понятия боль и страх, очень тесно связаны. Я не буду вдаваться в теорию, когда перед вами есть несколько красноречивых примеров. Наверное Айя, тоже поведала вам свою историю?
- Нет! – Айя хитро улыбается, пряча глаза в лисьих щелочках. – Я ограничилась примером. – Она опускает рукав блузки, демонстрируя Александру травмированную руку.
- Ох ты ж…- Александр морщится. – Серёж, на кухне аптечка…ну ты знаешь. Принеси бинт и фурацилин. Аечка, ты очень неосторожна. Неужели это было необходимо?
- Думаю, это объясняет всё красноречивее любых историй – отвечает она.
Когда небольшая суета, связанная с наложением Айе повязки, улеглась, Александр встал с подлокотника, придвинул один из пуфиков к дивану и сел напротив меня.
- Ну…кажется мы выложили всех козырей. Теперь ваш ход. Настала пора решать! – Его лицо становится каменным, черты заостряются, глаза жадно впиваются в меня. На секунду мне кажется, что передо мной хищник, прямой взгляд в глаза которого крайне опасен.
- Спасибо за информацию. Я всё принял к сведению. Обещаю подумать и сообщить вам своё решение в ближайшее время. – Лепечу я, пряча глаза.
- Не-ет! – его палец ходит из стороны в сторону, подобно стрелке метронома. – Решение нужно принять здесь и сейчас.
- Не понимаю…к чему такая спешка. Вы же не в футбол меня играть приглашаете. Решение касается моего будущего, моего здоровья наконец…- Опасливо тараторю я в ответ.
- Вы поймите, на вас никто не давит. Если вы отказываетесь, можете просто встать и уйти. Никто вас держать не будет. Просто решите! Решите здесь и сейчас!
- Но я не могу вот так с бухты-барахты…меня жена дома потеряла…- почти хнычу я, почему-то вспоминая детство, где так же пытался отбрехаться перед дворовой компанией.
Александр встаёт и протягивает мне руку. Я автоматически поднимаюсь вслед за ним.
- Приятно было познакомиться, больше не смею вас задерживать! Айя, проводи пожалуйста молодого человека…
Сжимая его похолодевшую руку, я чувствую на себе насмешливые взгляды новых знакомых.
«Да плевать я хотел на всех на них. Сейчас выйду отсюда и всё позабудется, как страшный сон!» - промелькивает в голове.
- Но я же ещё не озвучил своего решения! – какого-то чёрта произношу вслух, глядя в прищуренные глаза Александра.
- Та-ак! – его рука накаляется, становится твёрдой, и сжимает мою ладонь будто раскалённые клещи. – И какое же вы приняли решение? Только не забывайте, что решать нужно сейчас, в моменте. Просто ответьте «Да» или «Нет». – Глаза впиваются, давят, не дают мне ускользнуть. – Выбирайте: ползать, или летать!
Нужно было уходить.
- Ползать, или летать?
Теперь уже поздно. Что же делать?
- Ползать или летать?
- Да!
- Что «да»?
- Я согласен!
4
Когда-то, очень давно, в юношескую пору, мне вырвали первый зуб. Это случилось внезапно, в один день, как какое-то страшное наваждение, или череда неприятных совпадений. Увлеченный просмотром фильма по телику, я очень рьяно расправлялся с чупа-чупсом, (конфетой в ту пору желанной и малодоступной). Не собираясь оставлять ни капельки сладкой слюды на пластмассовой палочке, я дошёл до того, что начал грызть и её. Кусок конфеты, попав на уже больной кариесом резец, явился причиной трещины зуба. Невыносимая боль, тут же погнала меня в больницу, которая была недалеко от дома. На беду, за мной увязалась парочка дворовых дружков, которым вдруг стала очень интересна судьба моего злосчастного зуба. Ещё одним звеном в череде неудач явилось то, что была суббота. Это означало, что в больнице был только дежурный терапевт.
Заспанная дамочка с отекшим лицом, едва заглянув мне в рот, вынесла беспощадный вердикт.
«На удаление».
