Марина

лица, выходившие из него.
- Извини, я еле успел, - Рома подошел к ней, весь красный от бега.
- Ты что, бежал? – удивилась она, трогая его мокрую футболку на груди. Он был одет не характерно для курсанта морского училища, нелепая футболка с ярким и диким принтом и шорты.
- Да, меня подбросил наш мичман, он живет в четырех кварталах отсюда. Я решил не ждать автобуса и побежал. Мне долго не выписывали увольнительную, поэтому поздно выехали.
- Я помню, ты писал, - она быстро поцеловала его в горячие губы и оглянулась на подъезд. – Никто не выходил, я контролировала.
- Хорошо, - Рома помрачнел.
- Может, тебе не стоит туда ходить?
- Стоит, я должен, - ответил Рома, стиснув зубы.
- Я тоже пойду, - сказала Агнета, поправляя свой спортивный костюм, вид у нее был воинственный.
- Не надо, еще такого насмотришься.
- А может, я этого и хочу, - усмехнулась она.
- Ах, Агнета, - покачал он головой. – Если бы я тебя не знал, то непременно бы обиделся.
- Нечего здесь обижаться, - спокойно ответила она. – Тем более что тебе, я думаю, понадобится алиби, на всякий случай.
- Алиби? – удивился он.
- Поверь, я знаю что говорю. Я подготовилась, - гордо сказала Агнета. – У отца столько всякой полезной ерунды на файлохранилище, я качнула себе, пока разбирала, кое-что уяснила.
- Пошли, - вздохнул Рома.
Они подошли к подъезду, Рома оглянулся на Агнету, потом на двор, ища причину, чтобы не входить, но причины не было. В подъезде выходила из лифта какая-то шумная компания, несколько парней радостно похлопали Рому по плечу, с интересом разглядывая Агнету, ответившую им презрительной вежливой улыбкой. Поднявшись на этаж, Рома подошел к двери, замок отщелкнул, и следом послышались торопливые шаги, Лена сама открыла дверь, изумленно смотря на сына.
- Рома? – спросила она, но сын уже ворвался в квартиру, увидев выходящего из кухни брата. Лена бросилась за ним, отстраненная рывком старшего сына к стене, она не сразу среагировала. – Рома, стой!
Агнета вошла в открытую дверь, не спрося разрешения. Она спокойно рассматривала стены, простые украшения на веревочных петлях, привезенные из дальних морей, неброский рисунок обоев, перемежающийся со световыми вставками из старомодных диодов. Она вошла в комнату, где в углу валялся Саня, рот его был окровавленный, он сплевывал на ковер кровь, вопя истошно, будто бы его били до сих пор. Лена еле удерживала старшего сына, что-то хрипя сквозь плач. Все произошло настолько стремительно, что Агнета даже не успела толком различить в этом ворохе звуков серию ударов, которые нанес Рома брату.
- Я... я на тебя в суд подам! Ты ответишь за это! – выл Саня, хватаясь руками за бока, куда Рома и не бил.
- Не подашь, ничего не было, - сказала Агнета, не теряя спокойствия. – Я свидетель, ты первый на него напал, это была самооборона. Я уже подготовила свидетельские показания.
Агнета похлопала себя по сумке, где лежал планшет и контейнер с бутербродами, она сделала их специально для них с Ромой, чтобы придти в себя, когда все закончится.
Саня с удивлением и страхом посмотрел на нее, что-то смутно припоминая.
- Мама, да отпусти ты меня! – крикнул Рома. – Я не буду больше бить эту мразь!
Лена, почувствовав, что старший сын больше не рвется вперед, ослабила хватку и обернулась к Агнете.
- Ты кто такая? – крикнула на нее Лена.
- Не важно, - ответила Агнета. – Ром, ты закончил?
Рома вырвался из рук матери и отошел к двери, пряча безумный взгляд ярости от Агнеты, лицо его покраснело, он никак не мог совладать с дыханием, метавшимся между звериным рыком и всхлипами злого отчаянья. Ничего так и не сказав, он вышел из комнаты, Агнета некоторое время постояла, изучая застывшие лица матери и сына, смотревшие на нее стеклянными глазами, и пошла за ним следом.
