кровь, потому что переполненное раздражением тело долго возились с правой стороны моей кровати.
- Не напрягай руку, расслабь ее. – Но я не только не напрягала руку, я ее совершенно не чувствовала!
- Я кому сказала не напрягать руку – что-то похожее на удар по лицу всколыхнуло мою голову. Ощущения были далекие и непонятные, но со мной что-то делали, я это чувствовала по тому, как раздражимость этой женщины становилась все сильнее, и все более активно разъедала мое внутреннее «я». Его словно разрушали ломами, кромсали топорами, насиловали пьяной толпой. Больно было не телу - боль разносилась по психике, причем такая же страшная и парализующая, как и во время соприкосновения со смертью. Она не пекла – она удушала, перекрывала доступ кислороду.
Вдруг далекая, уже забытая физическая боль пронзила мою руку – это было так неожиданно и так обжигающе, что я содрогнулась всем телом. Видимо она задела какой-то важный нерв.
- Чего дергаешься, все равно скоро загнешься. – Все что творилось со мной, было похоже на кошмарный сон. Я видимо действительно сходила с ума, потому что такое обращение невозможно в больнице, это бред, горячка, галлюцинация!
Я попыталась растормошить себя, вывести из состояния безумия. Возможно, на миг я потеряла сознание, потому что когда я вновь обрела целостность, способность узнавать себя, рядом уже никого не было: ни этой страшной женщины, ни соседей по реанимации. В палате я находилась совершенно одна. А вообще, был ли кто рядом со мной? Была ли смерть соседа на самом деле, или мне это привиделось?
Я попыталась сконцентрироваться, напрячь остатки внутренней энергии, чтобы вслушаться, понять насколько происходящее соответствовало моему присутствию в себе и для себя. Возможно, в восхождении к бытию чужое событие прокралось в мое я-мировоззрение, закрепилось в нем и приняло облик действительности? Возможно, на самом деле, в бытии всего этого не происходило?
Я перестала понимать происходящее. Что-то похожее на головокружение и тошноту затуманили сознание, и оно отключилось, вновь оставив я-мировоззрение без своей поддержки. Я вновь стала проваливаться в небытие. Что творится вокруг меня, что за чудеса происходят? Чем глубже я-мировоззрение низвергалось к смерти, тем тише становились вопросы, тем плотнее обволакивала обстановка небытия. Из одного состояния неопределенности, я перешла в иное, и начались новые испытания, новое обозрение.
***
Я вдруг отчетливо услышала голоса мамы и свекрови – они открыто, не таясь, обсуждали мое будущее.
- Бедная девочка, какая беда свалилась на нее, кто мог такое предполагать? – причитания мамы были далеки, но я слышала их, воспринимала своим проснувшимся нечеловеческим слухом. – Чем я могу ей помочь?
- Мы только сами себе можем помочь, но вот нужно ли? Кто вернет мне сына и внука? Зачем дальше жить, Лида? – голос свекрови звучал глухо, отчужденно. Хоть она и обращалась к маме, но на самом деле, чувствовалось, что она говорила сама с собой, со своим внутренним «я» – теперь я понимала ее.
- Не знаю Света. Кто мог о таком подумать?
- Вот и я не знаю. Жизнь прошла, а кто в ней остался, один Ваня? Был сын – погиб, был любимый внук – погиб, а нам то зачем жизнь? Когда некому себя посвятить, когда не видишь будущего, разве это жизнь, Лида? Это не жизнь, это сплошное страдание. – Надолго восстановилась тревожная тишина. Причем это было не столько внешнее состояние – это было состояние внутренней тревоги, вопрошания. Я не просто слышала эту тишину, я в ней и с ней сосуществовала. Впервые низвержение в ничто пробуждало не гул многоголосья разорванных фрагментов я-мировоззрений, а тишину: мертвую, гнетущую, довлеющую.
А может, это и не было низвержение, может, я слышала голоса мамы и свекрови, присутствуя в бытии? Возможно, они проникали в мой мозг извне, через стены палаты?
Я полностью запуталась в событиях и была близка к отчаянью. Я вдруг увидела себя маленькой девочкой посреди огромного леса: он стеной окружал меня со всех сторон. Было темно, холодно и до оцепенения жутко. Я была загипнотизирована этим лесом, раздавлена его могуществом и, практически умерев от страха, молча, плотно закрыв глаза, стояла подавленная ужасом. Я слышала голоса родителей и папиных родственников, они кричали, звали, надрывались: «Света! Света?! Где ты? Аукни». Но меня парализовала мощь и величие леса, который заколдовал не только мои голосовые связки, но и мысли, дыхание, зрение. Я была совсем рядом от людей, на расстоянии нескольких шагов, слабого крика, но эти несколько шагов для меня превратились в вечность, потому что масштаб окружающего зрелища был настолько емок и велик, что между мной и ищущими меня родственниками стала стена, которую немыслимо было преодолеть.
И даже когда кто-то из близких наткнулся на меня, чуть не опрокинув, и с безумной радостью, со слезами на глазах завопил: «Она здесь, она жива!», я все равно молчала и не могла выбраться из-под той мощи величия, которая не просто давила, а заполняла меня. Я видела, как со всех сторон сбегались люди: мама с заплаканными глазами, отец, весь белый от испуга, бабушка, дедушка, тети, дяди, чужие лица. Они обнимали меня, целовали, трогали, тормошили, но я еще долго молчала и боялась пошевельнуться, потому что они были всего лишь людьми: близкими или далекими, только на мгновение потерявшими меня в лесу в Бурятии, куда мы приехали погостить к бабушке, родителям отца. Никто из них, даже в своей совокупности, не впечатлял меня так, как впечатлил лес, его мощь и сила – это было новое, для меня неизвестное состояние. Возможно, именно поэтому оно так напугало меня и одновременно втянуло, заполнило, обнажило лучшее и сокровенное. Я словно растворилась в нем, растаяла как снежинка на ладошке. Но это таянье было не простым исчезновением из жизни, а растворение в Великом, исчезновение в масштабном и глубоком. Уже тогда мне отк-рылась разница: люди всегда обычны, просты и доступны, а все то, что предшествовало человеку: лес, природа – это глубина, величие, это мощь веков!
