своего истинного «я», стыдилась его и прятала, потому что мне всегда казалось, что проявлять свое неавторитетное «я» неправильно, что нужно жить равняясь на другие более уважаемые и внедряющие моду психики. Я знала, что в современном бытии любая я-психика обнаруживает не столько свое внутреннее «я», сколько собирательный образ, учитывающий моду, особенности текущего бытия и лишь незначительную долю собственного я-мировоззрения. Но насколько оправдано пренебрежение особенностями внутреннего развития? Ведь не я придумала специфичность текущего бытия, не я во главу повседневного существования поставила достижение материальных ценностей, не я раскрепостила я-тела и возвела в ранг публичности интимные отношения между полами. Это не я возвела в культ праздность и обильность, не я придумала развлечения и «шопинг», не я создаю все новые и новые дорогие вещи-игрушки для взрослых людей.
- А где тогда ты во всем этом?– внутренний голос спросил, а я не смогла ответить. Да, я присутствовала во всем этом, но это было не мое настоящее «я». Мое настоящее «я» было другим. Каким?
Не знаю.
Только сейчас я поняла, что не знаю своего «я», что совершенно не разбираюсь в особенностях формирования своего внутреннего мира!
Стало жутко и страшно – прожить полных тридцать два года и не знать своего внутри. А если бы не авария, если бы не состояние комы, то я бы так и прожила, не зная своего содержания?
Но это было не все. Раскрыв пустоту и никчемность моего истинного присутствия для других в бытии, показав изнутри мое хаотичное, мелкое, примитивное тридцатилетнее существование, движение небытия понесло меня далее, раскрывая все новые и новые ошибки организации моего присутствия в жизни. Движение небытия насильно волокло меня по моему прошлому, тыкая носом в каждую ошибку, в каждый просчет. И открытия поражали обнаженностью, раздавливали масштабом, сдавливали дыхание глубиной. Я принимала возмущение небытия и понимала насколько далеко я зашла в своих ошибках, насколько грубыми оказались прос-четы в организации присутствия для других, сколько лишнего и ненужного я сделала, а сколько важного и необходимого упустила и пренебрегла.
Боль от стыда и позора, от глупости и неисправимости ошибок перешла в состояние дикой удушливости. Я попыталась вырваться из этих кошмарных глубин на воздух, мне уже с головой хватило откровений и правды, но болотная грязь – моя прошлая жизнь, не отпускала, затягивала, смрадом отсекая доступ кислороду. Мне нечем было дышать, я задыхалась от примитивизма продуктов своего труда, застоя и илистости своих поступков. Всеми силами я пыталась вырваться из этого зацветшего, провонявшегося лимана, спастись от открывающихся и придавливающих своей об-наженностью фрагментов прожитого прошлого, потому что понимала, что еще немного и я захлебнусь болотной водой, задохнусь в смраде и вони разлагающегося прошлого. Спасите мою душу, мне больно от удушья! Спасите мою душу, верните в жизнь!
Резкий свет, последний миг жизни – и я вдруг поняла, что проснулась, что на этот раз движение небытия отпустило меня, возможно, простило. Я не чувствовала своего дыхания, но каждым нейроном своей психики ощущала пульсацию крови в висках. Вырвавшееся на воздух я-мировоззрение еще долго не могло отдышаться, было не в силах обрести целостность и вернуть присущую ему значимость и уверенность в себе. Возможно, я чуть было снова не умерла, не захлебнулась в пучинах небытия. Как опасно это соприкосновение со смертью, как оно непредсказуемо и болезненно…
Глава 7.
Будни: привыкание к жизни
Я
еще долго приходила в себя после обнажившейся правды о своем прошлом существовании. Меня устраивала полная тишина в палате и отсутствие мамы, свекрови, третьих лиц. Мне нужно было обрести целостность и устойчивость после открывшегося, вернуться к жизни и ее атрибутам после только что перенесенного. Правда, действительно, была безжалостна и омерзительна. А может, это была и не правда, а раздутая, преувеличенная фантазия?
Прошло много времени, прежде чем я поняла, что в палате кроме меня присутствует еще кто-то, причем не один, а несколько. Это было так неожиданно и поразительно, что я сначала растерялась, а потом, чтобы не упустить возникшее ощущение другого, мобилизовала внутреннюю энергию и сконцентрировала ее на слухе. Но вокруг меня стояла могильная тишина: ни стона, ни шороха, ни дыхания. Но, не слыша ничего, я, тем не менее, ощущала присутствие другого, правда это было иное ощущение, чем то, которое я прочувствовала совсем недавно, когда обнаружила рядом маму. Это не была энергетика здоровых людей, но я чувствовала, что это были живые организмы.
Я долго не могла понять, кто окружает меня слева и справа, что это за организмы, которые не издают совершенно никаких звуков? Мертвецы? Но, что я делаю среди мертвецов, ведь я жива?! А жива ли я? Жива, потому что в последнее время состояния бодрствования я-психики и ее низвержение в ничто я стала ощущать разительно и четко. Я еще раз проанализировала свое внутри и отбросила все сомнения: действительно, моментами я теряюсь и не могу идентифицировать пространство своего присутствия, но факт целостности и разорванности я-мировоззрения, которые соответствовали присутствию в бытии и небытии, в настоящее время я научилась определять четко. Тогда, кто меня окружает?
