Начался настоящий дождь и отпала необходимость вечернего полива грядок. Пожурив мысленно Семёна за бессмысленный, как ей казалось, поступок уединения, - разве можно se retirer de soi-même43, - от назойливого шума цивилизации, она взялась перечитывать «Мадам Бовари» Густава Флобера на языке оригинала, уделяя внимание выделенным цветным карандашом местам. Этим она и получала двойное удовольствие и укрепляла знания языка. Ведь его так легко забыть, стоит лишь дать себе небольшую поблажку и тогда считай, что плакали все твои прежние труды горькими слезами лени. Очень вовремя позвонила Камилла. У неё вошло в привычку находить для Алисии клиентов, кому необходимо профессионально перевести с французского на русский или наоборот статьи из иностранной периодики, научных журналов, тут есть своя специфика, но Алисия справлялась и с этим, и новинки беллетристики. Сестра утверждала: лишняя копейка карман не оттянет и была по-своему в чём-то права. За переводы Алисия Пьеровна брала божескую плату – option de paiement budgétaire44 – кокетничала она сама с собой. За скорость доплачивали. Работу свою она любила и по работоспособности могла соперничать с десятком иных других переводчиков. Вот и сейчас, пока сестра расписывала клиента, что он незажимист, щедр, в возрасте, что немаловажно – récemment veuf45! Алисия Пьеровна категорично и безжалостно оборвала вербальный поток сестры и сердце у неё замерло, поинтересовалась, мол, статья нужна или… «Или… - бесцеремонно, такой симметричный ответ на вежливость, поправила Камилла, - рассказ! Сейчас скажу название… Ты сидишь? Как зачем мне это нужно! Что за question vide46? По пустякам отвлекала? То-то же! Лучше сядь! Вот не надо бежать впереди телеги… Рассказ называется… Да не тяну я из тебя жилы… Называется… «Дом у кладбища»! сидишь? Не упала?! Choqué47. Оно понятно. Жди, Алька. Высылаю на почту. Нажимаю «отправить». Успехов! Не забудь перезвонить и поблагодарить. Да шучу, шучу я!»
От услышанного сердце Алисии Пьеровны провалилось в тартарары! Холодная, сосущая пустота появилась на месте сердца вместо привычного покалывания в редкие моменты взволнованности.
На дисплее компьютера высветился значок «новое сообщение». Открыв документ, Алисия Пьеровна быстро просмотрела несколько страниц. Спокойствие возвращалось медленно. Пульсирование в висках прошло.
43 уединиться от себя.
44 бюджетный вариант оплаты.
45 недавно овдовел.
46 пустой вопрос.
47 потрясена.
Липкая плёнка страха испарилась. Принтер привычно щелкнул, выкатив последний лист рассказа. Выпив коньяку и сварив кофе, Алисия Пьеровна уселась на веранде читать рассказ. Мерный шум дождя успокаивал. Листва трепетно вздрагивала, сбрасывая с себя капли воды. По стёклам текли вертикальные строки – столбцы – загадочной письменности дождя.