- Главное не дать ей сойти с ума от горя. Она молода, впечатлительна, ранима. Самой ей не справится со свалившейся бедой. Это нам, уже пожившим проще, скольких уже похоронили… Нужно всегда находиться рядом с ней, развлекать, отвлекать от мыслей, ведь она даже не знает, что и Андрюшка погиб. Потерять сразу мужа и сына, - ни одна женщина с таким горем не справится. – Каждое слово свекрови как приговор суда лишало меня будущего. Но самое страшное, я не могла понять, в каком мире все это происходит? Я вновь лишилась факта присутствия и затерялась между бытием и небытием. Это падение в ничто, или я слышу голоса реальных людей?
Но в любом случае, это был приговор: я боролась за возвращение к бытию, за сохранение целостности внутреннего «я», но всего этого оказалось мало. Оказывается, нужно победить не столько внутреннюю слабость психики, сохранить целостным внутреннее «я», сколько преодолеть предрассудки родных и близких мне людей, заставить их не только поверить в мое горе, но и раскрыть им понимание того, что я еще хочу продолжать жить. Что в свои тридцать два года я не хочу становиться черной вдовой и доживать оставшийся промежуток жизни, оплакивая уже навсегда ушедших мужа и сына. Что не правильно жить прошлым, тем самым, славя смерть и боль. Мы, люди, должны жить только будущим – ведь я это видела там, в небытии. Эта истина открылась передо мной, высветила свое содержание, и я точно знала, что жизнь прошлым – это не наш уровень совершенства. Прошлое – это наша история, которую мы должны знать, уважать и изучать для организации более полноценного присутствия в себе и для других. Но жить мы должны будущим, потому что только предвидение и про-гнозирование предстоящего, наполняет жизнь смыслом и значимостью. Чем дальше и глубже мы видим, тем просветленнее наша жизнь, тем совершеннее существование, тем весомей наш след в истории цивилизации.
Но как убедить родителей в том, что горе, это не просто слезы и истерика убитого несчастьем человека, но это еще и борьба за дальнейшую жизнь; что это еще и сама жизнь, только иная, более насыщенная, заполненная яркими событиями, потому что приходится не просто жить, а жить за троих. Как доказать близким, что продолжение жизни – это не столько гложущее и съедающее чувство вины перед погибшими, сколько наоборот, жизнь для них и во имя их. Ты словно посвящаешь свою жизнь трагически ушедшим, и это совершенно преображает ее смысл: насыщает, углубляет, рас-ширяет. Ты уже не можешь «просто» жить, ты поставила себе планку жить масштабно, ярко, Великим, потому что это становится твоим предназначением. Твоя жизнь обретает цель, направленность, причем цель глобальную, обозревающую твою перспективу до самого конца. И ты, видя этот конец, зная о том, что придет время воссоединиться с уже ушедшими и отчитаться перед ними, аргументировать свою жизнь без них, творишь действительно великое, яркое, историческое. Предназначение в жизни лишает тебя выбора – ты обязана творить только значимое и полезное для общества, потому что мелкие победы и достижения никогда не оправдают тебя на кону истории.
Как озарение мне открылось, что новым ориентиром системы образования должно стать формирование предназначения психики, ее долженствования и потребности обнаружения себя в глобальном и значимом. Выйдя на новые уровни совершенства, я-психике уже мало передавать и распространять знания, она должна себя чему-то посвящать. Для я-психики становится немаловажной возможность реализовывать себя в присутствии для других, и это и есть ее предназначение. Как для меня спасательным кругом выступило предназначение жить во имя моих мальчиков, так и для любой другой психики предназначение выступит не только ориентиром и движущей силой, но и смыслом ее присутствия в бытии. Присутствие в себе, для себя и для других обретает смысл только тогда, когда у я-психики сформировано предназначение.
Поэтому впереди у меня нет времени на слезы и проявления слабости. Я должна многое успеть сделать и определиться в чем и как реализовать себя.
***
Зачем мы сами себе создаем проблемы в жизни? Зачем руководствуемся предрассудками и тратим на их преодоление годы своей жизни? Хорошо если у кого-то на это есть время и им его не жалко. Но у меня времени в запасе совершенно не осталось. Я не могу с легкостью расставаться с тем, что с таким трудом отвоевала у смерти. Я вынуждена действовать продуктивно, еще больше сконцентрировавшись, мобилизовавшись, потому что у меня есть предназначение, цель – жить во имя моих мальков! Поэтому в отличие от других мне жить и делить радости жизни придется на троих, поэтому все мои достижения должны быть емкими, насыщенными и качественными. Я должна успеть воплотить в повседневную жизнь то, о чем мечтал Димка и Андрюшка, я должна успеть оставить след в жизни за нас троих, чтобы спасти от обезли-чивания их я-мировоззрения, чтобы обессмертить себя, а с собой и их. И я все это успею сделать, только не мешайте мне и не отвлекайте. Дайте мне хотя бы привыкнуть к возвращению в бытие, втянуться в повседневный образ жизни – обозрение небытия существенно перекроило внутреннюю систему