И снова понимание происходящего пришло неожиданно, как озарение, словно извлеченное из-за кулис – это были не люди, а такие же полумертвые тела, как и мое тело. Это были мои собратья по несчастью, которые присутствовали в бытии только на уровне я-психики, а функциональную активность их я-тел отслеживала медицинская аппаратура.
И как только я узнала кто они, я словно включилась в не-кую виртуальную сеть, которая соединила всех нас в этом замкнутом пространстве реанимационной палаты. Я не слышала даже их дыхания, мое зрение было полностью отключено от восприятия внешнего мира, но, несмотря на полную бездеятельность всех моих органов чувств, несмотря на оторванность моей я-психики от возможностей я-тела, я воспринимала каждого из присутствующих рядом с собой. Наше восприятие осуществлялось на уровне активности я-психик! Это было похоже на сон, на фантастику, но я слышала соседа справа, причем слышала не ушами: не его дыхание и да-же не биение его сердца, а слышала пульсацию его психики, чувствовала, как наши ауры соединились и стали общаться между собой. Наши я-психики вышли за пределы я-тел и стали полноценно общаться! Причем, это было именно общение, потому что я понимала его состояние, входила в его положение и сочувствовала ему, потому что знала, что его психика была уже сломлена и находилась на пути к низвержению к смерти. И это общение для него было прощальным, потому что и он, и я знали, что в таком состоянии из небытия никто не возвращается. Через меня его я-психика передавала живущим и здравствующим свое последнее послание-прощание: безмолвное, но до такой степени глубокое и насыщенное, что я словно прожила часть ее существования, словно сопроводила ее до предпоследней стадии падения в ничто, когда я-мировоззрение прощается с бытием фейерверком наиболее радостных мгновений прожитой жизни. И я наблюдала за этим фейерверком, соучаствовала и сопереживала вместе с я-психикою соседа счастливые эпизоды ее прошлого. Но дальше я не пошла: она сама шагнула в Рубикон и сила небытия тут же разорвала ее на мелкие составляющие. Она словно канула в черную дыру, о которой так много пишут космологи: я еще видела ее образ, но ее самой уже не было – она втягивалась в иное измерение: удлиняясь, растягиваясь и распадаясь. И нельзя сказать, что она умирала. Возможно, она умирала здесь, для нас и нашего мира, но там ее существование продолжалось, только в ином, разорванном состоянии – состоянии не-я-психики, которое в бытии называют смертью, но в небытии – это вечное присутствие в мире разорванных фрагментов я-мировоззрений ушедшего человечества. За всю историю существования человечества никто из возродившихся в бытии не появился без причины: каждый из них что-то сделал для жизни, что-то внес в нее, в чем-то реализовался, обналичил свое «я». Поэтому после смерти, в небытии, они продолжали существовать как не-я-психики, их кто-то собирал как общую массу, аккумулировал и хранил.
И вдруг для меня открылось понимание уносящего разорванные фрагменты я-мировоззрения соседа потока. Оказалось, это было не просто движение небытия, не просто низвержение темной безымянной массы, с которой ранее я неоднократно соприкасалась и которая меня так пугала, а это было громадное множество разорванных я-мировоззрений, совокупность не вернувшихся из низвержения к смерти психик всего человечества! Это было огромное множество, целое пространство осколков разорвавшихся я-психик, уносившихся в неопределенность!
Открывшееся понимание содержания потока испугало – словно заглянула в бездну. Я с трудом заставила себя отвести взгляд от зрелища, чтобы самой не втянуться в него, не последовать за я-психикой соседа, потому что этот поток не просто величественно существовал, нес все человеческое прошлое, он втягивал в себя, он принуждал к низвержению.
Я с трудом заставила себя вернуться в бытие, и с прискорбием ощутила, что соприкосновение с психикой соседа стало слабее, а чуть позже и вовсе прекратилось. И я первая в палате, еще до пронзительной тревоги медицинской аппаратуры поняла, что он умер. Это был мужчина за пятьдесят, не совсем счастливый в браке, покинутый детьми, не полностью реализовавший себя в жизни. Его практически ничего не удерживало в этой жизни, поэтому его психика и не боролась. Она с легкостью отдалась движению небытия и, наверное, почувствовала от этого облегчение. Там хорошо всем тем, кого ничто не связывает с бытием.
Тишину разорвал настойчивый сигнал тревоги, в палату ворвалась санитарка и я услышала ее мат, крики. Через минуту палата наполнилась людьми, слух занемел от гула голосов, обоняние забилось от запаха потных взволнованных тел, и длилось это довольно долго, потому что я успела устать: устать от ожидания тишины. Я уже привыкла к ней, срослась с нею и любое движение, суета не просто раздражали, а насильно возвращали в мир, в который я еще не готова была вернуться, - слишком привычным для меня стало состояние доминирования я-психики: внутреннего созерцания, логических построений, самоанализа. Я отвыкла от всего того, что называется повседневным существованием, бытием, мне нужно было время для адаптации в текущем ритме социума.
Наконец тишина наступила, и я приготовилась проанализировать случившееся, еще раз по памяти отследить уход психики соседа в последний путь, но не успела. В палату вошел человек и вплотную приблизился ко мне. Я каждой клеткой своей бодрствующей психики ощутила его возбужденность, повышенную раздражительность. Эмоции переполняли это рядом стоящее тело и меня начало тошнить от их запаха, от его навязчивой насыщенности и въедливости.
- Что сучка, не спишь? – я не поверила, но это действительно обращались ко мне. Я еще плохо чувствовала и понимала, но, по всей видимости, из моей вены хотели взять
