«Карабуз-монтауз съел чужой арбуз, съел арбуз и коня, тра-ля-ля-ля-ля!». Марина улыбнулась.
- Вы считаете это смешным? – спросил Карабуз-монтауз.
- Вовсе нет, - продолжала улыбаться Марина, теперь смотря на девушку, натянувшую на лицо маску непроницаемой Фемиды, и для нее нашлась строчка из этой песенки: «Цапля-посапля выпила все капли и теперь лежит больная, из болота не вставая».
- Марина Александровна, - обратился к ней улыбчивый следователь, не спуская с лица фальшивой улыбки. – Возможно, что перед началом допроса у вас есть к нам вопросы?
- Или может, вы хотите сделать признание? – спросил второй следователь. – Я хочу сказать вам, что это бы облегчило ваше наказание.
- Наказание? Признание в чем? – удивилась Марина.
- В том, что вы хотели убить Патрушева Л. Л., - ответил ей Карабуз-монтауз.
- Не понимаю. – Марина мотнула головой, стряхивая с нее это наваждение, убийство? Они решили сделать из нее обвиняемую…. Она думала об этом, придумывая самые нелепые сценарии, теперь это действительность. – Я никого не убивала!
- Вам не позволил это сделать электрошокер, это защитная функция, чтобы нельзя было нанести непоправимый вред, - Карабуз-монтауз неприятно улыбнулся. – Но вы хотели это сделать, вы произвели 37 выстрелов, этого достаточно, чтобы убить пять человек. Если бы не сработала система защиты, блокируя выстрелы, то вы бы его убили. Скажите честно, вы же хотели его убить, правда? Почему вы хотели его убить? Может, вы хотели получить с него деньги, а он отказался? Вас это разозлило, и вы инсценировали изнасилование? Может, так все и было? Я вижу это так, что вы весь вечер уговаривали потерпевшего на сделку, а потом решили шантажом заставить его выплатить вам крупную сумму, у нас есть его показания. Устроили эту инсценировку, привлекли свидетелей, разве вам не жалко вашего друга? Он так пострадал?
- Потерпевший? – только и смогла выдохнуть Марина, голова кружилась, она не знала, на что отвечать, в тайне понимая, что лучше ничего не говорить, но все внутри нее кипело, она хотела ответить, крикнуть этим уродам в лицо, что они подонки, сволочи! Она шумно задышала, подавляя все сильнее нараставший гнев.
- Вы волнуетесь? Может, вы хотите и нас убить? – ехидно улыбнулся Карабуз-монтауз. – Ваш социальный профиль довольно четко говорит о вашей склонности к насилию, а анализ позволяет с большой вероятностью говорить о том, что вы способны совершить убийство. Вы будете с этим спорить?
Марина ничего не отвечала, она сконцентрировалась на своем дыхании, детская песенка бешеным ритмом играла у нее в голове, а изнутри рвался наружу крик: «Да хотела! И убила бы этого ублюдка! Убила бы, убила! За то, что он сделал со мной, с Колей!». Марина подавляла в себе все чувства, переключаясь на утреннюю прогулку, на улетучившееся ощущение радости от приезда Ромки, пыталась, но ничего не выходило. Она заплакала, не в силах больше сдерживаться, закрыв лицо руками, стараясь скрыться от этих взглядов, самодовольных, ожидавших от нее выпада, действия, которое бы окончательно завалило бы ее, опуская, сбрасывая вниз, туда, куда ее пытались определить все эти годы. Марина вскочила и бросилась к двери, дверь не открывалась. Она дергала за ручку, но слышала лишь смех позади себя.
- Мы с вами не закончили, - пронесся в голове голос Карабуз-монтауза. – Ваше психическое состояние полностью доказывает нашу правоту, можете сами посмотреть, датчики все зафиксировали, они беспристрастны, посмотрите сами. Ну же, давайте, вам стоит действительно узнать себя, кто вы и на что способны.
Марина резко обернулась, с гневом смотря на них, защитная стена разрушилась, и она готова была им ответить.
