плечи, не давая встать.
- Нет-нет-нет! – испуганно тараторит он. – У нас очень мало времени. Ты только начал открываться…пожалуйста не останавливайся…расскажи всё…всю историю, какой бы она не была. Понимаешь – если ты не сделаешь этого сейчас – можешь снова всё позабыть и тогда я не смогу тебе помочь. – его нервные увещевания больше походят на мольбу. Давящие сверху руки, неимоверно крепко держат мои плечи, предотвращая порыв встать и уйти.
- Знаешь…пока я не дошёл до этого момента, мне всё ещё казалось, что я рассказываю чужую историю, что-то, что я видел во сне, или в каких-то грёзах. Но сейчас я уже уверен, что всё это было со мной…всё это! Я… я не хочу…- Я снова закрываю глаза ладонями.
- Говори! Говори, чтобы там не было…говори всё, что вспоминаешь…всё, что приходит на ум. Пойми, что в данной ситуации говорить гораздо лучше, чем молчать. – Убедившись, что я обмяк и не собираюсь никуда идти, Эммануил начинает метаться по гостиной. – Тебе нужно поесть, выпить кофе…- открывает холодильник и начинает хаотично выгружать на стол содержимое полок. Брякая, будто костяшкой домино, он ударяет об столешницу отрезом твёрдого сыра. Рядом с сыром шмякается увесистый шмат хомона, падают какие-то брекеты с салатами. – Сейчас…сейчас…- Он хватает нож и начинает хаотично стругать в тарелку сначала сыр, потом мясо. – Бери…бери…ешь…- суёт мне отрезанные ломти, будто малышу, которого уговаривает прочитать стишок.
Я нехотя беру мясо, растягиваю кусок в стороны, зачем-то, пробуя его на прочность, подношу к носу, поднимаю вверх, рассматривая в свете лампочки. Я не знаю с чего начать…точнее продолжить…
9
Я понял о чём говорила Айя, уже через несколько минут, когда мы оказались на улице.
Она вытащила меня под предлогом прогуляться и выпустить пар.
«Выпустить пар!» - именно это мне требовалось, но я меньше всего хотел выпускать его за пределами гостиничного номера, поэтому долго упирался. Измождённый и недовольный, я всё-таки поплёлся за ней следом.
Мы вышли из тёплого лона отеля в холодный, брызжущий дождём полумрак. Она бодро дефилировала впереди, будто вела меня куда-то целенаправленно. Я пытался выяснить, куда мы идём, но Айя упорно молчала. Её аппетитно покачивающиеся бёдра, и цоканье высоких шпилек о мостовую, отдавались пульсацией в моём взведённом и снятом с предохранителя органе. Я боролся с диким желанием схватить её в охапку и утащить назад, в номер, отчего мой шаг ускорялся, а ковыляние, незаметно для меня, сошло на нет. Через минуту, или две такого шествия моё терпение лопнуло.
Я подбегаю сзади, хватаю её за перебинтованное запястье, резким движением разворачиваю к себе, шепчу с лихорадочным придыханием:
- Айя…Айя…давай вернёмся! Я тебя хочу!
Выражение её лица кажется мне странным. В глазах хитрый прищур, приподнимающиеся губы, слегка обнажают хищные клыки.
- Вернёмся! – шепчет она, заигрывающим тоном. – Обязательно вернёмся, только сначала, поменяем минус на плюс.
Я не успеваю понять смысла сказанного, так как она внезапно вырывает руку и отталкивает меня с отчаянной силой.
- Я же сказала отвали! – Её изменившийся набирающий силу и высоту голос, рвет тишину, как сирена. – Чё пристал? Щас полицию вызову!
Озорной блеск глаз и резвящаяся улыбка дают мне понять, что она играет. Только вот во что?
- Эй ты! А ну ка руки убрал от девчонки!
И тут я понимаю – во что!
Справа от нас парк, где день и ночь тусуются группы по интересам; слева - большой карман, заполненный любителями форсированных движков, байков и весёлого дыма. Шансы, чтобы история с домогательством не попала ни в чьё поле зрения, равны нулю.