В лифтовом холле они столкнулись с Виктором, он постарел на глазах, осунулся, в волосах блестели грязным блеском пряди седых волос. Взгляд Виктора, обычно прямой, полный энергии, теперь потух, он смотрел в пол перед собой, с трудом передвигая ноги.
- Папа? – удивился Рома, схватив его за руку. – Ты откуда? Ты же в командировке до конца месяца?
- Нет, - покачал головой Виктор. – Потом все успею.
Он оглядел сына, заметив его взволнованное состояние, потом взглянул на Агнету, не проронившую ни звука, неизвестно зачем затаившую дыхание.
- Поговорили? – бесцветным голосом спросил их Виктор.
- Да, - ответила Агнета.
- Ром, ты где остановился? У тебя же увольнение до завтра? – спросил Виктор.
- Не знаю, я об этом не думал, - Рома обернулся к открытой двери их квартиры. – Я там спать не буду.
- Хорошо, приходи ко мне, у меня для тебя всегда найдется свободная койка, - Виктор похлопал его по плечу и  просительно посмотрел ему в глаза. – Идите, мне надо поговорить с сыном.
- Вы только его не бейте, я вам алиби не смогу обеспечить, - сказала Агнета.
- Мне оно не нужно, я никого бить не собираюсь, - еле слышно проговорил Виктор и сжал кулаки так, что кожа на них хрустнула от напряжения, готовая порваться.
- А вы у Марины были? – шепотом спросила Агнета, он отрицательно покачал головой. – Но почему?
- Я.. не знаю, я боюсь, не знаю, что сказать, - ответил Виктор, сглатывая отвратительную мокроту, забившую его горло так, что невозможно было дышать.
- Прекратите! – гневно воскликнула Агнета. – Она ждет вас, как вы не понимаете? Вы же ее семья, забыли?!
- Семья, - грустно вздохнул Виктор. – Вот такая вот семья, такая семья… ты права, идите, не надо на это смотреть.
Агнета потащила Рому в лифт, сын хотел что-то сказать отцу, но Виктор покачал головой, сейчас ему не нужны были слова, он и сам не хотел говорить и не знал, зачем пришел сюда.
Через час он вышел из дома, сгорбленный, раздавленный уничижением самого себя. Агнета сначала не увидела его, не обратив внимания на темную фигуру, выходившую из подъезда, замершую на входе, в нерешительности игравшую зажигалкой. Он первый увидел их в ближайшей беседке, где она успокаивала Рому, рассказывая о том, как она съездила на каникулах на какую-то конференцию с родителями, где они ее демонстрировали коллегам, а она покорно исполняла роль фарфоровой куколки со слегка поцарапанным личиком? Рассказ ее изобиловал карикатурными персонажами, гротескно выпяченными своим высокородным уродством, и Рома постепенно выкарабкивался из тягучего болота злости и непонимания, реагируя на ее повествование часто излишне громко, восклицая, смеясь.
Виктор отвез их в общежитие, время было позднее, но Агнета сказала, что она договорилась с родителями и может гулять до утра. Устроив сына в свободную комнату, Виктор вышел на улицу. Рука потянулась к пачке с сигаретами, но он одернул себя, его тошнило.
Прокручивая в голове разговор с женой, вспоминая лицо младшего сына, испуганное, бледное, покрытое засохшей кровью и соплями, как оно было мерзко ему сейчас, как он ненавидел его, жену, нет, он ненавидел себя, стоя молча посреди квартиры, выслушивая упреки Лены, что это он во всем виноват…, а что он сделал не так? В какой момент он упустил сына, и тот стал подонком? Да, жена была отчасти права, он слишком мало времени был дома, но это была его работа, его жизнь, почему же выросли два абсолютно разных сына? Нет, он даже не думал снимать с себя ответственности, он считал себя виноватым по праву, но только что толку с этого? Можно ли что-то исправить? Нет, нельзя.… Слушая упреки Лены, ее требования, чтобы он поговорил с Мариной, что она должна написать ходатайство для Саши… Тяжелый резкий спазм сковал его  живот, он чуть согнулся от боли, он никогда даже и не попытается ее об этом просить, сам для себя он давно решил, что его сын должен понести максимальное наказание, и все же, оно казалось ему слишком гуманным.