Углубляясь в чтение, - произведение оказалось захватывающим в своей простоте изложения, - Алисия Пьеровна полностью пришла в себя. Правда ведь, сущая ерунда, не стоит выеденного яйца и сожжённых нервов название рассказа. Что с того, что бывший постоялец решил обосноваться в доме у кладбища, как герой рассказа? Обычное совпадение. Жизнь вообще полна совпадений, пока они не становятся пугающе постоянны. «Итак, что мы имеем, - рассуждала про себя Алисия Пьеровна, - герой рассказа приехал из Америки к родственникам во Франции на оглашение последней воли почившего в бозе троюродного дядюшки, бездетного, сумевшего сколотить некий капиталец во время службы интендантом в колонии Франции. Имя героя – Саймон – почти перекликается с именем Семён. Пожалуй, единственное совпадение, не считая дома. Что ещё? Саймон журналист. Действие повествования происходит в начале двадцатого века. Никаких параллелей с действительностью. И всё же почему жуткий страх сковал, едва сестрица произнесла название рассказа? Посмотрим концовку. Ну, вот, всё отлично. Саймон женится на девушке с труднопроизносимым именем, приехавшей с родителями из России. Очень интересно, что за имя у неё такое – трудно – произносимое. Хм-м… Странно, имя девушки ни разу автором не упомянуто. Ну, для сохранения интриги хороший ход, хоть и несколько тривиальный. Что у нас в середине рассказа? Саймон после похорон по прошествии трёх дней решил ближе познакомиться с захоронениями родственников и походить среди могил, в задумчивости и молчании. Вот оно! Вот: именно на кладбище Саймон знакомится с русской девушкой. Выйдя из полуразрушенного склепа, она испугала его своим появлением. Дыхание её учащённое, будто совершила под землёй марш-бросок. (Сравнение автора!) Тоже почти оригинально и не выбивается из прирождённых русских привычек, свойственных всем девушкам, что дома, что на чужбине заниматься бèгом по лабиринтам и катакомбам, убегая от преследующих их призраков».
Увлёкшись, Алисия Пьеровна пропустила пришедшее на телефон сообщение. Вспомнила о его существовании после внимательного повторного чтения рассказа, сделав пометки, на что стоит обратить внимание и увидела дату написания – 1972 год. «Ну, конечно, конечно, - думала она, потирая пальцами виски круговыми движениями противусолонь, - прошлый век! Я же тут себе, дура старая, нафантазировала на три короба и миниатюрную пудреницу!»
Задержав взгляд на телефоне, она посидела молча, гипнотизируя аппарат. Затем взяла и прочитала сообщение, улыбнувшись и легко вздохнув: «Добрался. Обживаюсь. Всего хорошего!»
***
«Воздух вечерний душист и сладок. А как вкусен! Существующих слов не хватит описать испытываемое наслаждение, когда он медленно вливается в грудь. Наполняет лёгкие. Задержав его, ощущаешь лёгкую опьяняющую эйфорию от букета ароматов!»
На новом месте Семён решил вести дневник наблюдений – ежедневно. В первый день помешала усталость, навалившаяся на плечи и непогода, дождь убаюкивал лучше любой колыбельной. Второй день тоже оказался за бортом. Отмечали с таким воодушевлением его новоселье с соседом, что утром не мог продрать глаз и вспомнить подробностей и каким образом вернулся домой. «На автопилоте!» - решил для себя. Свидетелей его позора поблизости не было. Исходя из всего и суммируя впечатления, Семён решил описывать события небольшими эпизодами, как писал во время учёбы конспекты: тезисами.
Изложив первую мысль, понял, этот вариант на это время самый приемлемый. Понадобится, осенью расшифрую подробно и наверняка получится небольшая, пусть и скучная повесть о проведённом отпуске в доме у кладбища.
Перечитав написанное, Семён вышел из дому. Темнеет на Донбассе летом быстро. Мгла набрасывается чёрным покрывалом, расшитым блёстками звёзд. В городе ночи менее экзальтированны и энигматичны. Свет фонарей ожесточённо сражается с мраком, загоняя его в самые удалённые глухие уголки дворов, где он надёжно прячется между домами, в подворотнях, арках, в сонно шепчущей листве деревьев и кустарников, маскируется травой на газонах, флегматично наблюдающей за его дурацкими уловками.
Босиком, привыкая к неудобствам ходьбы, Семён прошёл до калитки. Положил локти на верх забора и посмотрел на подворье Робинзона. Освещённый лампами двор казался фантастической картинкой, так необычно смотрелся дом и постройки со стороны. Зон расхаживал с вёдрами, смотрел в небо, задирая голову, раздумывая, поливать или нет грядки, - небо сверкало чистотой, облака обошли стороной хутор.