- Ваши коллеги, например, Шевченко Кристина, рассказала нам, что в вашем отеле заключение сделки с постояльцами обычное дело, рутина, если можно так сказать. Мы опросили и постояльцев, многие, понимаете, многие подтвердили, что вы заигрывали с ними. Как вы можете это объяснить?
- Это ложь! Ложь! – закричала Марина, лицо ее стало красным, глаза налились кровью, голову ломило как утром, трудно было просто вздохнуть, сглотнуть мерзкую слюну, накатывавшуюся неизвестно откуда во рту, челюсть заклинило, и она смогла лишь хрипло повторить, тихо, слабее с каждой секундой. – Это ложь, вы врете, врете! Зачем? Зачем вам это? Зачем?
Ей стало дурно, и Марина схватилась за стену, чтобы не упасть. Она больше не слышала, что ей говорят, свет мерцал у нее в глазах, резко гас, и с яростью вспыхивал, пронизывая голову сотнями ударов тока.
Дверь отворилась, и в зал вошел Сергей Алексеевич. Он бросился к сползающей на пол Марине, подхватив ее за талию. Она обмякла в его руках, уронив голову на плечи, прошептав одними губами: «Это вы? Я хочу уйти отсюда, помогите мне, пожалуйста».
- Ничего больше не говори, - сказал Сергей Алексеевич, его голос был совсем другой, твердый, строгий, но Марина услышала в нем искреннюю тревогу, она и не собиралась больше ничего говорить. Сергей Алексеевич что-то говорил, она не слушала, медленно отключаясь.
- Сергей Алексеевич, а мы вас уже заждались, - сказал второй следователь, расплываясь в смиреной улыбке.
- Кто вам разрешил начинать допрос без меня? – перебил его Сергей Алексеевич.
- Мы хотели немного разогреть обвиняемую к вашему приходу, - сказал первый следователь.
- Она не обвиняемая, а потерпевшая! – крикнул на него Сергей Алексеевич. – Вы все пойдете на дисциплинарную комиссию, все!
- Но Сергей Алексеевич, у нас есть отчет системы о ее социальном статусе, она находится в пограничной зоне, зоне риска. Вы должны это учитывать.
- Замолчите! – крикнул на него Сергей Алексеевич. – Вызовите сюда немедленно медслужбу.
- Не переживайте, это все театр, - заключил второй следователь. – Мы изучили ее прошлое, она плотно общалась с известными актрисами, так что не верьте ей, это игра.
Девушка с безликим лицом уже вызывала медслужбу. Сергей Алексеевич взял Марину на руки, провалившуюся в обморок, и вышел из зала. Положив ее на диван в холле, он встал рядом, не зная, что делать дальше. Через несколько минут пришли две медсестры, дежурившие в их здании. Они долго возились с Мариной, приводя ее в чувство, задавая вопросы, пока одна не отошла в сторону и не стала вызывать машину.
- Что с ней? – встревожено спросил Сергей Алексеевич.
- По предварительным анализам вирусный грипп и нервное истощение, - ответила медсестра, сверяясь с данными анализатора. – Точнее скажут в больнице. Кто разрешил проводить допрос? Данные входящего контроля должны были отменить его. Кто ответственный, вы?
- Нет, я пришел недавно.
- Я должна буду составить рапорт, - сказала медсестра.
- Сделайте это и пришлите его мне, - он передал ей свой контакт. – Я буду инициировать служебную проверку.
- Хорошо. Помогите отнести ее вниз, у нас нет носилок, - медсестра недовольно поморщилась. – Оптимизация фондов, сами понимаете. Раньше у нас все было, даже небольшой стационар, а теперь только это.
Медсестра кивнула на сумки с анализаторами. Сергей Алексеевич подошел к дивану и взял Марину на руки. Все вместе они пошли к выходу. Когда он передавал ее в холле подъехавшей бригаде, к нему подбежал Рома, грубо оттеснив охранника, пытавшегося его остановить.
- Вы пришли с ней? – спросил его Сергей Алексеевич.
- Да, я ее друг, - ответил Рома, запинающимся голосом. – Что с ней случилось?