Я помню её кривую ухмылку, когда она выписывала талон к хирургу. Она преподавала мне урок, гласящий, что, ни при каких обстоятельствах нельзя приходить в больницу в субботу, если ты на своих ногах. Ни за что на свете нельзя тревожить покой дежурного терапевта.
Я вышел из кабинета трясясь, как осиновый лист. Первой мыслью было просто убежать, но в этот день всё, будто бы, решалось за меня. Один из дружков выхватил талон из моей ослабевшей руки, и пока я вяло ковылял за ним, пытаясь догнать, пробежал в конец коридора и пихнул бумажку в тонкую, прорезанную в двери, щель. Это был кабинет хирурга и мой товарищ, злорадно хихикая, передал приговор в соответствующую инстанцию. Они знали! Мои приятели знали, как я боюсь всего того, что обещает хоть какую-то боль. Они знали, и просто упивались моим страхом.
«Говорухин!» - Усиленный громкоговорителем, бас, прогремел в пустом коридоре. От этого звука мои ноги подкосились, и меня примагнитило к стене. Но мои добрые друзья, подхватив меня под руки, впихнули в страшную дверь. Хирург был огромным, двухметровым азиатом. В зелёном костюме, с кожаным халатом на груди, он в самом деле походил на палача. Безапеляционно махнув рукой, он указал мне на, громоздящееся в центре кабинета, страшное чёрное кресло. Упав в него, я чуть не потерял сознание от слепящего света прожектора и ужасного запаха дезинфицирующего раствора. Я не знал, что всё только начинается. Палач достал из автоклава огромный шприц, с выемками для пальцев, набрал в него какой-то жидкости из ампулы и приказал мне открыть рот.
«Ши-ире!» - шипел он, в то время, как холодное орудие погружалось в мою пасть. Когда безжалостная игла, с диким хрустом стала впиваться в десну, я издал жалобный стон. Это была только прелюдия, потому, что игла, длина которой показалась мне бесконечной, проникала всё глубже. Она сверлила кость, норовя проткнуть челюсть насквозь. Прирастающая, становящаяся невыносимой, боль, заставила меня выгнуться дугой и приподнять зад над креслом. Я замычал, из глаз заструились слёзы.
- Что ты ноешь, как девочка. Укола испугался? – зло цедил палач. – Тебе же ещё в армию идти…- Он наговорил мне ещё кучу обидных вещей, но мне было не до обид. Его насмешки нисколько не мотивировали меня на то, чтобы собраться, глубоко вдохнуть, и сказать себе: «Терпи! Ты же мужик!». Всё что я чувствовал, всё что я думал, всё, чем я был – это сплошной кроваво красный сгусток боли.
Это был, всего лишь, укол.
***
Почему в голове крутится именно эта ассоциация? Сегодня всё совсем не так. Хотя-я…почему не так? Всё именно так же, как и в тот злосчастный день. Сегодня снова всё решается за меня. В прочем, как и всю мою жизнь. Только разница в том, что это, сегодняшнее решение, может поставить на ней крест.
Так же, как и тогда, меня подхватил вихрь обстоятельств и несёт в неведомом направлении. Сначала, я, не глядя, подписал какие-то бумаги. Разумеется, сделал вид, что внимательно читаю и слушаю, то, что говорит, стоящий за спиной Александр. На самом же деле, я думал только об одном. О той давней истории, которая пришла на память в первый раз за столько лет. Вместо Александра я видел заспанное лицо врачихи в белом чепчике, подписывающей приговор моему несчастному резцу. Позднее появится и палач.
Я не помню, как оказался в его кабинете. Не помню, где он находился: там же в этой квартире, или совершенно в другом месте. Если бы меня даже везли туда на такси, или доставляли вертолётом, я бы всё равно ничего не вспомнил. В ушах стоял звон и крутился серый видеоряд из детства. Наверное, всё началось именно с того дня. Уже тогда мне следовало понять, что я попал в воронку. Тогда эта серая воронка имела широкую горловину, и вращение в ней было ненавязчиво-медленным. Но с каждым годом горловина сужалась и вращение ускорялось. Теперь я достиг самого узкого места, дальше которого только слив.