Постояв немного, Семён, не нарушая тишину, осторожно повернулся, боковым зрением заметив некоторую несовместимость с реальностью: внутри дома по всем направлениям перемещались тонкие ядовито-фиолетовые лучи. Они сначала появлялись на кухне, затем перемещались в зал, иллюзионная феерия интенсивно росла. Когда лучи касались стёкол, они не проникали наружу, отражались внутрь. «Чертовщина какая-то», - а нарастающим раздражением подумал Семён. Ноги внезапно перестали слушаться. Это случилось, когда он попробовал развернуться, чтобы узнать, одном ли ему мерещится эта иллюминация…
Свет мощного ручного фонаря, умеют австрийцы делать крепкие вещи, высветил на своде тоннеля рисунок, выложенный из плитки разной конфигурации и окраса, выдержанного в одном коричневом тоне с различной интенсивностью от светло-кремового до тёмно-бежевого. Стены украшали те же странные орнаменты, который будто стекал со свода тоннеля на стены и продолжался на полу. Отчётливо виднелись восьмиконечные звёзды с короткими и длинными лучами. Между звёздами располагался удлинённый ромб с белой круглой вставкой. Семён внутренним чутьём понимал, он в том же сильно изменившемся визуально тоннеле. Он прямо вёл вперёд. Белые вставки в ромбах вспыхивали и медленно-медленно гасли. Иногда меняли цвет на более насыщенный короткие и длинные лучи звёзд, тогда у Семёна создавалась иллюзия их вращения вокруг центра.
Ноги послушно несли вперёд. Рука с фонарём бросала сноп яркого света от свода на стены и пол. Впереди луч света будто растворялся, наткнувшись на невидимое препятствие.
Очередная неожиданность заставила сбавить шаг – метрах в пяти из правой стены в коридор шёл ровным потоком мягкий жёлтый электрический свет. Подойдя ближе, Семён остановился. В ответвлении кто-то беседовал. Судя по голосам, говоривших двое. Голос одного принадлежал Зону. Второй сильно шепелявил и с отдышкой говорил на повышенных тонах. Зон виновато, севшим от волнения голосом оправдывался:
- Я и сам не поверил… Обыкновенный лось, ещё подумал, откуда… Он не унимается, словно двужильный прёт… Я ему советую: осади, мол, выдохнешься… Он мне так пренебрежительно: не остановят даже пятки в инее…
16. РЫДАЮЩИЕ ОТЗВУКИ ГОЛОСОВ
С большим трудом Семён прогнал сон, который окутывал его прочной паутиной жутких видений и горьковато-сладкий дурман пробуждения нисколько не отрезвили. Ещё больше вогнал в мерцающую депрессию.
***
Из дневника Семёна Стрыя.
«Смутило не увиденное, хотя могу утверждать, начинаю привыкать к своим снам. Не тоннель, ни мозаичный свод, стены и пол. Да и видение ли это. Предмет – вещь – ожерелье держу в руках т чувствую круговой ток воды вокруг абрикосовых косточек. Не припомню случая, чтобы нечто материальное можно было легко перемещать из увиденного во сне в явь. Или эта способность – моё уникальное свойство? Зон вчера заикнулся, не хочу ли составить ему компанию; нужно почистить могилки на кладбище от прошлогодней травы и листьев. Погоде-де, устоялась. Дождей не предвидится. Хотя верить синоптикам то же самое, как верить в чудодейственную по восприятию мироощущения силу слабительных пилюль или в прилёт инопланетян. С радостью согласился. «Охотно помогу, - говорю Зону, - труд – благо». Зон ржёт: «Раз охотно, то и поохотимся в охотку после трудов праведных. Делу время, Семён, потехе час». Хотел спросить Зона, но унял зуд в языке, на полевание отправимся как в прошлый раз верхом. Сдержанность наше всё. Ну, или временами – всё. И торопить события, как бежать впереди ослика, запряжённого в телегу, не комильфо, для воспитанного человека».