- Дайте ваш контакт, - приказал Сергей Алексеевич. – Идите к ней домой, соберите вещи. Я вам пришлю данные по больнице. Ну же, идите, молодой человек.
Рома передал ему свой контакт, получив в ответ контакт Сергея Алексеевича, и побежал на улицу, потом вернулся, забрав вещи Марины и накинув на себя свою шинель, наскоро застегиваясь. Машина скорой уже уехала, а Сергей Алексеевич все еще стоял в холле, задумчиво смотря на главный вход, через который лилась река входящих и выходящих с бесцветными восковыми лицами. Он смотрел на эти лица, пытаясь найти в них хотя бы искорку жизни, но видел только манекены. Резко дернувшись, он побежал к лифту, на ходу вызывая службу внутренней безопасности, он весь горел от гнева. Ему пришел отчет от медслужбы, он моментально переслал данные Роме. В лифте на него никто не смотрел, даже те, кто знали его, старались смотреть в пол, не узнавая его, всегда спокойного, доброжелательного, а теперь боясь его.
55.
Стерильность. Холод и свежесть, сухое тепло, молчание и пустота. По часам открылся нагнетательный клапан, впуская в палату холодный воздух с улицы, обильно сдобренный озоном. Палата была почти пустая, первый бокс был занят, сквозь плотно задвинутые шторы холодный воздух пробирался не сразу, крадясь по полу как партизан в стан врага. Марина поежилась и плотнее закуталась в одеяло. Она могла давно пожаловаться на сквозняк, но не хотела, ей нравился этот холодный ветерок, по нескольку раз в день вырывавший ее из бессмысленных блужданий по собственному сознанию.
Нос приятно щекотал холодный воздух, Марина с жадностью вдыхала запахи улицы, сейчас они были для нее запахами свободы. Ее заточение длилось уже три недели, первичный диагноз перешел в левостороннюю пневмонию, и ее определили в инфекционное отделение. Это было здорово, здесь было идеально чисто, и никого. Меньше всего сейчас Марина искала общество людей, тем более тех, кого она не знала. Лечащий врач был молчаливым, коротко во время утреннего обхода опрашивая ее, следя за ее глазами, мимикой, движением рук. Сначала Марина думала, что он ее проверяет, но медсестры объяснили, что это не так, лечащий врач следил за ее психо-эмоциональным состоянием, корректируя курс антибиотиков. На вторую неделю она чувствовала себя прекрасно, искренне не понимая, что она тут делает, считая себя полностью здоровой, но ее не отпускали. Медсестры, ставя капельницу, незлобно посмеивались над ее бравадой, объясняя, что доктору виднее, и лучше подольше полежать, чтобы не получить сюрпризов в будущем. Марина парировала, что осложнения после лечения остались в прошлом веке, цитируя тезисы школьной программы, чем вызывала удивление, а потом и смех у медработников. На ее возражения лечащий врач объяснил, что это не так и каждый случай индивидуален, а она сама довела себя до этого состояния. Он проанализировал ее рабочий график и долго и нудно объяснял, втолковывая, обосновывая, что так нельзя себя не любить, и ее трудового подвига никто не заметит. «Трудовой подвиг» - эта фраза так насмешила Марину, уже потом, когда она осталась одна, Марина долго искала в сети примеры, все глубже погружаясь в историю прошлых столетий с ее искренними жертвами, подлостью, лицемерием. Многое ей было непонятным, они долго обсуждали это с Агнетой, Марина попросила ее не приезжать, все равно она в больнице, и к ней не пустят. Не понимая, почему лечащий врач назвал это подвигом, она спросила его об этом на одном из утренних приемов, он ответил не сразу, заканчивая осмотр, Марина видела, как нахмурился его высокий лоб, а в движениях длинных сильных рук появилась скованность. Он сказал коротко без длительных объяснений или ненужных вступлений, обвинив ее в попытке убежать таким образом от себя. Как потом она обижалась на него и на Агнету, с полуслова поняв ее рассказ и подтвердив выводы врача. Эта обида, как ни странно,