Браслет сжал его руку, пришло сообщение от Марины, она ждала его. Агнета и не стала отрицать, что она сообщила о его приезде Марине, Виктор понимал, что она была права – все были правы, кроме него, а главная его неправда была в том, что он не знал, что должен сейчас делать… Ноги повели его в сторону центра города, до дома Павла было десять километров, и стоило взять такси или сесть на автобус, но он не хотел, идя по засыпающему городу, Виктор думал, вспоминал…, вспоминал себя, Лену, когда у них родился Саша, как это было давно, а теперь ему казалось, что все это было и не с ним, в другой, придуманной жизни. Он пытался, искал в себе чувства любви к сыну, но не находил, осталась лишь пустота в разорванном на части остове сухожилий, бывших когда-то его сердцем. От всего этого он почувствовал себя несчастным, поддаваясь волне отчаянья и самобичевания, пришлось даже остановиться, чтобы сбить с себя этот позорный муар, заполонивший его голову.
К дому Павла он подошел через два часа, дом спал, почти не горели окна, на улице не было ни пешеходов, ни машин, вдали пролаяла собака, выведенная хозяином на ночную прогулку в парк. Воздух был чист и свеж, на ясном небе светила яркая луна, подбадривая проявлявшиеся несмело звезды, прятавшиеся за остатками разорванных ветром облаков.
Дверь открыла Марина, в ту же секунду, как он подошел к их квартире, не успев собраться  с духом, как щелкнул магнитный замок, и его втащили внутрь.
- Наконец-то ты пришел, - прошептала Марина, прижавшись к его груди. – Ты пришел.
- Да, я не мог раньше, - начал он запинающимся голосом. – Прости меня…
- Не говори, не извиняйся! – она с гневом взглянула в его лицо, внезапная тень озарения пробежала по ее глазам, она сжала его руки. – Ты же ходил к ним? Ты же ничего не сделал? Правда же? Скажи, правда, правда?
- Я ничего не делал, - выдавил из себя Виктор. – Марина, это.. это…
- Прекрати! – взвизгнула она, ударив его ладонью по лицу, он не почувствовал удар. – Не смей продолжать, не смей!
Павел, все это время стоявший при входе на кухню, закрыл дверь, чтобы им не мешать. Он включил громко радио, не желая слышать их разговора, а сам встал у открытого окна, склонившись на подоконнике. До него доносились крики Марины, приказывающие Виктору заткнуться, он слышал отголоски хрипящего голоса Виктора, звонкие удары пощечин, от этого хотелось завыть, потому что он не мог ничем помочь самым близким для него людям, им следовало разобраться самостоятельно. Он подумал о Лере, и по щекам заструились горькие тяжелые слезы, застоявшиеся в нем, нашедшие, наконец, выход на свободу.
- Дядя Виктор! Ты не виноват, запомни! Замолчи, замолчи! – ревела Марина, нанося одну за другой пощечины Виктору.
- Нет, я виноват, - твердил он, зля ее еще больше. Все его лицо было покрыто царапинами, оставленными острыми ногтями Марины, лицо горело и болело от ударов, но ему это даже нравилось.
- Я хочу забыть все, понимаешь? Я хочу забыть навсегда! – Марина закрыла лицо руками и отбежала в другой конец прихожей, уткнувшись головой в стену. До него дошли ее слова, перебарывая в себе самодовольство уничижения, убивая в себе театральность жертвы, готовой понести самое суровое наказание, жаждущей его, вожделеющей его, он отер лицо ладонью,  растирая кровь и слезы.
- Я больше не буду об этом говорить, но не проси меня, чтобы я смог забыть, это невозможно, - сказал он, Марина повернулась к нему, увидев, что она сделала с его лицом и бросилась к нему.
- Что я наделала, что я наделала, - плакала она, то вытирая его лицо ладонями, то пытаясь поцелуями потушить боль, а он не