Со стороны стоянки в нашу сторону направляются сразу двое. Оба в кожаных бонданах и косухах, оба с поповскими бородами. Я бы подумал, что это братья близнецы, если бы они не были слишком разной комплекции. Один высокий широкоплечий – второй, соответственно маленький и поджарый. Они вышагивают, синхронно стуча массивной подошвой берц по асфальту.
Я уже уловил суть игры, и моё настроение внезапно меняется. Я улыбаюсь насколько позволяет скованное синяками лицо и ещё крепче сжимаю запястье Айи.
- Отпусти, я сказала! – Чуть заметная хитрая улыбка диссонирует с её отчаянным выкриком, который звучит ещё громче.
- Эй ты чё не понял? – грубый баритон звучит буквально в паре метров от меня, но я и не думаю оборачиваться. Я жду, когда парни первыми нарушат моё личное пространство. Ещё пару дней назад, я бы не смог вот так вот спокойно ожидать надвигающейся сзади опасности.
Вот оно! Падающая сверху рука в обрезанной перчатке, будто крюком цепляет плечо, пытается развернуть меня на сто восемьдесят градусов. Я знаю, что можно сделать уже сейчас, но, вместо этого поддаюсь этому движению и, будто покорная марионетка, поворачиваюсь лицом к источнику опасности. Взгляд суженый давящей на брови, тугой повязкой, где-то высоко вверху, так что мне приходится долго задирать голову.
- Ты плохо понимаешь? – устрашающий бас, нависающий сверху громила – всё это напоминает мне сюжет старой заезженной комедии.
- А в чём дело, молодой человек? - Я наконец-то достигаю взглядом его глаз, продолжая улыбаться и удерживать руку Айи. Второй стоит рядом, но я почти не замечаю его присутствия. Сейчас меня интересует только эта особь. Я пристально вглядываюсь в его серые глаза. Он держит паузу; он завис; он не привык к такому длительному зрительному контакту. Ему нужно было успеть нанести удар ещё до того, как я зацепился за него глазами, но откуда же он знал. В его парадигме, я должен был повести себя, либо как трусливая крыса, либо, как ощерившийся шакал. Я должен был либо убежать, либо тут же вступить с ним в схватку. Он никак не ожидал третьего варианта. Я и сам использую этот вариант впервые. Раньше? Раньше мысль о любом противостоянии, вгоняла меня в глубокий стресс. Раньше я пытался избегать не только физического контакта (упаси Боже), но и споров, отчётов начальству и даже переговоров. Раньше я не мог бы и секунды удержаться глазами на чьём-то взгляде, кроме, может быть, жены и дочери. Любой такой контакт продолжавшийся, дольше одной секунды, заставлял меня опустить глаза. Я отводил взгляд от начальника, от склочных коллег, от назойливого соседа, от случайно взглянувшего на меня прохожего. Я не мог выдержать даже заинтересованный взгляд проходящей мимо незнакомки.
Я продолжаю смотреть в эти глаза, и уже через несколько секунд вижу, что огоньки агрессии затухают. Им на смену приходит растерянное моргание. Я сверлю его зрачки, выжигаю их, воображаемыми лазерными лучами. Мне кажется, что я физически ощущаю, как сила моего давления заставляет сужаться его зрачки. Я вижу, как мелко трясётся его левая ресница; вижу, как лопнув, расплывается красным пятном сосуд на роговице. Ощущение этой невидимой силы приводит меня в восторг. Я чувствую, что уже не смогу его отпустить.
Есть! Он отвёл глаза. Уже через секунду он пытается вернуть взгляд назад, но не тут-то было. Это так же сложно, как поднявшись после нокдауна, тут же перейти к атаке. Он делает череду робких попыток, но глаза раз за разом опускаются вниз.
- Отпусти её! – в голосе уже не слышится прежней агрессии.
