или вот Вера, жена моего сына, говорит: «Как же я могу поверить, что мой Яша (это сын мой) гений или даже бог, если я ему носки стираю, знаю все его болячки и прочее. Когда человека близко знаешь, то в этого человека не будешь верить.» И никого здесь не заставишь и не обманешь. Вера, она или есть, или нет её.
Ф. Значит всё дело в вере?
П.К. Ещё Христос говорил – будь у вас веры с горчичное зерно, вы бы горы сдвинули.
Ф. Да, Христу тоже до сих пор не верят, а только притворяются. Тысячелетия люди блюдут традицию, а практического результата не видно. Люди, как болели, так и продолжают болеть, в кого бы они ни верили, смерть, кажется, уже навсегда поселилась на нашей планете.
П.К. Тайна Природы заключена в теле человека! Узнает человек эту тайну, значит воскреснет его тело, и, тогда откроются для него иные миры – вопрос лишь времени. Когда об моём учении узнают все люди, живущие на Земле, тогда наступит физическое безсмертие!

Ф. Да, чем больше я вас слушаю и делаю, как вы просите, Учитель, тем больше утверждаюсь в том, что, только забросив мысль вперёд, как это делаете вы, Учитель, можно что-то сделать и доказать правоту самим собой.
П.К. Меня копировать не надо, не надо слепо брать с меня пример, без мысли о моём Деле, ибо я шёл от Бога к «Детке», а вы пойдёте от «Детки» к Богу. Закаливание организма подразумевает в первую очередь закалку нашего сердца во всех передрягах, в которых мы можем оказаться. Выходить и закалить своё сердце мы можем, если начнём принимать весь груз проблем, которыми больно наше общество. Сердце – это наше ядро, наше солнышко, начальное пламенное ядрышко, и если оно отроется, то успех будет уже во всём.
Ф. Вот оно что? А я-то всё думал, - почему Учитель про воду, про воздух, про землю говорит, а про солнце не упоминает. Давно хотел спросить об этом, да случая не было. А теперь я понимаю – солнце, оно внутри человека, это его сердце!
П.К.  Однако, сделать это очень непросто, открыть то, что давно, как закрытый сундук, на дереве висит. Дерево – это наше тело. И опять помогает наше сознание. Сознание рождается через опыт конкретных действий. Только Человек, который откажется от потребительства в Природе, возьмёт в ней только небольшой прожиточный минимум, сможет открыть тот сундук, и тогда откроются его душа и сердце.
Ф. Выходит, что человек, который это не понял и не принял, здоровье себе не приобретёт, даже если обливаться будет?
П.К. Как был больным, так и останется. Душу сначала лечить надо. Главное в закалке не насилие, а радостное и лёгкое состояние. Мы говорим, что мы КУПАЕМСЯ в Природе, а не принимаем процедуры.
Ф. Да, купание всегда волнующий момент. Устремляясь вглубь Вселенной, а потом вглубь Земли, мы пропускаем через себя все силы Природы, которые в данный момент нас окружают.
П.К. Купаясь в Природе, человек становится естественной динамо-машиной. В нём вихрем крутятся природные волны, снимая все физические и психические напряжения.
Ф. Да-да, я помню – при этом нужно с высоты атмосферы потянуть в себя до отказа три раза воздух ртом и проглотить его. Остальное время дышать экономно и носом. А кашлять-то я совсем перестал!
П.К.  Значит всё правильно делал и главное – ты поверил в это Дело!
  (Совет между строк: Если вы хотите кому-то помочь, если вы хотите потратить время и силы на исцеление ближнего; прежде всего задайтесь вопросами: «А хочет ли сам этот человек избавиться от болезни? Не застыл ли он в страдальчестве и мазохизме самосожаления? Не стала ли болезнь для него привычным элементом мироощущения? Не является ли заболевание удобным предлогом для самооправдания в кризисной ситуации? Готов ли он к труду душевному и телесному? Готов ли он к выбору новых ориентиров и целостному самообновлению?»
                Сельчонк К.
  «Это большая ошибка считать, что человек может, потому что хочет. На самом деле верно обратное: человек хочет именно того, что он может совершить, чего может достичь, к овладению чем он ПОДГОТОВЛЕН!»
                Шри Рамакришна)
 
 
                Авдотья или девять дней одного года.
      Только Порфирий успел распрячь лошадь, как услышал:
- Иванов, тебя директор требует.
- Да я ещё товар не сдал.
- Иди быстро, товар потом сдашь.
    Делать нечего – похлопал Порфирий коня по боку и пошёл к директору – Мазилке – так промеж себя называли директора заготовители. А называли его так потому, что фамилия его была – Мазилкин.
- Вызывали, товарищ директор? – спросил Порфирий, заглянув в кабинет.
- А Иванов, заходи, - директор воткнул ручку в чернильницу и уставился на Иванова. Тот ждал – что будет? Директор внимательно оглядел Порфирия и спросил:
- Верующий?
- Да как сказать, - уклончиво начал Порфирий.
- Как есть, так и говори.
- Если быть точным, то неверующий.
- Врёшь, - директор потянулся к ящику стола и вынул оттуда какую-то бумагу.
- Зачем мне врать? – удивился Порфирий.
- Поступил сигнал, - директор потряс бумагой.
- И про что же там сигналят?
- А про то, что ты скрытая контра, а точнее – поп, скрывающий свою настоящую сущность.
- Это я-то поп? – Порфирий не ожидал такого обвинения.
- Ты мне наивным не прикидывайся, я вас, архиреев, за версту чую.
- Да не поп я, ей богу! – вырвалось у Порфирия.
- Ага, - обрадовался директор, - полезла наружу поповская суть.
- Да это по привычке…
- По привычке, говоришь, а власы такие на что отрастил?
    Порфирий действительно давно не стриг своих волос, ибо пришёл к мысли, что волосы – это антенны, которые принимают сигналы, ловят мысли, но рассказывать об этом Мазилке было безсмысленно.
Денег нет на перукарню, - сказал Порфирий, - жена, дети – кормить надо.
- Опять врёшь – любой цирюльник тебя за три копейки обреет. На тебе три копейки и чтоб завтра стриженный был.
- Спасибо, товарищ директор, за заботу, но стричься я не буду, - заупрямился Порфирий.
- Так, Иванов, иди сдавай товар и свободен. Завтра издам приказ об отстранении тебя от работы на полгода. Через