Палач тоже стал другим. Из огромного страшного азиата, он трансформировался в небольшого человечка в аккуратном, (будто подогнанным по его фигуре), белом халате и надвинутом на лоб, берете. Лицо палача пряталось за квадратными очками в толстой чёрной оправе и маской, которая тщательно укрывала все части лица, от переносицы, до подбородка.
В отличие от своего давнего прототипа, он был вежлив и обладал приятным баритоном. Кабинет тоже трансформировался. Стены из грязно белых стали белоснежными и на окнах вместо решёток появились белые жалюзи. Кресло для экзекуции, тоже утратило свой устрашающий вид. Оно приобрело обтекаемые формы и мягкость. Даже прожектор, хоть и светит в глаза, но уже не так их режет. Казнь приобрела успокоительные очертания. Но изменилась ли от этого её суть?
- Вы очень встревожены! – мягкие пальцы ложатся на моё одеревеневшее запястье. – Пульс за сотню. Неужели я вас так напугал?
- Нет всё нормально! – сиплю я пересохшей глоткой.
- С вашего позволения, я сделаю одну инъекцию…так, для успокоения. Это внутримышечно и совсем не больно. – Он закатывает рукав моей рубахи, натирает предплечье ледяным тампоном, втыкает в него тоненькую иголку миниатюрного шприца.
«Да… почти не больно. Этот укол значительно отличается от того. Интересно, как пройдёт главная процедура? И, вообще, как она выглядит? Тогда, мне, всего-на-всего, удаляли зуб, а сейчас. Сейчас мне будут ампутировать саму боль, точнее, её источник. Чтобы до него добраться, нужно проникнуть в мою голову. Интересно, как он это сделает безболезненно. Хотя…кто сказал, что это должно быть безболезненно? Что, если процедура по избавлению от боли, является самой болезненной из всех врачебных манипуляций? Что, если именно сейчас, мне придётся натерпеться на всю оставшуюся жизнь? И вообще…всё это, какая-то ерунда! Чушь! И самое смешное, что я на эту чушь подписался!»
- Ну что? Полегчало? – Прожектор не даёт ни единого шанса увидеть его лицо, которое так близко. Он нарочно придвигает штатив с лампой ближе к моим глазам. Он не хочет, чтобы я его видел, даже в маске. – Теперь я одену на вас одно устройство. Это похоже на виар-шлем. Видели когда-нибудь такую штуку?
Я вяло мотаю головой. Ему без разницы, как я отвечу на вопрос. Он уже нахлобучивает на мою голову, что-то вроде противогаза. Эластичный материал обволакивает голову, к глазам присасываются большие окуляры. Я вижу несущуюся мимо, водную рябь. Вода искрится от прыгающих по гребешкам, солнечных зайчиков, а я будто лечу над нею, подобно, высматривающей рыбу, чайке. Огромное голубое пространство бескрайне, но это не море. Море, даже в штиль не бывает таким спокойным.
- Та-ак! – раздаётся в ухе голос доктора. – Красиво? Смотрите…смотрите…успокаивайтесь. Та-ак! – он словно что-то изучает, пока я любуюсь необъятной водной гладью. Ну конечно! Он смотрит в эти же окуляры, только с противоположной стороны. В то время, как я любуюсь картинкой, он, проникая через мои зрачки роговицу и глазное яблоко, наблюдает за тем, что находится там…на глубине. Наверное, эта картина завораживает не меньше, чем та, которую вижу я.
- О-очень хорошо! – довольно мурлычет он. – Не правда ли, это одно из самых притягательных зрелищ. На воду и огонь можно смотреть бесконечно. – Он говорит так, будто мы вместе смотрим на одну и ту же картину. Но я-то знаю…точнее подозреваю, чем он занят на самом деле. В любой другой ситуации, это знание заставило бы меня напрячься. Но эта картинка. Эта бегущая перед глазами рябь, рассеивает моё внимание, не даёт мозгам собраться в кучу. Мои мысли будто растворяются в этом огромном водном массиве. Рябь ускоряется, будто мой полёт набирает скорость. Я чувствую,