С момента нашего первого контакта прошло всего несколько секунд. Но этот короткий миг, в моей голове развернулся в череду контролируемых событий. Это как раскатать туго скрученный клубок в одну длинную нить. Я будто мог мысленно растянуть эту дуэль взглядов, чтобы выжать из неё максимальное удовольствие. На самом деле, только сейчас, во время этого неравного противостояния, я ощутил настоящий переворот, круче тех что я испытал стоя перед разбитым зеркалом, или в спарринге со Стивом. Это открытие для многих, возможно даже для большинства, лежит на поверхности и является непреложной истиной. Это открытие, которое я смог сделать только в этом, измененном состоянии. Это открытие гласило: «Исход любого поединка, будь то спор, словесная баталия, кулачный бой, или простая драка, решается в первые секунды. Точнее, его можно предопределить в самый первый миг. И это тот миг, когда ваши с соперником взгляды встречаются. Если я и слышал раньше эту истину, то просто не мог в неё поверить, потому что не терпел прямых взглядов. Не терпел, потому что боялся. Боялся, потому что был трусом. Нет не так, потому что был человеком с низким болевым порогом.
Сейчас, когда всё стало ясно, как белый день, я понимаю, что мне уже нет необходимости вступать в физический контакт с этими безмозглыми быками. Но с некоторых пор я перестал руководствоваться чувством одной лишь необходимости. Есть ещё азарт, страсть, интерес. Есть весёлая злость, которую породило неудовлетворённое сексуальное возбуждение. Есть сублимация.
- А то что? – Я с трудом шевелю распухшими губами. – Что будет, если не отпущу?
- По рогам получишь! – это кричит тот, что рядом. Его голосок настолько же тоньше, самоувереннее и злее, на сколько он меньше своего дружка. Он ещё полон храбрости; он ещё не встречался со мной взглядом. Но я и не дам ему этого шанса.
Я отпускаю запястье Анны, сжимаю руку в локте и выбрасываю её назад. Всё происходит быстро и в то же время вальяжно и на кураже, словно я исполняю танцевальное па. Мне нет нужды оборачиваться, чтобы посмотреть, как втыкающийся в переносицу локоть, ломает хрящ. Я чувствую это по лёгкой вибрации и приятному хрусту, какой обычно издаёт ломающаяся под подошвой сапога, сухая ветка. Мой взгляд занят громилой, который уворачивается от него, как от слепящего прожектора. Но сейчас ему нужно опасаться угрозы другого рода. Сразившая коротышку рука возвращается, и теперь уже, в игру вступает её авангард в виде сжатого кулака. Шлёп! Я испытываю почти то же ощущение, что и секунду назад. Вибрация, переходящая в хруст. Голова здоровяка отскакивает назад, но он удерживается на ногах. Делаю три шага, чтобы обнулить образовавшуюся между нами дистанцию. Как в танце. Ча-ча-ча.
Ча-ча раз два три. Удар коленом в пах, двоечка по корпусу и в голову. Ча-ча раз два три, колено снизу в голову, два апперкота. Ча-ча раз…- хватаю за лацканы, натягиваю куртку ему на голову, отчаянно луплю по обтянутой кожей башке, словно по боксёрской груше. Ча-ча раз два три…ча-ча раз два три…ча-ча раз два три…
Его тело падает на асфальт тяжело, будто туша убитого наповал медведя.
Я ищу глазами второго. Он, закрывая ладонью окровавленное лицо, пятится назад.
- Ты что-то мне обещал! – говорю я, надвигаясь на него, как тень горы на мышь. – Что-то дать хотел…говорил, что я что-то получу…
Он затравленно оглядывается, в поисках путей отхода. Сейчас ему не до друга, которого он оставил на поле боя. Бравада, фарс, пафос, кураж, растворились в парах адреналина; борода, косуха, бондана, заклёпки, оставленный за углом байк, всё это просто бесполезные атрибуты, обёртка, за которой скрывается обыкновенный трусливый человечек. Я надвигаюсь на него в намерении содрать эту обёртку.
Внезапно за его спиной вырастают спешащие на помощь друзья байкеры. Их пятеро, но они уступают этим двоим, как минимум, яркостью образов. Похоже, что я разобрался с авангардом, альфа-самцами. Подмога наступает неуверенно и как бы нехотя. Они уже успели разглядеть мою изувеченную рожу, а
